Пьеса в трех действиях и девяти картинах. Комедия-фарс.
Главные герои:
1.Урванцев Иван Иванович – древний старик, бывший печник, эмигрант.
Совершенно седой, с вечно всклоченными волосами. В течение всей пьесы из одежды на себе имеет лишь пижамные штаны в вертикальную полоску, которые носит на помочах поверх белой, растянутой майки. Обут в тапки невообразимо большого размера без пятки.
- Урванцев Сергей Михайлович – его внук, молодой человек лет тридцати, худощавый, неуклюжий, рано лысеющий. Работает таксистом.
- Jausefinne – девица двадцати пяти лет. Имеет на Сергея Михайловича определенные виды. Художница. Подрабатывает в типографии. Сухопарая брюнетка с большим, орлиным носом и огромными черными глазами. С трудом говорит по-русски.
- 4. Поползнев Валерий Владленович – завхоз московского дома-интерната для музыкально одаренных детей. Невысокий, круглый, лысый. Жулик, несун и взяточник.
- Мария Поливанова – техник-смотритель ЖЭК в Москве, любовница Сергея Михайловича. Дородная дама бальзаковского возраста с огромными грудями и зычным голосом. Страстно желает жить в Париже.
- Каргер Михаил Самуилович – директор московского дома-интерната для музыкально одаренных детей. Музыкант. Довольно пожилой. Плохо слышащий, но старательно скрывающий свой недуг. Постоянно забывает свой слуховой аппарат, где только можно. Одет в свободную блузу с большим, мягким бантом вместо галстука.
- Крячков Николай – милиционер, мнящий себя талантливым следователем. Кривоногий, усыпанный перхотью. Запах потных ног чувствуется даже через сапоги.
-
8. Саша, Маша, Сережа – Сироты, музыкально одаренные дети. Всюду носятся, лезут во все дырки и всем мешают.
Действия происходят в Париже и Москве.
Действие 1. Картина 1.
Маленькая, тесная квартирка в Париже. Из окна видна Эйфелева башня.
На переднем плане стол с прожженной во многих местах клеенкой вместо скатерти. Абажур склеен из газеты. Повсюду разномастная мебель (стулья, этажерки). Возле окна кресло-качалка. На столе стоит большая одинокая кастрюля.
Урванцев Иван Иванович шлепает по комнате в своих больших тапках, часто подбегает, спотыкаясь, к окну высматривает кого-то.
Иван Иванович:
– Ну и где его носит? Обещал к обеду принести кетчуп к макаронам, уже скоро три часа пополудни, а ни его самого, ни кетчупа нет как нет! Всеж-таки до чего парень бестолковый! И куда я его только не пихал… И в повара, и в официанты, и в лифтеры, даже в настройщики музыкальных инструментов и то пихал, один черт ничего не получилось. Весь в отца! А теперь вот и кетчупа принести вовремя и то не может. Тьфу! – (плюется) – Прости Господи…
Подбегает к столу, снимает крышку кастрюли и вилкой нанизывает несколько длинных макаронин. Съедает, громко всасывая их в себя.
– Нет! Без кетчупа эти макароны и не еда вовсе, а так, сырой хлеб!
Снова всасывает в себя несколько макаронин. Со звоном бросает вилку на стол и подбегает к окну.
– Да хоть масло бы какое-никакое было! А то словно черви какие-то склизкие. Что я ему, китаец что ли, чтобы червей жрать!?
Опять подбегает к столу и начинает поглощать макароны, довольно чавкая.
Наевшись, уже более спокойно подходит к окну, садится в кресло качалку, с подоконника берет окурок сигары и прикуривает, шумно выпуская дым к потолку.
– Хотя по большому счету макароны и без кетчупа вполне съедобны. Ведь что такое кетчуп в конце – то концов? Так – помидоры топтаные.- (Встает, подходит к телефону стоящему на этажерке и снимает трубку. Вслушивается.) – Ну, естественно, отключили. А что я могу сделать, когда денег нет? А все этот маклер, жучила. Тоже мне, Пентюхов и сыновья! – (Передразнивает рекламу). – «Когда вам трудно, звоните мне или моим детям. Мы поможем!» Помогли, называется… Трехмесячное пособие вложить в убыточное предприятие. Парижское утильсырье! Да откуда у них утиль, когда они даже всех местных лягушек пожрали? Одно слово – французишки!
