Коротенький отпуск дворника Федьки
Никто, пожалуй, не знал, где живет этот самый Федька – дурак, вот уже как три года оформленный в детском саду в качестве дворника.
И каковы его, этого самого дворника настоящие имя и фамилия? Нет. Скорее всего, директор садика должна была знать, ну и, пожалуй, бухгалтер: все ж таки заполняла она хоть какие-то ведомости, под которыми наверняка подписывался дворник два раза в месяц получая из ее рук, свои, честно заработанные…Но дети,
вездесущие и всезнающие откуда-то сразу прознали имя дворника, и по-детски жестоко и беспощадно, при виде этого большого, добродушного и молчаливого мужика, начинали громко и дружно кричать:
– Федька дурак, курит табак, дома не ночует, спички ворует….
Тот же, вяло махнув в их сторону облезлой метлой и беззлобно
вполголоса ругнувшись, спешно перебирался на другую площадку, подальше от крикунов.
Сад был ведомственный, некогда довольно обеспеченный, но со временем предприятие – спонсор, зачахло, захирел и соответственно сад.
И лишь старанием Федьки детские площадки все еще соответствовали своим названиям. В пику своей внешней неуклюжести, он, человек с постоянной, виноватой полуулыбкой на грустном, простоватом лице умудрялся в течение дня провернуть столько дел, что иная бригада строителей с ними не справится. И то сказать: еще вчера здесь красовалась огромная, подернутая зеленью тины лужа, а сегодня- глянь, появилась небольшая, аккуратно сколоченная из досок песочница, полная влажного просеянного, ярко-оранжевого песка.
Или где-то в городе свалят пару-тройку вековых тополей (дескать, борьба с тополиным пухом, аллергеном, стало быть), а Федька уже тут как тут: тащит на тележке толстенные бревна – ветки, что бы через неделю – другую из них соорудить небольшие, ярко расписанные краской избушки детишкам на забаву.
А ближе к майским праздникам, перед главным входом, Федор
умудрился соорудить даже небольшой фонтан, где на груде покрытых лаком камней восседала белая цапля, изо рта капали частые, сверкающие капли воды.
Бухгалтер Анна Семеновна Головобородько, полная, рыжеватая, с
выпученными как при базедовой болезни глазами, женщина, отсчитывая Федору зарплату, стыдливо отворачивалась, понимая, что мужик этот, пусть и по наивности своей и по простоте, стоит много больше, чем те деньги, за которые он
расписывается. Неслучайно у нее всегда для Федора заготовлен небольшой гостинчик: то крупное краснобокое яблоко со своего участка, то парочка переспелых, замшевых с бочков персиков, а то связка вяленых в тени бычков.
Вроде бы и мелочь, а совесть помалкивает…
– Бери Феденька. Не стесняйся. Сам видишь, есть тут особливо
нечего, одни головы, но все ж таки рыба, морем пахнет…
Угадала Анна Семеновна, ох в цвет попала, как про море
заикнулась. Верно, знала, что бредил Федор морем. Сызмальства о море мечтал.
Хоть и всю свою жизнь провел в городе, от которого до Черного моря не более семидесяти верст было, а вот в соленых, зеленых волнах его окунуться как-то не сподобился….Не случилось…
Не зря же он, практически на каждой площадке из обрезков фанеры и
досок хоть маленькую лодочку, но сколотит. Раскрасит свое творение голубым да белым, а по борту обязательно красную звезду изобразит и имя какое позвучнее: «Аврора» к примеру, или «Варяг».
Стоит дворник в окружении ребятни и любуется своими корабликами вместе с ними, а те как опомнятся, так опять за старое:
– Федька дурак, курит табак, дома не ночует, спички ворует.
Убежит он от них, сядет где-нибудь в пыльных кустах сирени, на
скамеечке (благо, что он их скамеечек этих самых много наколотил), закурит обязательную свою беломорину и задумается о чем-то своем, заветном, быть может, даже и о море. А в мыслях его, море непременно красивое и ласковое. С изумрудной на просвет волной.
И стоит у него перед глазами почти обязательная картинка:
мол, бежит он, Федор вдоль берега, по белому, мельчайшего помолу песку и рядом с ним, чуть-чуть поодаль бежит красивая до умопомрачения девушка: смуглая, загорелая, с высокими скулами, чуть удлиненными глазами и что бы всенепременно с
легкими, пепельными волосами….И такие они с ней, с пепельноволосой этой, красивые (даже он, Федька), что все как один, вслед им завистливо смотрят, а женщины даже с тоскою….
Откуда?
С какой рекламы, с какого настенного календаря ему запомнись подобные картинки, он скорее всего даже и не сказал бы, но вот
подишь-ты, блазнится мужику подобное, и все тут. И почти обязательно, в такие минуты приходит и подсаживается к нему невысокого росточка мужичок, в тельняшке с длинным рукавом, закатанными по локти и синими татуированными русалками да якорями на загорелых сухопарых руках.
Подтянув к коленям заглаженные до блеска черные расклешенные брюки, он присаживается на скамейку степенно, не торопясь.
