Об эксперименте “Здоровые на месте умалишенных”,
проведенного психологом Дэвидом Розенханов в США в 1973 году.
Конференция Американской психиатрической ассоциации 1973 года проходила в атмосфере какого-то неясного напряжения. В зале было шумно. Сегодня на затянутость конференции никто не жаловался — все ждали только одного докладчика. Д. Розенхан, психолог. «Психически здоровые на месте сумасшедших». В буклетах эти буквы будто подсвечивались адским огнем сомнений. Зал перешептывался. Что это? Странноватая статистика врачебных ошибок? Очередная система реабилитации? Почему такая мелкая сошка? Сплетники говорили, что это будет кое-что поинтереснее.
Наконец он вышел — скромный маленький человек, с лысиной, обрамленной жесткими островками волос, с внимательным улыбчивым взглядом. По тому, как он долго протирал стекла массивных очков, как засмотрелся на пыль в лучике солнца, падающем из окна, многие могли бы сделать вывод, что он явно нервничает, возможно, даже не уверен в себе. Знающие Дэвида Розенхана люди могли сказать определенно — он готов к битве и грызет удила.
— Дамы и господа, — начал он и беспомощно развел руками, — мы некомпетентны. Современная психиатрия не способна отличить больного человека от здорового.
Первые слова докладчика вызвали эффект роя пчел, залетевшего в сонный зал. Однако вряд ли ему был нужен этот эффект. Улыбнувшись, скорее, горько и понимающе, чем вызывающе и высокомерно (как потом писали газеты), Розенхан продолжал:
— Долгое время меня грыз червь сомнения. По роду своей деятельности мне часто приходилось иметь дело с последствиями так называемых врачебных ошибок. Да, это верно, что у каждого врача есть свое кладбище. Но у психиатров эти кладбища — кладбища живых мертвецов. Ко мне приходили люди с полностью разрушенной жизнью, погубленным будущим, с клеймом психиатрического диагноза. И это были здоровые люди. Я, пользуясь случаем, хотел бы поблагодарить вас за недавнее решение об исключении гомосексуальности из ряда психических заболеваний, работы, конечно, меньше не стало, но спасибо…
Однако вернусь к тому сомнению, что грызло меня давно. Раз врачебных ошибок так много, не значит ли это, что ошибается не конкретный доктор, ряд докторов, но вся система? Вместе с группой коллег мы решили провести эксперимент. В группу вошли психиатры, психологи, педиатры, ваш покорный слуга, а также люди, не близкие к сфере нашей деятельности — художник и домохозяйка. Всего восемь человек.
Все участники группы были названы псевдопациентами. Наша задача состояла в следующем: обратиться в различные психиатрические клиники, добровольно, прошу заметить, со сходным анамнезом. Каким? Мы решили представиться людьми творческих профессий (тут нам очень помог наш друг художник), переживающими кризис или работающих над сложным заказом. Каждый обращался в больницу с жалобой на голоса, которые появились недавно и произносили такие слова, как «пропасть», «падение» и т. д. Экзистенциальный кризис, как в учебнике, согласитесь? Мы не стремились никого запутать. Человек испугался и обратился к доктору. В том случае, если первичный осмотр не поможет выявить симуляцию, утром (мы все приходили в больницу уже поздно вечером), при вторичном осмотре мы должны были сказать, что голосов больше не слышим, понервничали и зря обратились в больницу.
Клиники мы выбрали самые разные, в разных штатах. Мы обратились в стационарные конвейеры по излечению психических болезней, в жуткие дома умалишенных, в сельские больницы, разваливающиеся по частям, в частную клинику, в крупные исследовательские центры.
Нас было восемь человек. Вы можете, предположить, коллеги, сколько псевдопациентов было выявлено в ходе эксперимента?
В зале послышались робкие предположения, расслышать ничего было нельзя. Мистер Розенхан подождал, как терпеливый учитель, и продолжил сам:
— Ни одного. Все мы были признаны больными. И при вторичном осмотре тоже. Покинуть клиники наутро, как надеялись, мы не смогли. И если бы не тщательно продуманная легенда, не смена на время места работы, я бы не смог выступить здесь, потому что по заключению врачей я шизофреник в стадии ремиссии, дорогие коллеги. И не могу работать, иметь частную практику или служить в государственном либо частном учреждении. Мне нужен опекун, дорогие друзья! — тут докладчик нервно и горько рассмеялся, по своему обыкновению разводя руками.
