Легкий звон камертона (окончание)

Действие 2. Картина 3.

На сцене все также обстановка. Мимо охранника бродят дети и преподаватели с музыкальными инструментами и нотами.
К столу охраны подходят уже известная троица Саша, Маша и Сережа.
Саша, Маша (хором): – Здравствуйте дядя Сережа. Как дежурство? Привидения больше не приходило?
Сергей Михайлович: – Здравствуйте дети. Ребята, мне сегодня звонил ваш директор, просил настроить свои старинные инструменты в его кабинете, а дело это ответственное, сами понимаете, так что я вас очень прошу, идите, поиграйте, где-нибудь в другом месте, мне нужно немного отдохнуть, да и литературу кое-какую полистать…
Маша (выходит вперед): – Дядя Сережа, мы больше не будем к вам приставать. Честно- честно. Но только я вам не советую браться за настройку. В прошлом году уже приходил мастер, два дня ковырялся и матерился, говорил с кем-то по телефону и жаловался что струны уже ни к черту, и настройке инструменты не подлежат, пересохли, дескать, да и дерево жучок погрыз, так ему ответили, чтобы оставил все как есть. А директор наш, Михаил Самуилович, без слухового аппарата ничего не слышит, а аппарат свой он почти никогда в интернат не приносит, так как постоянно его где-нибудь забывает. А сейчас аппарат у Сережки. Сережка, покажи.

Мальчик раскрывает ладонь и показывает аппарат.

Сергей Михайлович: (с показной строгостью): – Нет, детишки, обманывать не хорошо. Идите в класс, сейчас звонок прозвенит.
Дети уходят.

Сергей Михайлович (задумчиво): – А, может быть, и в самом деле ничего не делать? Покопаться для виду – и адью… Жалко инструменты, не вандал же я в конце-то концов.

Радостно потирает руки. Раздается звонок на урок. Тишина. Таинственно оглядывается и поднимает трубку телефона.

Сергей Михайлович: – Алло, будьте любезны код Парижа. Да-да, Парижа. Да не поселка того, что в Челябинской области, а в Парижской! Тьфу ты, совсем договорился, во Франции естественно. Что? А, спасибо. Будьте любезны 2-148-63-90. Хорошо, хорошо, я подожду. (Нетерпеливо переминается с ноги на ногу, ерошит волосы) Алло, это ты, дед? Как хорошо, что телефон уже подключили! Сегодня ночью собираюсь идти в каминную. Скарпель и кувалду уже раздобыл… А? Что? Слышу тебя прескверно… Кто? Jausefinne в Москве? Подслушала наш разговор? Вот сволочь! Конкурентка, мать ее!.. Что? Научился материться? Здесь, дед, не только материться научишься… Дед, ты ничего не слышал про привидения в этом доме? Нет? Да ладно, это я так. Ну, до свидания. Пожелай мне удачи… К черту!
(Кладет трубку, лицо обеспокоенное, глаза бегают) Так, значит, Jausefinne здесь. Ну что ж, тем более надо поторапливаться.

Он встает и тут же падает на пол. Его ноги перепутаны веревкой.

Сергей Михайлович (кричит): – А! Это опять они! То-то они здесь ошивались, да еще прощения просили… Ну, сиротки!.. А еще одаренные! (Кое-как встает, распутывает ноги, и начинает кругами расхаживать по комнате, иногда выкрикивая полушепотом) Значит, вот как! Значит, подслушивала?! Значит – война.
Садится за стол и любовно поглаживает ручку кувалды стоящую под столом. К нему словно во сне подходит завхоз.

Поползнев Валерий Владленович: – Сережа, у меня к вам небольшой вопросик. Вы свободны?
Сергей Михайлович: – Честно говоря, нет. (Роняет с грохотом кувалду). То есть, я хотел сказать, что для вас всегда свободен!
Поползнев Валерий Владленович: – Вы очень милы.(Замечает кувалду) А что это у вас за молоточек под столом?
Сергей Михайлович: – Да как бы вам это объяснить… Вот, собираюсь сегодня заняться настройкой инструментов в каминной.
Поползнев Валерий Владленович: – Да? Молоточком? Как интересно… Впрочем, я к вам пришел не за этим…(Мнется) Вы знаете, Сережа, Марина Поливанова, ну-у-у, та самая, после вашего появления очень уж заболела Францией, ее искусством, историей, кухней, наконец. Вот я ее и решил сводить в ресторан, где подают лягушачьи лапки. Скажите, вы их кушали? Их вообще можно есть?
Сергей Михайлович: – Есть-то, конечно, можно, но лично мне не нравятся. Представьте себе куриные бедрышки, вымоченные в настое тины и болотной травы. Вот примерно такой у них привкус.
Поползнев Валерий Владленович (громко вздыхает): – Что ж, Мария Поливанова того стоит. Ладненько, побегу домой, приму душ и… Пожелайте мне, Сереженька, удачи, очень прошу.
Сергей Михайлович: – Ну, ни пуха вам не пера, Валерий Владленович.
Поползнев Валерий Владленович: – Да-да, Сереженька, именно так, и именно к черту!