Присаживается, так же как и Федька закуривает и точно так же молчит, задумчиво провожая взглядом голубовато-белесый папиросный дым, уплывающий в точно такое же, голубовато-белесое небо.
Откуда он появляется на территории детского сада и кто он такой, этот самый морячок – неизвестно, одно только доподлинно верно, что и он и молчаливый Федька самые что ни на есть дружки-товарищи.
Те, что понимают друг друга без лишних слов.
Наступило лето.
Широкие листья тополей покрылись пылью, сделались
тяжелыми и тусклыми, словно жестяные листья на дешевых кладбищенских венках. Все реже и реже раздается дразнилка про курящего Федьку: почти всех детей разобрали родители. Лето как-никак, период отпусков наступил, вот и некому больше дразниться. И затосковал Федор. Ходит по участкам с метлой: там шоркнет, там скребанет, там камушек бордюрный побелочкой покрасит, а все одно – скучно мужику.
Смотрела директор детского сада из своего окна на слоняющегося
без дела Федора, смотрела, да и шевельнулось в душе ее что-то, может быть даже совесть. Вспомнила, поди, что Федор, уже который год без отпуска трудится.
Высунулась она в окно, грудью пышной на горячую жесть отлива
навалилась и, протянув дворнику, небольшой конверт с деньгами, про отпуск законный Федьке и намекнула. Хотела шутливое, что-то вдогонку, вроде как бы в напутствие ему сказать, но как глянула в глаза его, добрые и благодарные, как у собаки дворовой, которой вместо обычного пинка, косточку с остатками мяска дали,
так и осеклась на полуслове, скорее обратно в свой кабинет юркнула.
– Вот же олух царя небесного … За свое, положенное еще и
благодарит…
Шептала она удрученно, бездумно и бесцельно переставляя предметы
на своем светлой полировки столе.
2.
…Морячок, вел свою машину, – Запорожца цвета пыльного огнетушителя, аккуратно и старательно, заботливо объезжая колдобины и ямы.
Федька (обычно молчаливый), с трудом уместившись в маленьких нутрях машины, словно в предвкушении чуда, болтал без передышки, развлекая товарища, а скорее всего, просто в болтовне этой пытался утопить свои собственные страхи и сомнения.
Конечно, пляж с мелким песочком и бегущим по нему Федором: это
здорово. Девчонка легкой поступью спешащая позади, на фоне прозрачных изумрудных волн еще лучше, ну а вдруг, вдруг всего этого, да и не случится? Что тогда? И к чему весь этот никчемный отпуск? На территории сада скоро крыжовник дойдет, того и гляди местные ребята в заборе дыр наломают, набеги начнут устраивать.
А Федор где?
А Федор на море, задницу под солнышком греет. Товарищу что? У него вон, к багажнику, целый пучок удочек приторочен. Кефаль, мол, в это время года чуть ли не на голый крючок бросается. А Федору эта самая рыбалка, если честно и не к чему. Он червяка, когда случается землю копать и то старается лишний раз лопатой не перерубить, а тут его, бедолагу, да на крючок, да к тому же еще и живого….
Нет. Рыбалка Федора не прельщала совершенно.
А тут еще и погода, вроде бы портиться надумала. Солнышко свой обожженный бок в тучку зарыло. Поперек дороги от высоких пирамидальных тополей тени упали, лиловые и пыльные.
На ветровом стекле поверх расплющенных мух да бабочек, широкие кляксы дождинок засветились.
Дождиком запахло.
Притомился Федор от безделья, да тесноты машинной, погрустнел,
заскучал, а после и вовсе уснул.
И приснился ему морской пляж (а как же без него?) и естественно
теплый, просеянный песочек под ногами. Вот только вслед за ним, за Федором с хриплой отдышкой заядлой курильщицы с трудом поспевает Анна Семеновна Головобородько, бухгалтерша из детского садика. Бежит тяжело, трудно, глубоко: почти по самые щиколотки увязая в мелком песке.
Попридержал свой бег, Федор глянул через плечо: враз увидел и полные ее бедра, с трудом втиснутые в тесный
купальник самой немыслимой расцветки, и дрожащий колыхающийся в такт бегу живот, и полные груди и все, все, все.
Запнулся тут же Федор в беге своем грациозном, засеменил словно конь стреноженный и проснулся: как оказалось вовремя.
Запорожец дружка его заветного уже сворачивал к небольшой базарной площади, где среди прилавков и торговок, груд фруктов и овощей, даров щедрого крымского лета, прохаживались суетливые, крикливые бабы с картонными табличками в руках – предложениями дорогим гостям прекрасных комнат и квартир: уютных, тихих и недорогих, с обязательным видом на море…
3.
…Море Феде не понравилось.
Вместо ожидаемого песчаного пляжа, берег оказался засыпан крупной
галькой, по которой не то что бегать, но и ходить-то было неловко: горячо и больно. Почти от самой гранитной стены, сооруженной, похоже, в борьбе с оползнями и до воды, стояли плотными рядами деревянные и пластиковые шезлонги с лежащими на них загорающими мужчинами и женщинами.
