Субботний вечер. Дома никого. Вокруг темнота, безмолвие, и только вдалеке, как будто в другой реальности, бубнит бессвязную монотонную чушь телевизор. На подоконнике бутылка вина, бокал, и плитка горького с миндалем.
А на улице идёт снег… В белой прозрачной дымке теряются голоса прохожих, растворяется эхом гул машин, блекнут силуэты деревьев, зданий, и лишь фонарь за окном горит ярко и величественно, как маяк среди бушующего снежного моря. Метель набирает силу, кружит хороводы, улицы пустеют, и в окнах квартир зажигается свет, такой же тусклый и обыденный, как и жизнь их обитателей.
Я поднимаю бокал и смотрю на фонарь, под которым вертятся и танцуют миллионы не похожих друг на друга снежинок. Наверное, снег это единственное, чего мне будет не хватать на том свете. Попади ты в ад или рай, везде найдешь жару и людей, но ни единой, даже крошечной капельки снега. Хотя почему только” на том свете”? Австралия, Куба, Новая Зеландия, Филиппины… Или хотя бы вот этот уютный домик в испанском стиле, изображённый на этикетке бутылки: стены увиты диким виноградом, черепичная крыша, невысокий забор из белого камня, ряд цветочных горшков у входа. Откуда там может взяться снег? Пара глотков вина, щелчок зажигалки, и в бутылке отражается огонек сигареты. Похожий на маленькое красное солнце, он медленно скатывается по черепице вниз и застревает в кроне старой смоковницы. Наступает рассвет…
Солёный ветер с моря распахивает двери дома и, ворвавшись внутрь, несётся по комнатам, в одной из которых спит донна Летисия де Солар. Над её кроватью, вместо полога, подвешена большая рыбацкая сеть. Почерневшая от застрявших в ней москитов, сеть дышит и шевелится как огромное живое существо; сотни острых крохотных хоботков монотонно гудят и тянутся к телу донны Летисии — к её пухлым рукам с браслетами на запястьях, к круглым коленкам, покрытым кровавой корочкой. Влетевший в спальню ветер медленно раскачивает сеть, до тех пор, пока одно из насекомых не пробирается внутрь. Донна Летисия просыпается, громко хлопает рукой по лбу, вскакивает с кровати и бросается на улицу.
— Это всё цыганское колдовство. Цыганское колдовство… Колдовство…
Листья смоковницы дрожат и перешептываются с голосом служанки Марии. Высокая и худая, она стоит под деревом в траурном платье, тихонько бормочет и вращает бледными пальцами обручальное колечко с красным камушком. Этот гранат на пальце и горе донны Летисии, такое же вязкое и бесконечное, как и её собственное, кажутся тем единственным, что даёт ей силы жить и шептать.
Когда на пороге дома появляется хозяйка, Мария прикладывает палец к губам и как зачарованная смотрит на клумбу под одним из окон:
— Колдовство.
Донна Летисия подходит к цветам и, опустившись на колени, аккуратно, боясь задеть лепестки, проводит ладонью над крупными, цвета самого лучшего красного вина, маргаритками.
— Мы срезаем их каждый день, но к утру они вырастают снова. Становятся больше и красивее, — задумчиво произносит служанка.
— Это от наших слез, Мария. Но однажды погода изменится, — донна Летисия встаёт, задирает голову вверх и с надеждой смотрит на ясное небо, где неподвижно висят лёгкие облака.
— Однажды… А сейчас время печь пироги. — Мария берёт палку и изо всех сил бьёт ею по стволу смоковницы. Крона дерева трясётся и в траву с гулким стуком падает несколько спелых плодов. На одном из них, сидит маленькая алая лягушка, похожая на камушек, случайно выпавший из кольца служанки.
— Колдовство, — хочет сказать Мария, но вместо слов с её губ слетает лишь шорох листвы смоковницы. Женщина молча опускается на землю и начинает собирать рассыпанный под деревом инжир.
— Вчера было слишком жарко. Быть может на днях пойдет дождь, — донна Летисия снова смотрит на небо, затем разворачивается и уходит в дом.
В дальней комнате царит полумрак. Вцепившись пальцами в матрас, маленький Пепино сидит на кровати в ожидании матери. Ему хочется увидеть её, но вокруг него непроницаемая тьма, и только сквозь двойную москитную сетку доносятся крики птиц и неясный гул голосов. Мальчик наклоняется вперёд и начинает вертеть шеей из стороны в сторону до тех пор, пока в комнате не появляется донна Летисия. Теплыми, как пироги с инжиром руками, она прижимает сына к себе, и внимательно осматривает срез на его шее- ровный и гладкий, он уже давно не гноится, не пахнет и похож на ломтик кровяной колбасы, которому необходимы лишь уход и защита от насекомых. Донна Летисия достает баночку с маслом какао, привычными движениями смазывает срез, накрывает сверху банановым листом, и, взяв сына за руку, выводит его из комнаты.
Маленький Пепино сидит на пороге дома и, придерживая лист руками, пытается вслушиваться в тишину. Солнечный зной смешивается с жаром из печи, жжёт кожу и подсказывает, что рядом шумит смоковница и режет фрукты для пирогов Мария. Пепино отпускает лист и погружает руки в густой как желе из гуавы воздух. Где-то там, среди застывших звуков и вещей, склонилась над клумбой с маргаритками, его мать. Детские пальцы цепляются за браслеты донны Летисии и тянут их к себе. Радостно вздохнув, Пепино разжимает ладони, но в них лежит лишь слово ” колдовство”.
