Осколки неба падали на землю, рев миллиардов свиней оглушал. Она отбивалась от руки, хватающей ее за грудь, а он, этот папин друг, нависал над ней и смеялся:
— Малолетка хорошая, малолетка не будет поднимать шум. Не сопротивляйся, брось махать культяпками, дура, ты знаешь, кто я?
Его пальцы схватили за сосок сквозь майку и сжали; вырвавшись, она помчалась в ванную, заперлась там и забилась в угол возле унитаза.
— Открой!
Друг отца бил и пинал дверь, и матерился; она зажимала уши, прижимаясь лбом к коленям, мечтая найти такую силу, чтобы сплющила ее до толщины тетрадного листочка или еще меньше, до полного исчезновения.
Друг отца перестал колотить и сказал:
— Твой папахен должен мне деньги. У него их нет, так он предложил тебя. Тебе что, блядь малолетняя, даешь ведь пацанам-то дворовым, в школе даешь, а мне что, я хуже? Палкой больше, палкой меньше, какая разница, ты же хочешь, чтобы твой папа освободился от долга? Почему ты такая злая и нехорошая девочка. Открывай, шлюха. Твоему папе будет плохо, если я тебя не выебу, чего не понятно? Знаешь, что я с ним сделаю?
Она слышала, как свиньи толклись в коридоре, терлись боками о стены, хрюкали, и их голоса сливались с хрипом распалившегося отцова друга. Она пыталась забраться под ванну, но там было слишком низко, тесно; тихо подвывала, почти ничего не видя от слез и пробуя все-таки протиснуться в пахнущую цементом темень, а потом вернулась обратно и сидела, оцепенев и вздрагивая каждый раз от нового удара. Однажды едва не поднялась, чтобы открыть, лишь бы все закончилось скорее, и тогда бы друг отца ушел.
Он сказал:
— Если не откроешь, я выломаю дверь, и буду играть с тобой до утра, а потом ты умрешь. Я сделаю тебе очень больно, накажу за то, что ты не слушалась. Открывай, шлюха.
Бился опять. Потеряв сознание, она не знала, когда все закончилось, а очнувшись в тишине, сидела, уронив руки и прислонившись виском к крышке унитаза. Представляла, как друг отца стоит за дверью; дыхание затаил, скорчил страшную рожу и ждет, чтобы нанести последний удар. В трубах гудела вода, сердце, срываясь, едва стучало за ребрами.
С удивлением поглядев на себя, поняла, что описалась. Сняла шорты и трусы, и тут глаз, виднеющийся из-под ванны, подмигнул, а потом исчез. Она встала на карачки, наклонилась, потянулась, но глаз там был не один — все разные, какие-то размером с горошину, какие-то с кулак, какие-то больше баскетбольного мяча. На все ее просьбы, глаза только безучастно моргали.
Никто не пришел даже через три дня. Подкрепляясь одной водой, она исхудала настолько, что могла только ползать и, наконец решившись открыть дверь, с трудом дотянулась до щеколды.
Он ждал ее в прихожей, сидя на стуле напротив, жирный урод со свиной головой. И стадо свиней, заполняющих квартиру, тоже никуда не делось.
Стоя на четвереньках, она посмотрела на их блестящие пятачки и влажные глазки, на его брюхо и торчащий из-под него член.
Он сказал:
— Я предупреждал, что ты никуда не денешься от меня. Моя власть безмерна, я хозяин твой и могу ждать, когда пройдет твоя дерзость, хоть сколько. У меня есть все время мира. Иди ко мне, я обещал тебе веселую игру, маленькая шлюха.
Она поползла к нему, и свиньи расступались, чтобы освободить место, и глаза из-под ванны наблюдали за ней, пока она сама не превратилась в животное, готовое к спариванию, созревшее для того, чтобы давать приплод.
В потоках багрового света, поглотившего все вокруг, ставя ей на спину копыто, он прохрюкал:
— Ибо нет и не было у нее иного назначения. Свидетельствую слову Его. Ныне и присно. Спасибо, Господь, что я не родился женщиной.
Другие публикации автора:
Автор публикации