Вновь возвращается к кастрюле и доедает свои макароны. Счастливо улыбаясь, откидывается в кресле-качалке и вновь раскуривает свой окурок.
– Нет, все ж таки макароны в любом случае лучше, чем лягушки.
Постепенно засыпает и сквозь полудрему говорит все тише и тише:
– Вот, помню, у первого моего барина, генерал-губернатора Петербурга графа Хабалова в пруду такие лягушки водились!.. с кулак, право слово… И то ни одна сволочь их кушать не желала… Даже собаки, кобели положим, или суки… хотя конечно суки разные бывают.…Вон Маринка-златошвейка, и все вроде при ней, и шея, и грудь, а все одно – сука… Или возьмем, к примеру, Jausefinne – нынешнюю пассию внука…
Засыпает. Окурок падает на пол и дымится.
Стук в дверь. Иван Иванович недовольно ворочается в кресле, ворчит что-то себе под нос.
Стук в дверь усиливается. Старик просыпается, недоуменно вертит головой и встает зевая.
Иван Иванович: – Ну кого еще там несет?
Jausefinne: – Открывай скорей, старый дед!
Иван Иванович: – Сейчас, сейчас! И куда я ключи засунул?-
Находит в кармане штанов ключи и отпирает дверь.
Входит Jausefinne, в ярко-красном пальто и красной шляпке с изогнутыми полями.
Jausefinne (осматриваясь по сторонам): – ;a va, дед?
Иван Иванович: – Да какие у меня могут быть дела? Так, видимость одна… Шуршу помаленьку. Макароны хочешь? У меня есть.
Подходит к столу, открывает кастрюльку и удивленно смотрит внутрь.
Иван Иванович: – Странно. И когда я успел их съесть? Вот же склероз. А еще хотел Сереженьку накормить. Да…
Jausefinne подходит к нему, тоже смотрит в кастрюлю и смеется.
Jausefinne: – Ну и где ваш макарон? Старый обжор.
Иван Иванович: – Сам удивляюсь, и когда я их успел.…Но может быть, мы заменим макароны нашей любовью? – (Широко расставив руки, пытается обнять женщину).
Jausefinne: – Ну вы!.. Как это по-русски?.. Старый кобелино, Mon Cher! А если я все внуку вашему расскажу?
Иван Иванович: (разводя удивленно руками): – Да что рассказывать? Нечего рассказывать. Да и не было у нас ничего такого…
Josephine (грозит пальчиком): – Вот и успокойтесь, мой милый старик. Похоже, макароны на вас действуют словно, э-э-э, шпанская мушка на прекрасных дам? Да, кстати, с каких это пор вы стали закрывать двери? Что такое совершилось?
Иван Иванович: – Да ничего такого страшного не случилось.…А если честно, боюсь, как бы судебные приставы не заявились. Третьего дня звонили, обещали прийти, имущество описывать в счет долга. Хотя какое там имущество? Слезы одни, а не имущество. Разве что машина у внука. Так и та, слава Богу, что еще на ходу. А так бы совсем труба…
Хоть бы ты, девонька, нам помогла. Чай, Сереженька, да и я, если помнишь, тебе не чужие.
Josephine: – Да как же вам не стыдно, бессовестный вы нахал. Я уже полгода как практически все деньги Сергею отдаю, а он их в свое железо на колесах, в такси вкладывает. Раньше хоть о венчании поговаривал, внучек ваш, а теперь о свадьбе и не заикается.
Ходит кругами по комнатке, огибая стол и старика.
Josephine: – Если б вы знали, как я устала…
Подходит к креслу качалке, садится в него с ногами и широко зевая говорит Иван Ивановичу .
Josephine: – Я, mon cher старик, пожалуй, посплю немного. Если Сережа подойдет, разбудите меня, пожалуйста…
Иван Иванович: – Спи, спи дочка. Обязательно разбужу.- Накрывает ее старым пледом.
Поднимает окурок с пола и пытается прикурить.
Иван Иванович: – Вот черт! Снова нос обжег. Ну что за день такой? А может быть сегодня тринадцатое?