Убегает со сцены.

Сергей Михайлович: – Ну, слава Богу. Наконец-то все разошлись. Пойду, попробую парочку кирпичей из камина выломаю, пока день, а то, боюсь, к ночи опять наш Пинкертон, Крячков который, заявится, все испортит…

Берет кувалду, скарпель, и на цыпочках поднимается по лестнице.
Примерно через минуту раздается грохот кувалды со второго этажа.
Перед столом появляется привидение, наскоро осматривает стол, видит цветы, наклоняется и нюхает.
Привидение (качнувшись, чуть не упав, опирается о пол и довольно громко шепчет на французском):
– Ах, какой шарман!

Оглядывается вокруг себя, слышит грохот кувалды и убегает куда-то.
Прибегает Сергей, садится за стол и торопливо раскрывает учебник по настройке музыкальных инструментов.
К столу подбегают несколько преподавателей музыки.

Преподаватели (громко, мешая друг другу): – Ах, Сергей Михайлович! Ах, Ах! Что это было? Вот только сейчас? Вы не слышали? Да как же так?

Сергей Михайлович (вытаскивает из кармана камертон, щелкает по нему ногтем. Прислушивается, затем говорит): – Я, господа, сейчас в кабинете директора инструмент настраивал. Ля-бемоль, скотина, все никак не поддается…
Преподаватели (хором): – Ля-бемоль – скотина?!
Сергей Михайлович: – Ну, может быть, соль диез, уж и не помню. Сами знаете, вот так целый день настраиваешь, настраиваешь, а к вечеру уже все ноты позабываешь. Кстати господа, а сколько их всего-то?
Преподаватели (хором): – Семь!
Сергей Михайлович: – Семь? Так мало? Вот видите, насколько вам проще: всего семь нот, играй себе да играй… А у меня, у настройщика, я имею в виду, знаете сколько струн в пианино, например, как же это сложно! Каждую подтяни, каждую послушай… Эх, да что там говорить…

Он вновь щелкает по камертону, прислушивается к звону. Преподаватели на цыпочках покидают фойе, почтительно кивая охраннику на прощание.
В сторону лестницы ведущей на второй этаж проходит завхоз с портретом какого-то композитора подмышкой.

Поползнев Валерий Владленович: – Машенька. Да где же вы, Машенька?

Охранник слушает звук камертона и спит с открытыми глазами.

Привидение (бредет за завхозом, словно сомнамбула, догоняет его, зажимает в углу и томно шепчет): – Je vous aime, я люблю вас о завхоз моего раненного сердца!

Из-под белых простыней раздаются громкие крики.

Поползнев Валерий Владленович: – Ах, оставьте вы меня! Я люблю Машеньку Поливанову! А причем здесь вы? Вы! Да вы же призрак! Ах! Маша, на помощь! Меня пытается изнасиловать привидение! Пощадите! Я не люблю вас! Прощайте, товарищи! Передайте, что я до последней минуты был предан Машеньке!! (пауза, возня) Ну, все, все – вы меня возбудили, то есть, я хотел сказать, убедили. Пройдемте в мой кабинет… Что-то мне простыни ваши знакомы… И этот штамп… Странно…

В дверь на цыпочках входит Крячков Николай с большим увеличительным стеклом в левой руке и раскладушкой подмышкой.

Крячков Николай: – Мне начальство разрешило, да что там, можно сказать приказало некоторое время побыть у вас в засаде. Дескать, я им там всем надоел… Тьфу ты! (плюется) Я хотел сказать, что здесь, в интернате, в настоящее время помощь моя может оказаться неоценимой. Привидения и все такое… Одним словом, теперь я буду с вами практически все сутки напролет! Вы рады, Сергей Михайлович?

Сергей Михайлович старательно вытирает лицо несвежим платочком.

Сергей Михайлович (в сторону): – Вот же свалился на мою голову… Пинкертон доморощенный… (Громко) О чем разговор! Конечно, конечно… Располагайтесь здесь, в уголке.

Милиционер ставит раскладушку, снимает сапоги, ставит их в изголовье и ложится.

Крячков Николай: – Вот и славно, я пока сосну, но уж ночью от меня ни одно привидение не убежит.

