Поздним вечером в нашем доме возникла суета. Хлопала дверь парадного, по лестнице с грохотом что-то волокли. Натужное пыхтение, фырканье, сдержанный мат. Кажется, Филимоновы переезжают. Нашли время. Не могли подождать до утра. Но вообще-то я доволен. Коммуналка, наконец, избавится от беспокойного семейства.
Рано обрадовался! Все гораздо хуже. К ним прибыла бабка из деревни. На постоянное. Доживать, как она сразу сообщила всем соседям, последние дни в окружении родных.
Мне об этом расторопно доложили паук Имхотеп и рыжая таракашка Маруся.
Я вздохнул почти по-человечески: что теперь поделать, пусть живет, не гнать же старуху на улицу.
Но сразу насторожился. Вместе с сундуками и корзинами бабка привезла с собой нечто очень плохое, не от мира людей. Зловещее и опасное.
В стоптанном сапоге – крошево сухаря, синеватый осколок сахара, детские дутые бусы и ржавый ножик – она притащила своего домового!
Я разгневался. Нечисть в моем доме!
Сконцентрировался. Прислушался. Его и домовым-то нельзя считать, сущность странного происхождения, имеющая злобный характер и вредящая жилью. Это дух, которому нужна негативная энергия. Доводить окружающих до смерти он не станет, но начнет искать жертву во имя благополучия и долголетия хозяйки. Дура бабка. Одной ногой уже на том свете, а решила навредить напоследок ближним. Или не понимает опасности?
Домовик был вялым и растерянным после дороги. Самое время его уничтожить!
Незримо обнаружив сапог среди вороха вещей, я послал в его сторону разрушительную вибрацию – тонкую, как луч и безопасную для людей. Домовик встрепенулся и попытался вырваться. Моя сила настигла его, смяла, подчинила …но он был очень силен. Разорвал невидимые путы и нанес ответный удар. Надо же, сразу определил источник опасности и атаковал меня. Это уровень младшего джинна, не иначе. Хорошо, что я был в родном доме, значит, считал себя правым. Домовик защищал свой сапог, а я – весь дом и всех его обитателей.
Я скомкал энергию, как глиняный шар, метнул в пришельца. Бой завершился. Стены, пропитанные моим теплом, исторгли Силу, превратились в ловушку, которая сжалась вокруг мечущегося комка шерсти. Через минуту домовик сдался. Обездвиженный, обессиленный, укрытой от посторонних глаз пеленой невидимости, он был отправлен в подвал на долгую консервацию. Пожалел я его, решил понаблюдать в неволе.
***
Почти сто лет провести в склепе, в каменных объятиях – кто выдержит пытку заточением? Человек быстро сошел бы с ума и умер. Зато ифриты, джинны, могущественные духи веками пребывали в медных лампах, пузатых бутылках и глубоких колодцах. Это в основном легенды, но я хорошо знаю где правда, а где домыслы. Могу долго рассказывать о приключениях потустороннего существа, заключенного в рубиновом перстне. Яхонт-рубин, объединивший сказки, легенды и историю. Свидетель великих сражений, экспедиций, заговоров и предательств. За мной охотились монархи, ювелиры, мудрецы и маги. А также бесчисленные башибузуки, ушкуйники, шиши, кырджалии, флибустьеры и прочие варнаки, головорезы и джентльмены удачи…
Немалую часть своей жизни я провел в курганах, могильниках и подземельях – в компании с кладами. Вечная тьма, изоляция, теснота, отсутствие впечатлений и собеседников.
Идеально для медитации философа, но все же тоскливо, да. Поэтому нынешний тайник обеспечил мне удобства и возможность копить информацию.
Моя ниша хорошо ловит вибрации. Звуки и запахи бывшей квартиры Мими стекаются ко мне, как струйки дождя по стеклам.
Стараниями Маруси, Имхотепа и Пересвета к моей нише доставлен осколок зеркала, установлен незаметно на козырьке – и я могу наблюдать отражение части лестницы.
Мими рассталась со мной больше ста лет назад, когда вся Россия кипела, словно котел на костре. Она не покидала Родину навсегда, говорила, что сейчас невозможно оставаться в бунтующем мире. Надо лишь переждать год-другой. Она обязательно вернется к родному крову. И поэтому в спешке отъезда, похожего на бегство, выскользнула за порог, забралась на табурет, поцеловала любимый перстень и втиснула его в заветную щель над притолокой. Шепнула в слезах, как человеку: «Береги дом. Я вернусь. Любимый». И перекрестила захоронку.