Задумчиво стоит у окна, шепчет что-то, загибая пальцы, и негромко чертыхается…
Иван Иванович: – Нет. Совершенно не помню, какое сегодня число. А чем я, кстати сказать, буду кормить его? Нет, видно, как ни крути, а в Москву ехать все-таки придется. Сам хотел, но уж видно не судьба. Да и золото. А вдруг найдут? У них, как я понимаю, из зубов уже ничего не вырвешь, у этих русских…
Кресло-качалка, где спала девушка, слегка шевельнулось и из-под пледа стало видно ухо Josephine. Ддевица явно подслушивает.
Входит внук. Он совершенно расстроен.
Сергей Михайлович: – Здравствуй, дед. Нет ли чего поесть? Голодный, как последняя сволочь.
Иван Иванович: – Да нет ничего. Были макароны, да пришла Josephine. И тут же их и приговорила. Представляешь себе, съела целую кастрюлю макарон, без масла и без кетчупа. Я даже опомниться не успел!
Кресло качалка со «спящей» Josephine снова качается.
Иван Иванович:- А ты что такой хмурной?
Сергей Михайлович: – Ты представляешь, дед, какой пассаж произошел сегодня?
Беру пассажира на Елисейских полях, пьяный, на вид из туристов. На улицу Кота-рыболова ему, видите ли, понадобилось. Едем, болтаем о том о сем, как вдруг, перед самой высадкой, этот пьяница вдруг протрезвел и мне в нос ордером! Лицензию ему, видите ли, подавай! Оказалось – судебный пристав. А где ж ее взять-то, лицензию? Ту, что мы в прошлом году с тобой нарисовали, уже месяц как полисмен забрал, обернув ею сто пятьдесят франков. Засранец, а не полисмен! Слава Богу, что счетчик включил, а так бы под шумок и еще одна статья прибавилась…
Иван Иванович: – Ну и чем дело кончилось?
Сергей Михайлович (нервно смеется): – Чем-чем? Тем! До дому на метро добирался. Машину арестовали и на эвакуаторе при мне увезли. Все, дед, теперь мы нищие!..
Обхватывает голову и присаживается к столу жалобно вздыхая.
Иван Иванович подходит к этажерке, достает газету и шлепаеи ее об стол перед глазами внука.
Иван Иванович: – Ладно причитать, как погорелица. Еще не все потеряно. Будем мы с тобой еще шампань со льда лакать и трюфелями закусывать. Будем, вот увидишь! Сходи вниз, к консьержке, соблазни ее, прыгай перед ней зайцем или ползай на коленях, но кровь из носа займи у нее, сколько сможешь и срочно заказывай самый дешевый билет в Россию. Ехай-ка ты в Москву, внучек. Ехай.
Обнимает внука и вытирает ладонью совершенно сухие глаза. Внук вырывается и недоуменно смотрит на деда.
Сергей Михайлович: – В Москву? Зачем?
Иван Иванович (ткнув пальцем в газету): – Бывший мой последний барин, господин Дерюжкин Федор Андреевич, почил, вот уж как месяц, и что самое главное, наследников у него не оказалось. Все его сыновья (трое их, по-моему, было), после революции от папаши-кровопийцы официально отказались, и сгинули где-то, в лагерях должно быть …
Сергей Михайлович: – Ну, а ты-то здесь, каким боком? Ты что, его незаконнорожденный сын? (смеется).
Иван Иванович, не торопясь, сворачивает газету в трубку и со всей силы хлопает ею внука по голове.
Иван Иванович: – Слушай же меня внимательно, бестолочь ленивая, сын неудачника и внук одного из лучших печников в обеих Российских столицах.
В Москве, на Поварской Улице стоит приметный пятиэтажный дом с башенкой, и вензелем на фасаде. Там сейчас дом-интернат для музыкально одаренных детей-сирот. А в то время это был доходный дом, очень престижный, где на втором этаже находилась квартира самого Федора Андреевича. Так вот, в личном кабинете, в одном из двух каминов, задняя стенка в топке сложена из золотых кирпичей, а сверху обложена обычным, огнеупорным.
И камины, и золотую стенку клал я.