Закрывает глаза и тут же начинает громко храпеть.
Сергей Михайлович (громко и с обидой): – Ну что, право, за человек такой несносный! Воняет, как хорек и к тому же еще и храпит!.. Но, как бы там ни было, сегодня ночью наше с дедом золото нужно изъять. Тем более что стенку в камине я уже надломил, сейчас такого шума уже не будет…
Крячков Николай (сонным голосом): – Золото? Какое золото? Ах, золото… (снова храпит)
Приведение (из-за угла): – Золото! Сегодня! Слава Богу! Лишь бы не проспать, с ног валюсь от этих своих потусторонних бдений…
Саша, Маша, Сережа (хором из приоткрытой двери туалета): – Золото! Вот это да!

Все, кроме спящего милиционера и Сергея Михайловича, сидящего за столом, разбегаются, кто куда.

Действие 3. Картина1.

Сергей Михайлович (потягиваясь за столом): – Ну, кажется, пора! Сейчас глотну кофейку – и в путь…
Крячков Николай (словно сомнамбула поднимаясь с раскладушки): – Да-да. Вы совершенно правы: сейчас бы чашку кофе и можно вновь в засаду… Эх, служба!
Сергей Михайлович (в сторону: )- Если этому скунсу налить кофе, то он еще, чего доброго, помешает моим замыслам… Уж лучше я ему молока предложу… (Милиционеру) К сожалению, господин милиционер, кофе у меня практически закончился, а утро еще не скоро… Хотите молочка? Холодненькое, из холодильника.…Три с половиной процента…
Крячков Николай: – Молочка? Да за ради Бога. Это, пожалуй, даже лучше, чем кофе. Тем более что у меня от него изжога, от кофе этого…
Сергей Михайлович: – Ну и прекрасно, сейчас принесу. Вы пока посидите на своей раскладушечке. А я быстро.
Поворачивается к милиционеру спиной, наливает стакан молока и бросает в него пару таблеток. Перемешивает пальцем и подает Крячкову.
Сергей Михайлович (в сторону): – Надеюсь, две таблетки димедрола сделают свое дело…
Крячков Николай: – Что-что вы говорите? Впрочем, неважно. Спасибо молодой человек.

Выпивает молоко, прислушивается к себе и тот час пластом падает на свою постель.

Сергей Михайлович: – Ну, вот и все. Теперь, надеюсь, мне никто не помешает. (Достает из стола некоторые предметы и аккуратно складывает их в сумку «Адидас», задумчиво перечисляя их в пол голоса) Так. Вроде бы все. Ничего не упустил…Мастерок. Немного цемента чтобы заделать пролом в камине. Веник чтобы подмести после себя. Мешок для золота. Царская водка для …
Крячков Николай (сонным голосом): – Водка? Какая водка? Ах, водка… (снова храпит).
Сергей Михайлович (раздраженно) – Вот же неугомонный!.. Ладно. Пора.

Берет довольно пухлую сумку и на цыпочках идет к лестнице, ведущей на второй этаж. За ним также на цыпочках крадутся вышедшие из туалета дети: Саша, Маша, Сережа. Вслед за ними тоже очень тихо следует привидение. Все стараются создавать как меньше шума.
Урванцев роняет связку ключей на пол. Все, как по команде, приседают, прислушиваясь.

Сергей Михайлович (в полголоса): – Черт возьми! Как громко…И еще это эхо…
Саша, Маша, Сережа (хором и шепотом): – До чего же он неуклюжий, этот дядя Сережа!..
Привидение (совсем еле слышно): – О Боже! Серж меня просто с ума сводит…

Все прислушиваются. Снизу слышен храп милиционера и бессвязные слова.

Крячков Николай: – Золото… Водка… Золото… Водка… Молоко…

…Все так же вереницей и на цыпочках продолжают путь и скрываются за углом.

Действие 3. Картина 2.

Действие происходит в каминном зале.
На переднем плане груда кирпича, в которой угадывается развороченный камин.
Сергей Михайлович стоит на коленях и шарит в руинах рукой. Он весь в саже и кирпичной пыли. За его спиной стоят дети, за их спинами привидение, которое отбросило капюшон и всем стало ясно, что это Josephine.
Сергей Михайлович наконец-то вытаскивает один за другим четыре золотом сияющие кирпича.
Сергей Михайлович: – Что за черт! Дед же говорил, что вся стена из золота, а здесь всего четыре кирпичика… Так, а что это такое?

Вытаскивает бутылку из-под шампанского и разбивает ее о валяющиеся рядом кирпичи. Из нее выпадает сложенная записка. Нетерпеливо хватает ее и читает вслух, постоянно чертыхаясь.

–«Дорогой кладоискатель. Если ты читаешь это мое письмо, значитъ я оказался правъ въ своихъ предположеніяхъ и мой печникъ, Урванцевъ Иванъ, оказался не только пьяницей, но и болтуномъ, и, значитъ, я совершенно не напрасно перепряталъ мое золото. Но темъ ​ не менѣе, въ память обо мнѣ, я оставляю потомкамъ этого печника (а я надѣюсь, что записку эту читаетъ сейчасъ, кто-нибудь изъ его дѣтей или внуковъ), эти четыре кирпичика червоннаго золота общимъ вѣсомъ въ полпуда. Москва. 8декабря 1918 года отъ рождества Христова.