— Что интересно, шизофрениками признали всех псевдопациентов, кроме моей жены, миссис Розенхан. Она обратилась в частную клинику, выложила круглую сумму за лечение, и носит гордое звание обладателя маниакально-депрессивного психоза. Ей повезло больше нашего — она могла сама согласовывать курс лечения. Она и работать может. Но не спешите радоваться, скоро поймете, почему.
Коллеги, я не остановился на этом. Выйдя из больницы, я расширил границы эксперимента. Я набрал двенадцать добровольцев. Все они получили те же инструкции. И все они оказались шизофрениками. Так решили врачи. Мои коллеги советовали мне обратиться к юристу, я был против. Я еще верил в наших специалистов. Может быть, думал я, профессионалы слишком хорошо притворялись? Но как же я рад, что коллег послушал в итоге! Один из испытуемых провел в клинике пятьдесят два дня вместо двадцати одного, и только с помощью юриста удалось доказать его вменяемость и вызволить.
Но и это еще не все. К сожалению, эксперимент позволил выявить не только ужасающую некомпетентность нашей диагностики, но и пугающую некомпетентность врачебной системы вообще. Не говорю уже о совершенно жутких условиях содержания в клиниках. Некоторые из псевдопациентов вели записи по моей просьбе, позвольте зачитать отрывки.
Дневник вашего покорного слуги:
«3 июля. Я в растерянности. Сегодня был вторичный прием. Участие и внимание, что были вечером, испарились. Сухая и официальная обстановка. Я попытался быть жизнерадостным, сообщил, что чувствую себя хорошо, никаких галлюцинаций больше нет. Спросил, когда могу пойти домой. Попросил телефон, чтобы позвонить супруге. Мои просьбы попросту игнорировались. Мне зачитали список симптомов, сообщили, что я болен, что меня оставят в больнице на месяц, при этом нужно было подписать бумаги. Хоть я и был кротким, как овечка, без угроз принудительного врачебного вмешательства не обошлось. Я был подавлен. Да, конечно, такой вариант развития событий мы рассматривали, но сама ситуация угнетает…»
Сравним с записками миссис Розенхан, которая обратилась в частный центр:
«3 июля, 8.00. Я провела ночь в милой комнате, похожей на гостиничный номер. Оказывается, это не палата. Меня пригласили к психиатру. Мисс Тайклер вела себя крайне сдержанно, хотя доброжелательно. Выяснила, есть ли у меня средства, очень внимательно выслушала, задала несколько вопросов, как я теперь поняла, наводящих и дающих право на принудительную госпитализацию. Спросила, хотела бы я снова с ней поговорить или иначе как-то получить врачебную помощь. Стыдно, но я до того развесила уши, что подписала бумаги не глядя. Мне сказали, это формальности и чек за прием (умеренная цена, кстати). Меня тут же выпроводили за дверь. В холле я просидела пятнадцать минут, потом спустился молодой человек в форме санитара, позвал за ним, ничего не объясняя. Я пошла. Мы долго шли по коридорам, пока не оказались в крошечной комнате. Санитар попросил мою сумочку, стал вынимать вещи и паковать их в прозрачные мешочки. Но мои вопросы сперва не отвечал, потом сказал: „Я досматриваю все сумки, мэм, не волнуйтесь”. Он вышел, и зашла женщина, представившаяся старшей сестрой. Она закрыла дверь и попросила (тоном, не допускающим возражений) раздеться до белья. Не сразу я добилась, зачем. Осмотр. Она вела себя так, будто я дите неразумное. Я испугалась. Только после того, как я перешла на крик, старшая сестра сказала, что осмотр не предполагает медицинского вмешательства, он нужен, чтобы выяснить, есть ли у меня особые приметы. Я очень испугалась, но подчинилась. Сестра была невозмутима. Одежду у меня отняли, отправили в палату. Чистую, но совсем не похожую на номер гостиницы. Мне пришлось в одном белье идти по коридору, благо, никто не встретился. На кровати лежала форма».
Ну что, дамы и господа, кто-то еще думает, что моей супруге повезло обратиться в частный центр?
