Я опоздал совсем чуть-чуть, но, как назло, к открытию принесло начальника. Выволочку мне устроил, образцово-показательную, премиальные теперь не светят. Потом ещё самый паршивый район дали, там вообще одни синяки живут. Тот мутный тип не собирался платить за пиццу, я это сразу понял, как только он дверь открыл. На халяву отжать хотел. Он вдвое шире меня, только не на того напал. Деньги я у него в итоге забрал, ровно по чеку – не больше, а пиццу не оставил. Разозлил очень. Пусть посидит без пиццы, но с фингалом. А что делать? Мир стал жёстче, и я вместе с ним.
Нет, решено, на эту работу я больше не вернусь. Лучше уж снова уличным музыкантом. Ну да, поиграю немного пошлые популярные мотивчики, зарабатывать-то на хлеб надо. За мою собственную музыку мне много не заплатят. С ней руку протягивать бесполезно, а вот ноги протянуть недолго. Обоснуюсь хотя бы в том же парке. Там старик обычно сидит, тоже на флейте играет, но мы с ним договоримся. Сейчас прямо и устроим переговоры. Он мой давний знакомый, хоть об этом и не подозревает.
Вот и знакомая аллея. Пустая в такую погоду. Только изменчивый ветер кидает мне навстречу обрывки мелодии. Старик, оказывается, перешел на пан-флейту. Малышка Джейн – узнал я. Видимо, артритные пальцы не могут уже справиться с классическим инструментом.
Я увидел его там, где и ожидал. Правда, деревянная скамейка с изогнутой спинкой и черными чугунными лапами, которую я помнил, канула в прошлое, а на её месте появилась другая, пластиковая, оптимистично-кислотного зелёного цвета. Вид старого музыканта, напротив, оптимизма не вызывал. Щёки ввалились, глаза воспалённые, а в картонке у его ног одиноко и стыдливо лежит мелкая монета.
Он меня не узнал, конечно. Я же тогда был совсем другим. Постарше, мягко говоря. Это он тогда ещё мальчишкой был. Я присел рядом, открыл давно остывшую пиццу – мой конфискат, – сам взял кусок, другой протянул старику
.
– Угощайтесь, мне не съесть столько. Да не стесняйтесь, мне правда много.
Старик отложил флейту, взял кусок пиццы аккуратно, недоверчиво, благодарно. Руку горсточкой подставил, чтобы крошки не падали. Он ел, я откусывал по чуточке, из вежливости, за компанию, а сам вспоминал вечер, когда мы встретились в первый раз. Так странно звучат воспоминания сорокалетнего мужчины в голове шестнадцатилетнего парня. До сих пор никак не привыкну.
Тогда, очень много лет назад, я шёл быстрыми шагами по мокрым листьям, по мелким, сбитым ветром наземь, чёрным веточкам. Аллея волновалась, как дальняя родня на поминках или свадьбе, и всё подсыпала листвы на и без того ставшую ковровой дорожку. Не зная, куда идти, я точно знал – откуда. Они сказали, даже не дослушав, что я неуч, что музыка пишется по правилам, а то, что я им играл не лезет ни в какие ворота. Что это просто нелепый набор звуков. Я выскочил из консерватории сломя голову, схватив инструмент. Шея страшно мёрзла, а кашне осталось там, в аудитории. Хорошо, хоть флейту не забыл. Надо хотя бы поднять воротник пальто. “Не пришлось бы возвращаться”, – суеверно всплыло в голове.
Я был из тех людей, кто никогда не бросит монетку в фонтан, если что-то в этом месте сложилось недостаточно идеально: обсчитали в кафе, плохо пропеклась булка, купленная у торговца на улице. Поэтому монетки и фонтаны всегда оставлял на последние часы в новом городе, чтобы уж наверняка, не промахнуться. И тем болезненнее оказалась ошибка этого дня. Сейчас бы новый я сказал, что «психанул конкретно».
Парадные туфли, надетые по случаю визита к знаменитым мэтрам, оскальзывались в тех местах, где под листьями прятались грязевые донышки недавних луж. Пару раз лишь чудеса эквилибристики позволили устоять на ногах. Кто только придумал эти тонкие кожаные подошвы? С такими удобно в гробу лежать, а не по земле ходить.
Минуло немало времени, а парк всё не заканчивался, хотя маячил просветами справа и слева, в местах, где голые стволы не могли скрыть чёрную штриховку ограды. Я всё так же шагал вперед.
Всего одна нота, мне нужна была всего одна, единственная правильная нота. Со стороны это, должно быть, выглядело странно: идёт человек по парку и что-то ищет то в кронах деревьев, то в пролетающих осенних облаках. Прислушивается к ветру, вдруг подберет одинокий лист клёна, упавший на скамейку. Возьмёт его в руки и вглядывается, вертя в замерзших пальцах. А потом отбрасывает в раздражении. Я бросал ненужные листья, а они покорно падали, – это единственное, что они могли сделать. Падали и сумерки, не резко, а словно те же листья. Сумерки кружились, подхватываемые порывами северного ветра, незаметно маскировали ещё не зажжённые фонари в конце аллеи.
С трудом вынырнув из воспоминаний, я прислушался к тому, что говорил старик, уже доевший пиццу (пепперони с грибами, средняя). Надо же, он рассказывает мне про меня.
– Тот человек шел по парку и, если на скамье лежал одинокий лист клёна или дуба, брал его и вглядывался, вертя в руках. А потом отбрасывал в раздражении. Не знаю, почему я за ним пошел. Наверное, из-за футляра с флейтой, который он нёс. Я сам тогда только учился играть.