Именно поэтому я и поехал от греха подальше в эту лягушачью страну… Думал сын мой, Мишка, сможет опосля золото из России привезти, но в то время то ЧК, то НКВД, то КГБ, то просто его несостоятельность мешали. Ну, а теперь, похоже, ждать уже больше нельзя. Надо ехать!
Сергей Михайлович (вновь заглядывая в пустую кастрюлю): – А ты уверен, что никто за эти годы случайно не нашел твое золото? Ну, мало ли, вдруг камин ремонтировали, или еще что-то…
Иван Иванович: – Пойми, Сереженька, камин – это тебе не печь, если и ремонтируют что, так только дымоход. А уж топку, да еще тем более заднюю стенку… Нет, я совершенно уверен, что никто ничего не нашел. Ты только представь себе: сто тридцать кирпичиков по два килограмма чистого золота каждый! Это же бешеные деньги! Да ты только достань его, и мы с тобой сможем купить весь этот город с его жителями и Эйфелевой башней в придачу! Ехай внучек, ехай.
Сергей Михайлович, задумчиво прохаживаясь по комнате, остановился напротив спящей Josephine, и слегка прищелкнув пальцами, громким шепотом спросил.
Сергей Михайлович: – А что будет с ней? Как мне поступить?
Иван Иванович: – А la guerre comme a la guerre – на войне как на войне, как они говорят. Скажем, что тебе срочно пришлось уехать в Россию, ну я не знаю… ну, скажем, выправить кое-какие документы, брошенные мною в восемнадцатом году.
Сергей Михайлович: – Да, наверное, ты прав. Нужно ехать. Теперь без машины нам с тобой не протянуть. Ладно. Решено. Я побежал к консьержке, а ты уж постарайся моей невесте (смеется), все популярно объяснить.
Уходит из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Иван Иванович: – Ну все, кажется, дело на мази. По этому поводу можно и выпить…
Достает начатую бутылку водки, и широко расставив ноги, делает несколько крупных глотков прямо из горлышка. Кашляет и своим кашлем «будит» Josephine.
Josephine: – Я кажется уснула… А что, Серж не приходил?
Иван Иванович: – Приходил, рыбонька… Но, к сожалению, уже ушел. Вернее, уехал. Ненадолго. Voyage a Moscou, как говорят у вас. Нужно в архивах покопаться, глядишь, родственников найдем. Авось подкинут старику, сколько-нибудь, на похороны…
Josephine (фальшиво): – Жаль. Ну что ж. Пора и мне, старик. Домой. Вдруг Серж зайдет…
Иван Иванович: – Иди, иди, невестушка. Да не забывай старика. Совсем мне без Сереженьки станет одиноко…
Josephine (еще более фальшиво): – Зайду, зайду, Mon Cher старикан. Непременно зайду.
Хлопает дверью. Слышны удаляющиеся каблучки.
Старик делает еще глоток водки и, потирая руки, подходит к окну.
Гаснет свет. Опускается занавес и на нем бегут светящиеся квадраты вагонных окон. Слышен простуженный голос микрофона:
– Дамы и господа. Наш экспресс подходит к городу-герою Москва, столице Российской федерации.
Действие 1. Картина 2.
На сцене декорации фойе старинного особняка с колоннами, мраморная лестница уходящая вверх. Справа стол с голубым экраном видеонаблюдения на нем. Назад и вперед носятся дети с музыкальными инструментами в футлярах и без (скрипки, альты, трубы и пр.). Шум, смех, крик, обрывки мелодий.
Поползнев Валерий Владленович (Громко, стараясь перекричать шум, рассматривая документы Урванцева младшего): – Так значит вы, Сергей Михайлович, готовы работать у нас в качестве охранника и к тому же, между делом, согласны совершенно бесплатно взяться за настройку наших инструментов?
Сергей Михайлович (Так же громко): – Да-да, вы совершенно правы. Дети – моя слабость, и я готов денно и нощно трудиться на поприще музыкального образования в любом качестве, а уж как настройщик инструментов тем более.