Когда-то весь дом принадлежал ее бабушке, столбовой дворянке Анастасии Алтуфьевой. Над дверью второго этажа тянулся каменный бортик, сбоку от которого находилось незаметное отверстие в стене, малая выемка, скрытая кирпичным бордюром.
Если высокий человек вытянет руку, то пошарив над дверью, нащупает тайничок. По замыслу строителя эта выемка предназначалась для запасного ключа.
В тревожную революционную пору сюда, в родовое гнездо, Мими перебралась из разоренного графского дворца. Переждать, пересидеть грозу; на что надеялась наивная пятидесятилетняя девочка?
Я был в шоке. Внезапное расставание с Мими, лавина ее эмоций, страх, отчаяние, боль, – я не осознавал всей величины трагедии, но сосредоточился на ментальной связи. Древняя сила рубина помогала следить за аурой удаляющейся хозяйки. Вот между нами три лиги… пять, десять… я чувствовал, что утрачиваю невозмутимость, и мой кристаллический разум поглощает неистовство. К вечеру я потерял ниточку следа среди тысяч пересекающихся паутин.
Мими не вернулась.
Первые дни были ужасными. По дому все время шныряли чужие люди. Злые, грязные, с уродливыми эмоциями. Они выносили вещи. Громко топали, курили вонючий табак, сморкались. Постоянно сквернословили. Визгливо смеялись. Грубые, резкие голоса….
Только теперь я осознал, как дорога была мне Мими. Все предыдущие хозяева испытывали ко мне иные чувства – от ликования охотника, изловившего редкую добычу, до могущественного самодовольства рабовладельца. От наслаждения деликатесом до экстаза извращенца.
Лишь Мими разбудила во мне… благосклонность. Она меня обожала, любила, перемешав чувства матери к сыну, жены к мужу и ребенка к отцу. Я стал символом нежного поклонения, граничащего с деспотизмом опеки.
Предыдущие владельцы тоже восторгались красотой камня. Его размерами и сиянием. Но это восхищение определялось ценой драгоценности. Я для них был приметой богатства и власти, оружием самодовольства.
Мими видела во мне живое существо и была беззаветно предана этому живому. Наш союз продлился менее четверти века… но как же дороги оказались эти годы по сравнению с минувшими тысячелетиями!
Когда-то меня ошибочно посчитали каплей крови святого апостола Андрея Первозванного. Но я старше. Намного старше! Мне четыре тысячи лет. Я капля крови великой птицы Ру-уХ, раненной джинном, что возник из проклятой бездны и вознамерился уничтожить державу Хатти. Люди, видевшие эту птицу, утверждали, что крылья её в развороте достигают шестидесяти шагов, а перья похожи на столетние сосны.
Древние мудрецы поучали, что Запад и Восток никогда не сольются в единой точке, не дано. Но я опроверг их рассуждения. Во мне объединены миры и сознания – человеческое и неземное. Я всегда контролировал свое местонахождение. Внизу планета. Вверху бесконечное синее небо, как говорил славный Кыбла-хан.
У меня абсолютная память. Все, что я видел, слышал и пережил за четыре тысячи лет запомнил и отложил в ячейках. При необходимости вспоминал. Медленно, без вдохновения, но куда торопиться?
Я помню всех, кто до меня дотрагивался: жирные лапы ханов и султанов, крепкие, словно бронза, пальцы воевод и наемных убийц, нежнейшие женские ладони и шелковые детские лапки. Окровавленные ручищи варваров и ухоженные длани монархов. Все прикосновения живут в глубинах памяти, растворены в энергетическом теле.