У одной скамейки человек остановился надолго. Лист, поднятый им с сидения, явно содержал в себе нечто, понимаешь, нечто, что отличало его от собратьев. Лицо странного человека просияло. Он даже проговорил несколько слов, задрав голову к небу. Возможно, это была молитва. Затем он, спеша и волнуясь, достал из футляра флейту и заиграл. Внезапно оборвал мелодию, замер, оглянулся на меня и исчез. Этот человек исчез. Понимаешь? Не упал, не ушёл, не провалился под землю, и даже не улетел, а именно исчез. Мне только показалось, что я услышал звук захлопнувшейся двери.
Я осмотрел там каждый сантиметр. Я даже искал листья, которые неведомым мне образом повлияли на него. Листья лежали молча, все на одно лицо. Лишь после третьего круга я заметил под деревом маленький кожаный блокнотик. А в нём были только ноты, и больше ничего. Уже совсем стемнело, когда я положил этот блокнот в карман и пошёл домой. Если бы я знал тогда, как эта маленькая книжечка изменит мою жизнь.
Мелодия, записанная в блокноте, была очень… как бы тебе сказать? Ты не музыкант, не поймёшь. Странная она была, но я почувствовал её. Разгадал. Правда, на это ушла вся моя жизнь. – Старик полез в карман, долго копался там непослушными замёрзшими пальцами, затем наконец извлёк на свет маленький кожаный блокнот. Мой блокнот.
– Ну, как разгадал, – он вдруг смутился, – Почти. Понимаешь, парень, то, что было в блокноте – это всё, что угодно, но не музыка. Эх, не могу объяснить. Не музыка! Кусочек Мироздания, буковка из слова Создателя, крупинка Вселенной – вот, что записано нотами в том блокноте. Жаль, не успею понять до конца, врачи говорят, мне месяца два осталось. Третья стадия, парень.
Старик, откинулся на спинку скамьи, замолчал и устало перевёл дыхание, вертя в узловатых пальцах свою флейту.
– Сыграйте мне эту мелодию, прошу вас, – я принял решение.
– Что, из блокнота? Тебе не понравится, парень. Ты и не поймёшь ничего. Да уж ладно, надо твою пиццу отрабатывать. Долг платежом…
Он приложил флейту к губам, а я прикрыл глаза, вслушиваясь в первые, такие знакомые звуки.
– Попробуйте во втором такте ля-бемоль. Я не стал это в блокнот записывать тогда, в парке. Просто не успел.
Старик оборвал мелодию. Я видел, как менялось его лицо. Видел, как непонимание сменилось догадкой, потом неверием. Затем промелькнул страх, ему на смену тут же пришел восторг. Он дрожащими пальцами вновь поднёс инструмент к губам и заиграл. Налетел ветер. Растущий у скамьи дуб зашелестел остатками листвы, словно библиотекарь, листающий ветхий каталог. На какой строчке остановится его палец, какую новую судьбу для тебя, старик, он подчеркнёт своим деревянным ногтем? Порыв ветра бросил мне в лицо целую горсть жёлтых листьев, заглушил звуки флейты. И послышалось, что где-то невдалеке захлопнулась дверь. Рядом со мной, наполовину присыпанные жёлтыми дубовыми листьями, остались лежать только пустая коробка от пиццы Пепперони и маленький кожаный блокнот.
Москва, ноябрь 2022
Ремастеринг – февраль 2023
Сказки московских бульваров
Автор публикации
Не знаю. Мне показалось, что концовка обрезана. Чего-то мне не хватило, но катарсис присутствует. ?
Это самый популярный упрек к моим текстам. Практически ко всем. Из этого обстоятельства можно сделать вывод, что такие концовки не случайные недоработки автора, а его принцип. Возможно, ошибочный, но тем не менее)
Живописцы, окуните ваши кисти
в суету дворов арбатских и в зарю,
чтобы были ваши кисти словно листья.
Словно листья,
словно листья к ноябрю. )
Спасибо, Окуджава очень в тему)
Слог неизменно лёгок, напорист, почти самоуверен.. не знаю, таков ли автор, и уточнять не хочу. История была бы хороша, если бы не “матчасть”.. я чуточку знаком с музыкальной грамотой и немножечко с жизнью. Итак, мелочные придирки к тексту дефис претензии.. уличные музыканты – не ресторанные, они не играют “дешёвые и пошлые” вещи. Подошвы ботинок делают из очень грубого и прочного материала, точнее рассуждать не берусь.. даже кожа дикого кабана на подошвах расползется почти мгновенно. Любая мелодия имеет собственную систему координат, иначе говоря, тональность. Никакой “ля-бемоль” туда случайно не влезет, если он вне тональности. Это не всё, но и этого более чем достаточно.. В общем, флейту я очень люблю, но здесь мы с ней не поладили.. желаю удачи.
Отвечу по порядку претензий.
Критерий пошлости у всех разный. Для нашего героя пошлыми могут казаться и Моцарт с Бетховеным. Его музыка совсем иная и он так об этом и говорит. Это есть в тексте.
Классические мужские туфли делают именно на кожаной подошве. Это дорого и престижно. Именно такие наш герой и надел на важную для него встречу.
О тональности. Старый музыкант не зря говорит: “Это все что угодно, но не музыка”. Именно поэтому нашего героя и не поняли в консерватории профессора. К тому же, в музыкальной теории существует понятие атональности. Композиторы применяют ее когда, например, хотят выразить момент ужаса и отчаяния.
Это не все, пишете вы. Да, у рассказа много недостатков и я сам их прекрасно вижу. Буду рад их обсудить, но только действительные, а не выдуманные.