Меж шезлонгов носились дети и расхаживали крупные вороны, похоже, совсем потерявшие страх перед людьми.
На прибрежной влажной гальке среди увядшей морской ботвы бурыми отвалами подсыхала пена. Тающими ошметками желе поблескивали выброшенные волной медузы, отвратные и прохладные на ощупь. Было шумно и жарко. Пахло йодом, подгнивающими водорослями, потом и прогорклым жиром.
Аккуратно и терпеливо лавируя между шезлонгами, полотенцами и утомленными телами загорающих, неприкаянными тенями бродили с
баулами и ведрами торговцы вареной кукурузой, шашлыками и якобы домашним вином.
Под небольшим линялым тентом, носатый грек бойко торговал покрытыми лаком раковинами, среди которых было много океанских.
Дружок, проводив Федора до пляжа, подозрительно быстро слинял со
своими удочками в сторону торчащих из воды скал, оставив его одного возле обшарпанного, колченогого, но все ж таки свободного шезлонга.
Федор разделся, и его бледная огромная фигура тот час же
привлекла к себе внимание близлежащих женщин, в основном уже не первой молодости.
-Молодой человек. Вы своим телом загородили все мое солнышко.
Будьте любезны, пригнитесь. Или если хотите, присаживайтесь ко мне. Поболтаем. А я вас за это намажу кремом для загара. Хотите?
Федор испуганно промычал что-то нечленораздельное в ответ и
спешно засеменил к воде, решительно подтягивая к животу новые, блестящие, словно антрацит трусы.
Плавал он, в общем-то, неплохо, но когда перед ним вдруг оказался
багрово-ржавый буй, неожиданно испугался. Обхватив его горячий и шершавый бок,
Федор представил, какая под ним глубина, страшная и равнодушная, и он, привыкший к мелководной и вялотекущей речушке родного городка, чуть было не взвыл в голос и даже с растерянности хлебнул немного воды, горькой и теплой. Неожиданно рядом с ним появилась молодая девушка, ровно и привычно загребая воду тонкими руками.
Подплыв к бую, она обхватила его крепкими длинными ногами и лежа на спине, уставилась на Федора неправдоподобно крупными глазами.
Да. Она была почти та самая, которую он видел в своих мечтах:
пепельноволосая, с высокими скулами, загорелая и тонкая в кости. Но, черт возьми, было в ее лице что-то отталкивающее. Что? Федор, пожалуй, и не смог бы выразить это в словах, но было совершенно точно. Какой-то чуть заметный налет деревенской вульгарности, еле ощутимая патина развращенности и продажности…
– Привет! Не помешаю?
Ее тонкий язычок неторопливо прошелся по ярко накрашенным губам. Пожалуй, слишком неторопливо и по слишком ярко накрашенным.
Волосы как живые колыхались вокруг ее головы.
– Да, пожалуйста, мне не жалко. Море оно общее. Да и буй, кстати,
тоже…
Федор фыркнул и вновь почувствовал горько-соленый вкус волны.
– Вот и я говорю, что общее…
Неизвестно чему хохотнула девушка, и слегка изогнувшись, округлым
пальчиком правой ноги провела по его животу.
– Ну что же ты такой скромненький, а Феденька? У тебя такой
пресс, каменный, а сам тюфяк тюфячком…
Федор, внимательно посмотрел на девушку и вдруг, медленно-медленно покачал головой.
– А ведь я вам имя свое не называл. Я точно помню, что не
называл…
– Называл, не называл….Какая разница? Главное что я
угадала и что я здесь, рядом с тобой.
Девица поднырнула под буй и вынырнула уже перед растерявшимся
мужиком. Почти вплотную к нему. Ее твердая небольшая грудь, под черными полушариями бюстгальтера, ее плечики и крепкие руки, оказались вдруг настолько
близко к Федору, а запах от ее мокрых волос и шеи был настолько силен и приторен, что дворник с силой оттолкнулся от загудевшего пустой бочкой буя, и уже разворачиваясь к берегу, бросил ей, удивленно замершей.
– Нет. Вы не она. Вы вообще какая-то шлюха. И мне кажется, я
знаю, кто тебя нанял. Конечно, знаю.
Он, уже больше не оборачиваясь, погреб к берегу как можно скорее,
тем более что на пустующем шезлонге с пучком бамбуковых удилищ, сидел дружок его закадычный, морячок.
4.
Ранним утром, распахнув окно своего кабинета, Анна Семеновна
Головобородько заметила Федора, по обычаю копошившегося за своим небольшим верстачком, притулившимся в тени раскидистой черноплодной рябины. Рубанок в больших ладонях дворника казался игрушкою.
Поправив прическу, женщина спросила его, слегка стесняясь невесть
чего.
– Ну как, Феденька, отдохнул? Как оно, море-то?
– Море, как море…Обыкновенное…
Пробурчал Федор и, бросив на плечо пару досок, направился чинить
забор, подпорченный местными ребятами, любителями недоспелого крыжовника…
Другие публикации автора:
Автор публикации