Все псевдопациенты находились в больницах разное время. В среднем курс «лечения» продолжался девятнадцать дней. Самое короткое время провела в клинике миссис Розенхан — всего семь дней. Почему? Именно столько она смогла заплатить, после чего чудесным образом наступила ремиссия.
Вы наверняка знаете, что процедура госпитализации предполагает добровольное признание пациентом своей болезни и согласие на прием препаратов. Вот отзывы изнутри, как говорится:
«Когда говоришь „я — шизофреник, я болен, я буду принимать лекарства”, а на тебя скучающе смотрят три человека и ждут, чтобы подсунуть тебе бумаги, это страшно…»
«Я хотел узнать, какие препараты мне назначат. Мне ничего не сказали бы названия, но я просто как баран уперся, не знаю почему. Санитар сжал мое плечо со всей силы и сказал, что буду принимать те, которые дадут…»
«Меня ловили на крючок — то я был слишком спокоен и покорен для нормального, то слишком тревожен и буен…»
За все время «лечения» ни один пациент не вызвал у врачей подозрений в симуляции. Им исправно прописывали в картах все, что нужно, замечали улучшения, хотя ни одной таблетки они не выпили. Надо сказать, не пили их и другие пациенты, что тоже врачами не замечалось. Вот послушайте:
«Таблетки я смывал в унитаз. То же самое делали и другие. Один складывал под подушку. Он был уже в стадии шизофазии. Может, даже действовал на автомате.
Однажды ко мне подсел один пациент и сказал:
— Напиши обо мне. Меня избивают за то, что не ем.
— Где написать?
— В своей газете. Или ты из журнала? Только не говори, что с телека, таких затрапезных там нет, не поверю.
Он принял меня за журналиста, которого к ним подселили, чтобы вести расследование. Я попытался его разубедить, но он не верил, твердил, что я нормальный, и точка. А врачи не замечали, что я не пью их таблетки, и находили улучшения…»
Надо сказать, в тех 12 больницах, куда мы отправили псевдопациентов, на них оказывалось психологическое насилие:
«Через три дня навалилась тоска. Я — вроде я, но меня называют только пациент… Вчера мои вещи обыскивали, пока я был в туалете…»
«У меня забрали мои записи. Ужас. Жду, что признают буйным. Я описывал, как санитар тренировался на мне в остроумии…» Тут надо сделать остановку. Вещи этого псевдопациента были досмотрены сестрой по ее инициативе. Она нашла записи и отнесла доктору, не читая, квалифицировала как графоманию. Доктор записи также не читал, посчитал страницы дневника, прикрепил его к материалам пациента, согласившись, что это графомания. На сеансе пытался лечить и от нее, все еще не проявляя интереса, что же писал пациент.
Кстати, контакт с врачом длился в среднем 6,8 минут в день.
Физического насилия тоже хватало. Многие псевдопациенты не записывали эти случаи, боясь себе навредить, если записи найдут. В устных беседах со мной они описывали возмутительные случаи.
Одного пациента избили за то, что не ел. Избивая, не заботились даже о том, чтобы скрыть следы. Били по лицу, заставляя тут же есть, описывали насильственное кормление. Две псевдопациентки признавались, что с ужасом ждали ночных смен, так как санитары в подробностях обсуждали при них их фигуры, тела, позволяли себе сальные шутки, имитировали сексуальный акт и даже пытались схватить, добиваясь, чтобы испуганные женщины кричали, им это казалось забавным. Пациентки клиники говорили, что они подвергались насилию. Один доктор сообщил группе студентов, показывая на пациентов, что те испытывают «повышенную оральную чувствительность». При том, что псевдопациенты признавались «спокойными и дружелюбными», к ним относились как к вещам, полностью игнорируя их личность, а каждое действие, вольное или невольное, трактуя как проявление патологии.
Я могу продолжать долго. Но вывод один — данные свидетельствуют об огромной роли стигматизации в психиатрической диагностике. Нет ничего, что единожды заклейменный шизофреником псевдопациент может сделать, чтобы преодолеть эту стигму. Стигма основательно окрашивает впечатления других о нём и его поведении.
И нам теперь нужно задуматься только о том, что мы можем сделать для того, чтобы это преодолеть.