Вспоминал царство Мемфиса. Фиолетовые, перед восходом солнца, холмы великой пустыни, которая течет за горизонт, как полноводный Нил, отец всех рек на земле. Обсаженные пальмами поля, где цветущая земля Гошен растворяется в золоте, а бесчисленные каналы струят вместо воды расплавленное серебро. Восемнадцать перстней на пальцах бесстрастного номарха, венки из свежих роз, кувшины кипрского вина. На фараоне кисейная рубаха, вышитый перлами передник и золотая перевязь через плечо. Окружающие восторгаются его огромным париком из множества косичек и узкой бородкой, похожей на кошачий хвост…
Вспоминал легендарный город Аль-Шаршум, стены которого украшены драгоценными камнями: основание первое – яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. И выложены были те сокровища в виде древней руны огня Фа-Кел. Ежедневно в солнечный полдень город исторгал пламенную радугу, рожденную сиянием миллионов разноцветных кристаллов…
Вспоминал Екатерининский бал. Ливреи до полу из алого тяжелого сукна, пышные пелерины, обшитые по бортам золотыми галунами, золотые пуговицы и ряды черных двуглавых орлов. Великая бронзовая люстра, усыпанная хрустальными конфетами, из которых летят синие, зелеными, красные, фиолетовые искры. Мраморные колонны в обрамлении пятилапых канделябров с белыми свечами, отражающимися в паркете медового цвета, скользком и блестящем, как лед. Вальс. Нежный звон шпор, промельк кружевных юбок, глянцевый танец перстней, браслетов, ожерелий под упоительную музыку…
Два с половиной века назад в пряной ночи, пронизанной трепетом сахарных свечей и сладкими стонами, светлейший длинноносый князь передал перстень пухлой красавице, а та потом своей дочери, а та – своей… так я приплыл в ручки Мими.
Непорочность обладания. Стискивая в объятиях палец женщины, разумный перстень словно обнимает ее всю – шею, плечи, талию, прижимаясь к ней с восторгом, могуществом и недоверием. Чувствовать ее тепло, нежность, дыхание… Я порой завидовал ожерелью и диадеме – они чаще, чем я, ласкали графиню. Хорошо помню наш ларец: рельефный, красный, с черной прошивкой внутри и прозрачной крышкой. Древние славяне никогда не называли медведя его именем, а то услышит и придет. Лучше косолапый или хозяин леса. Раньше я часто задумывался – в каких глубинах мироздания родился мой источник разума, словно из пучины всплыл горбатый ящер и поднял над водой голову. Откуда возникло, как проявилось мое сознание – каприз высшей воли?
Имхотеп и Маруся олицетворяют историю моей жизни. Их прозвища я придумал в честь своей юности и в угоду зрелости. Пестрая череда моих приключений отразилась в обращении с другими слугами, которых я назвал Соломоном, Клеопатрой, Гарудой, Мехметом, Пересветом, Лукрецией и Петром. Это мышонок, оса, однокрылый воробей, жук-древоточец, овод, узкая серая ящерица и большой черный муравей.
Раньше в коммуналке жило восемь семей, двадцать пять человек. Сейчас их меньше. За сто лет я проникся ментальностью нескольких поколений. Пропитался запахами щей, жареной рыбы, подгоревшей каши. Меня душили испарения дешевого табака и алкоголя, стирального порошка и дуста. Временами накатывало недоумение: где благовония и волшебные ароматы пряностей, волнующий запах духов и гранатовых вин?
Но ведь было и другое, было! Запах сдобных куличей и цветущей сирени. Застольные, словно зов веков, песни, когда вся квартира праздновала свадьбу Лоскутковых, юбилей деда Федота, рождение близнецов у Шаповаловых.
Они уходили на фронт и возвращались с победой. Они работали как каторжные, пили беспробудно, скандалили и даже дрались, словно у самой смерти брали взаймы. Они любили и дружили урывками, но бурно и с наслаждением, патриотично, бесстрашно. Я удивлялся и следил, чтобы в пылу страсти или столкновений они не сожгли дом.
Эти люди со временем стали близки мне, я привык к необъяснимому поведению жестоких и бескорыстных, глупых и честных мужчин и женщин. Однажды подслеповатая Егоровна, повернув голову в мою сторону, истово прошептала: «Спаси и сохрани!». Я задумался. Из года в год вместе с ними я встречал Первое мая, Восьмое марта и главный праздник с елкой, мандаринами и священным оливье.
Я знал и помнил санскрит, древнешумерский, акадский языки. Египетский диалект, арабские наречия и говор скифов. Но русский! – воцарился во мне прочно и властно, постепенно вытеснив другие языки. Я узнал много новых слов. Они стали шифром минувшего столетия, историей страны.