Воздух начинает дрожать, и Пепино чувствует, как на его шею опускается тяжёлый банановый лист. Это Мария. Наверняка она сейчас стоит рядом с ним и говорит:
— Прикройся, мой мальчик. Ты ведь не хочешь, чтобы в тебе завелись термиты?
От служанки пахнет тестом и цветами. Значит сейчас мать снова пойдет к цыганке. Пепино поворачивается к воротам и представляет донну Летисию в ярком праздничном платье, с корзиной в руках. Может быть сегодня цыганка сжалится над ними или вдруг случится чудо и… Но слишком жарко, мысли плавятся, и Пепино бездумно замирает вместе с домом, посудой и красной лягушкой, сидящей на банановом листе…
Каждый день в полдень донна Летисия выходит за ворота, опускается на колени и, толкая впереди себя корзину с пирогами и букетом маргариток, ползёт к дому колдуньи.
Раскалённый ветер подталкивает в спину, взбивает в клубы дорожную пыль, сквозь которую слышится тихий хор голосов прохожих:
” Вот к чему приводит гордыня… Если ты не будешь слушаться отца, Антонио, цыганка заберёт и твою голову… Она, наверное, плохо молилась… Бедная, неужели ей нельзя никак помочь… Это всё жадность… Она считала себя выше других…”
Слова камнями стучат по затылку, бьют в виски, но донна Летисия не останавливается. Раны на коленях обдираются, забиваются песком, а корзина становится неподъемной, словно доверху набитой комьями мокрой глины. Жители городка берут глину в руки, мнут, и лепят из неё себе игрушки, но до дома не доносят, а бросают прямо у дороги:
” У меня пироги получаются намного лучше… Пойдем отсюда, дорогой, а то и наши головы превратятся в тыквы… Если бы у мальчика был отец… Почему она не отдала тогда колдунье маргаритки… Puta estupida…”
За несколько метров до дома с каштаном во дворе, её безвременье, в котором она уже год бродит как сомнамбула, заканчивается. И она будто просыпается, чтобы заново погрузиться в боль, вспомнить тот проклятый день, когда несла на базар цветы и пироги, и когда не захотела подарить их незнакомой цыганке. Донна Летисия доползает до ворот и опускает руку в корзину, где на дне лежит маленькая синяя тыква- то, что оставила её сыну колдунья вместо головы. «Береги её, и однажды всё снова вернётся на свои места». И она бережёт. И каждый день с надеждой смотрит на небо, и ходит к дому цыганки, в ожидании чуда, которое никогда не случится…
Донна Летисия отрывает взгляд от земли и смотрит на садовую дорожку, ведущую в колдовские покои. Где-то там, за длинным рядом дверей, в комнате, погруженной в полумрак, сидит цыганка.
Её длинные чёрные волосы рассыпаны по плечам, увитые дорогими украшениями пальцы покручивают ножку высокого бокала.
— Сегодня я не хочу ни пирогов, ни маргариток. Подойди поближе.
Надменный ледяной голос проносится эхом по дому и, распахнув окна, вырывается наружу. Донна Летисия поднимается, прикрывает платьем кровоточащие от ран колени, и осторожно ступает на порог.
Все зеркала в доме занавешены, а лицо и шея цыганки скрыты за густой золотистой вуалью.
— Время так быстротечно, Летисия. Мы с тобой умрём, а колдовство останется. Но ты можешь посмотреть на него.
Колдунья подходит к столу, на котором стоит большая хрустальная ваза и сдергивает с неё салфетку. Внутри лежит голова Пепино.
— Недолго.
Глаза мальчика сияют радостью и страхом. Боязливо оглядываясь на цыганку, он растягивает губы в улыбке и смотрит на мать.
— Пожалуйста. Верни. Умоляю…- донна Летисия достаёт из корзины синюю тыкву и протягивает её хозяйке дома.
— Верну. Когда пойдет снег. Ты же помнишь условие,- хохочет цыганка, хватает гостью за руку, тащит за собой вдоль коридора с занавешенными зеркалами, и выталкивает на улицу.- Как думаешь, когда он пойдет, Летисия?!
— Однажды.
Прижав корзину к груди Донна Летисия поднимает голову, смотрит на чистое, без единого облака небо и тихо плачет. На её лицо падают снежинки. Одна, вторая, третья… Бесшумно кружась в воздухе, снег заметает деревья, дома, синюю тыкву и полный злости и отчаяния крик цыганки.
— Колдовство.
Шепчу я, подношу бокал к губам и делаю маленький глоток. Запорошенная снегом бутылка вина стоит у распахнутого настежь окна. По кухне гуляет холодный ветер, жжёт кожу, треплет волосы и приносит откуда-то издалека запах спелого инжира и маргариток. А за окном всё так же горит фонарь, вокруг которого вертятся снег, вселенная и домик с черепичной крышей…
Другие публикации автора:
Автор публикации
Считывается, как декапитация))
Что ж. Действительно. Голову забрал некий колдун))
Если у пацана нет головы, то и ушей нет, и слухового анализатора, выходит, тоже не существует. А едели так, то как сие может происходить? Каким образом он слышит мать и служанку?
Мозга нет. Как же он их представляет?
Колдовство:))
Магреализм* пожала плечами.
Бытовая магия. Понимаю
Ну пусть она, лень спорить и объяснять:)
Не спора ради. Так, поинтересовался