Собрание зашумело. Выкрики с мест слышались самые разные. Но стоило подняться доктору Спитцеру — признанному авторитету в мире психиатрии, мастодонту Спитцеру, все закрыли рты.
— Видите ли, мистер Розенхан. — начал доктор. Он намеренно подчеркнул «мистер», даже слегка улыбнувшись. — Вы были так эмоциональны. А ведь это не более чем обман. Ну, согласитесь, если я наемся стекла и с желудочным кровотечением обращусь в больницу, могу ли я винить врачей в том, что сперва мое состояние будет принято за язву желудка? Нет. Вы подделали симптомы — вам поверили. Но я не хочу обесценивать ту работу, которую вы провели. О нет! Нет! Вы выявили брешь, дыру. Но не в системе, как вы самонадеянно подумали. Вы выявили брешь в квалификации, обучении, формировании штатов больниц, наконец. Я вас уверяю, вам попались плохие доктора. И стыдиться мы можем только того, что называем их коллегами. В моей больнице вас бы разоблачили. И скоро разоблачили бы. И я вас уверяю, что в любой больнице, внимательно относящейся к квалификации сотрудников, вас разоблачили бы. Впечатления ваших симулянтов это только подтверждают. Наши пациенты благодарят нас каждый день. И, в конце концов, чтобы не быть голословным, я предлагаю вам продлить эксперимент. Пришлите ко мне сколько угодно симулянтов в течение, ну, скажем, трех месяцев — все они будут отправлены по домам.
— Это вызов? — грустно улыбнулся за стеклами очков Розенхан.
— Да, если хотите! Я готов стоять за честь своих коллег!
— Я принимаю ваши условия.
***
Через три месяца состоялось заседание, на которое были приглашены журналисты. Прибывшие доктор Спитцер и доктор Розенхан во избежание подтасовки результатов, перед всеми записали главное — число отправленных и опознанных псевдопациентов. Конверты запечатали.
Доктор Спитцер выступал первым. Он долго говорил о заслугах врачей своей клиники, о семинарах, курсах и методиках. И, наконец, сообщил важно:
— За три месяца к нас обратилось сто девяноста три человека. Сорок один из них — симулянт. Все они были отправлены домой.
На трибуну взошел доктор Розенхан. Вид у него был такой, словно его сразили наповал. Но за этим убитым видом читалась какая-то скорбная твердость.
— Доктор Спитцер. Я не идиот, я больше не хочу подвергать жизнь людей такому испытанию. Я не посылал к вам ни одного человека. Никого.
Конверты вскрыли. В зале повисла гробовая тишина. На выставленных листах красовались цифры «41» и «0».
Другие публикации автора:
Автор публикации
Прекрасный рассказ!
Я очень люблю медицинскую тему. Вам удалось меня обмануть. Вашей концовкой.Я ведь сначала подумал, что это будет, что-то из серии “История ужасов”, оказалось намного страшнее.
ГГ и обстановка – описаны. Интрига и конфликт присутствуют. Язык – лаконичен, именно тот что нужен для этого рассказа.
Вот только…, может быть подумать о композиции? Например. Заявление ГГ, далее отношение к нему аудитории, начало монолога, вкрапление пыльного луча и очков в процессе паузы, продолжение монолога, отношение зала к докладу и пари.
С уважением – Александр.
Спасибо большое за отзыв! Да, реальная жизнь всегда намного страшнее и удивительнее выдуманной. Композиция, предложенная вами, более стройная, но мне захотелось эту стройность как раз нарушить. Хотелось некоторой спонтанности.
Что интересно, этот рассказ на реальных событиях, этот эксперимент действительно был поставлен в середине 20го века. С такими же результатами.
Совершенно верно, как и указано в примечании перед текстом.
Отл ичный рассказ, мне понравится, присоединяюсь к предыдущему оратору.
Спасибо, затянуло и не отпустило до конца?
И вам спасибо за отзыв! История этого эксперимента когда-то и на меня произвела подобное действие.
Мне понравилось. Хорошо и толково написано. Эта американской психиатрическая ассоциация не много изменилась с 1973 года. ?
Спасибо! Да, к сожалению, не много.
подобные вещи больная для меня тема. Спасибо вам за рассказ