Контра, даздраперма, нэпман.
Сталин, Гитлер, Гагарин.
Червонец, участковый, авоська.
Футбол, чувак, видяшка, айфон, антивирус…
А какой сакральный смысл и бездна эмоций заключены в восклицаниях «нахрен» и «похрен»!
Нигде никогда я не слышал такого частого поминания Бога и Тщёрта – как в уважительном, так и непочтительном смысле, причем эти люди явно не боялись ни того и ни другого. Загадка!
Кем я стал, пребывая бок о бок с четырьмя поколениями? Они при мне рождались, жили и умирали. Знали бы, какое неслыханное богатство таится рядом – только руку протяни! Караван верблюдов, вьюченных золотом, шелком и пряностями. Я не чувствовал себя драгоценностью Вселенной. Пожалуй, был а а м а н а с к а – что на санскрите означало «ум, свободный от желаний».
Но когда они засуетились, закопошились, пакуя вещи, разбирая мебель, повторяя с радостным возбуждением «снос», «наконец-то!», во мне родилось смутное беспокойство. Бегут?
Я вспомнил стенобитные тараны, передвигаемые сотнями легионеров, массивные бревна с хищными железными наконечниками. Грохот, крики, скрежет и треск разрушаемых ворот. Кто-то хочет разрушить мой дом?
Я не стал их удерживать. Пусть отправляются на поиск лучшей доли. Счастья им!
Мне выпал удел защищать жилье Мими, которая поклялась сюда вернуться.
Дом опустел.
Я копил силы, последний богатырь крепости.
В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь, сказал древний мудрец. Что он имел вви…
БОММ! – удар… дрогнули стены, покосилась крыша, звонко брызнули стекла.
Кровь великой птицы Ру-уХ бурлила во мне, жаждала битвы.
– Там, снаружи, большая машина с длинной лапой, – испуганно доложил воробей Мехмет. – А в лапе шар железный, бьет по дому.
Таран? Я влил в стены всю Силу и …усмехнулся.
БОММ! – дом отразил удар, стены устояли.
БОММ! – трещит штукатурка, разлетается сухими осколками. Смят верный жук, раздавлен мой муравей… Раненая Маруся копошится рядом, хнычет. Очнувшийся в подвале домовик воет и вращается, как танцующий арабский дервиш.
Я давно научился мыслить русскими словами, категориями и образами. Та часть ментальности, что жила во мне последние сто лет вдруг обрела характер, душу и принципы… возник смысл бытия.
И тогда не я, а кто-то иной, неожиданный и непознанный, встрепенулся во мне, выпрямился и крикнул с гневным вызовом всему миру:
– Нахрен, козлы! Ру-ухские не сдаются!
***
Прораб Судаков долго не мог успокоиться. И даже вернувшись с работы, продолжал нервно моргать и возбужденно выплескивать эмоции.
– Слышь, Ната, мы этот домишко шар-бабой рушили. Десять раз врезали, а он стоит. Скала! Умели же строить. Сто с полтиной простоял. Бункер, мать его!
– Мой руки, – сказала невозмутимая жена. – Весь в пыли.
– И вдруг он рванул! – кричал из ванной прораб. – Как с динамита. Бах! – разлетелся к чертям. Мы охренели! Хорошо, никого не цепануло.
Наталья согласилась, что да, хорошо.
– Представляешь, Ната, – бубнил Судаков, хватая чистыми руками жареного хека. – Когда этот дом развалился, из-под крыши брызнуло красным, словно банка варенья лопнула. Блин! …а мож мы кота раздавили?!
– Ой, бедненький… – сморщила губки добрая Наталья.
Другие публикации автора:
Автор публикации
А ты когда написал Рух? Откуда камень знает…в общем было в финале больно. Хотя в начале мне показалось, что ты излишне затягиваешь. А ты оттягивал финал. На описании рук заболело сердце. Выпила корвалолу из старых запасов. Погуляла вокруг дома и продолжила. За убийство дома ты мне еще ответишь.
Представляю, как сносит крышу у случайного читателя потока моего подсознания.Прекрасный рассказ, Кирилл! Со смыслами. Концовку другую ожидала. Хотелось, чтобы рубин дальше жил и чье-то тело обволакивал, жаль. Но Автор всегда прав! ?