Поползнев Валерий Владленович (вытирая слезу): – Как это благородно. Но вот маленький нюансик… (открывает паспорт Сергея Михайловича). Здесь указанно, что вы являетесь гражданином Франции… Могут возникнуть проблемы…
Сергей Михайлович (подает завхозу коробочку французских духов): – Это все мелочи, дражайший Валерий Владленович. В ближайшие дни я начну хлопотать по поводу второго гражданства, тем более что в бухгалтерских списках против настройщика музыкальных инструментов всегда, каждый месяц будет стоять моя подпись, но, как я уже говорил, деньги меня совершенно не интересуют, возьмите их себе. Вам они нужнее! Только дети. Несчастные сироты, отмеченные музыкальным даром. Ну что, по рукам?
Поползнев Валерий Владленович: – Вы очень благородный человек, Сергей Михайлович. Конечно, по рукам! Вот стол, кстати, ваше будущее рабочее место, садитесь и пишите заявление в отдел кадров. А я уж все сам утрясу. Пишите, пишите. (Уходит).
Сергей Михайлович: – Ух! Слава Богу! Кажется, все налаживается. Сдается мне, что дед меня просто недооценивает. Я просто прирожденный аферист. (Смеется и старательно пишет что-то в бланке). – Но всеж-таки, до чего шумно… Боюсь, что я долго не выдержу этих, столь любимых мною, детишек. (Снова смеется).
Поползнев Валерий Владленович: (радостно подбегает к Урванцеву): – Ну вот все и утряслось: кадры не против. Каргер Михаил Самуилович, наш директор, тоже не против, а я уж тем более… Давайте ваше заявление, я его сейчас подмахну. – (Берет исписанный бланк и, уходя, говорит): – Сейчас подойдет Мария Поливанова – техник-смотритель ЖЭКа, и заодно наша уборщица по совместительству. Я ей уже позвонил, и она с радостью обещала, взять над вами, дражайший вы мой Сергей Михайлович, шефство, ну там питание какое-никакое, ночлег и прочее… (Убегает)
Звенит звонок и наступает резкая, оглушающая тишина.
Сергей Михайлович: (вдогонку завхозу): – Мerci beaucoup, Валерий Владленович, большое, в смысле, вам спасибо!
Входит Мария Поливанова, эротично покачивая мощными бедрами, направляется сразу же к Урванцеву, на ходу подглядывая в бумажку-шпаргалку.
Мария Поливанова: – mon cher Сергей Михайлович! Все, все знаю. Вы – молодой француз-бомж, приехавший в Москву то ли выправлять, то ли получать какое-то – (в сторону) надеюсь большое – наследство, и решивший пока поработать на ниве музыкального просвещения. Похвально, очень и очень похвально!
Она всей своей огромной фигурой прижимает Сергея Михайловича к стене и пытается своим коленом развести его ноги.
Сергей Михайлович (со стоном): – Да что же вы со мной делаете, Mademoiselle? Вы же меня так и раздавить сможете. Как же я тогда работать то смогу, детей охранять?
Мария Поливанова: (томно): – Ох, какой же вы обаятельный, просто душка! Я, прошу прощение за откровенность, даже вспотела от этого вашего «мадмуазель»… Сразу видно человека с Парижским образованием. Не то, что наши, местного разлива!.. Им от бедной девушки только одного и надо: стакан опрокинуть, да закусить на халяву. А нам (поправляет cбившуюся прическу) девушкам, это очень даже обидно.
Обнимает Сергея и целует его, засасывая, кажется, рот и нос одновременно.
Сергей Михайлович пытается вырваться из ее объятий, что-то мычит, ноги его подкашиваются, и он падает перед Марией Поливановой на колени.
Сергей Михайлович (упираясь руками в её живот): – Смилуйтесь, госпожа Мария Поливанова, пожалейте… Я еще так молод!..
Мария Поливанова: – Ах! Ну, зачем же вы так, месье Сергей? Зачем же вы сразу же и на колени. Я и так ради вас готова на все! Не надо, ах, не надо лишних слов! В конце концов, что слова, как говорил Маяковский, слова только звуки… Я вас…
Звенит звонок и с радостным гиканьем появляются дети. Последние слова тонут в их криках.
Мария Поливанова огорченно отпустила Сергея Михайловича и скрылась за соседней дверью с ярко-красной буквой «Ж».
Сергей Михайлович еле дополз до стола охранника, сел на стул и в отчаянии обхватил голову.
Другие публикации автора:
Автор публикации