Ѳедоръ Андреевичъ Дерюжкинъ. Почетный гражданинъ города Москва и купецъ первой гильдіи.»

Сергей Михайлович  (задумчиво). –  Ну что ж, восемь килограммов нам на двоих с дедом хватит за глаза.
Саша, Маша, Сережа (Маша за всех тоненьким голоском): – На троих, дядя Сережа, на троих. Нам с братьями золото тоже не помешает.
Сергей Михайлович (не оборачиваясь): – Да нет, не может быть… Показалось, наверное. Глюки… (Тихо, все еще не веря своим ушам, слегка поворачивается и видит обступивших его детей.

С ужасом): Аааааа! Это опять вы!? Да что же я вам, детки, плохого сделал? Ну, подумайте, дети, зачем вам столько золота? Вы же еще совсем маленькие… Его у вас все равно отберут. А хотите, я вам завтра мороженное куплю, по две порции на каждого… Хотите? Только дайте, пожалуйста, мне честное слово, что вы никому ничего не скажете. А я, я вам еще дам двадцать пять рублей, на кино. Честно-честно… Чтоб я сдох, если не дам!
Саша, Маша, Сережа (Саша за всех): – Вы, что Дядя Сережа, нас совсем за дурачков держите? Да сейчас один билет в кино стоит за сотню… А попкорн, а пепси-кола? Нет. Мы о вас были более высокого мнения… В общем, так: либо вы нам сейчас же даете один кирпичик, либо мы сейчас же звоним в милицию, и тогда уж совершенно точно золота вам не видать.…А если и что-то вам и перепадет, так эти деньги легко уйдут на ремонт камина… Как-никак достояние России, стиль барокко, понимать надо!
Сергей Михайлович (устало): – Дети… Да что же вы такие прагматичные? Вам бы еще в игрушки играть, в деда мороза верить, а вы… Да нате, возьмите! Шантажисты сопливые (швыряет им под ноги золотой брусок). Я теперь, насмотревшись на вас, вампиры малолетние, крысеныши в подгузниках, может быть, вообще никогда не захочу детей заводить. Кровососы!
Саша, Маша, Сережа (хором): – Спасибо, дядя Сережа! Вы очень хороший… (убегают радостно смеясь).
Сергей Михайлович: – Да… Ну и нравы в этой белокаменной… Средь бела дня трое детей ограбили новоявленного миллионера… Ну что ж, в конце концов, и шесть килограммов чистого золота тоже не плохо…
Jausefinne (выступая на первый план): – Четыре килограмма, четыре, mon cher Серж! Неужто ты своей, пусть и бывшей, невесте – кирпичика пожалеешь? Да быть того не может! Ведь ты же рыцарь, Сереженька… А ну, делись, жлоб!
Сергей Михайлович: – А, и вы здесь, mademoiselle? Ну, а вам-то по какому поводу я должен платить? Ваше появление здесь, в Москве, может означать только одно: вы подслушали наш разговор с дедом и самым низким образом приехали вымогать у меня наше с дедом золото. Вы жалкая интриганка! И вообще, убирайтесь отсюда вон! Я вас больше не люблю, а, значит, и к золоту вы не имеете никакого отношения. Вон! (сильно повышает тон, указывает пальцем на дверь)
В дверях стоит, покачиваясь, Крячков, без сапог, с пистолетом в руках.
Лица Сергея Михайловича и Jausefinne выражают неподдельный ужас.

Крячков Николай: – У, как интересно… Все вокруг в один голос говорят: Крячков такой, Крячков сякой, Крячков полный идиот… А этот самый идиот взял да и раскрыл тайный заговор контрабандистов из Парижу! А что это у вас, уважаемый Сергей Михайлович, в руках? Похоже, что золото? Три кирпичика? Как славно… И на троих легко делится…

Jausefinne и Сергей Михайлович (в один голос): – Нет! Не делится!
Крячков Николай: – Ну, как же, не делится… (нагибается к полу и на пыльном паркете пишет и громко озвучивает то, что написал). Три разделить на три получится… э-э… один! Вот так-то, господа контрабандисты… А ну-ка, передайте-ка мне вон тот, крайний который, кирпичик… А не то я, сами понимать должны, просто обязан возбудить уголовное дело по статье… Впрочем не важно – был бы человек, а статью всегда подогнать можно.

Сергей Михайлович поднимается, отряхивает колени и молча отдает Крячкову и
Jausefinne по одному кирпичику…

В полной тишине меркнет свет, закрывается занавес и на его фоне несутся квадраты желтого света изображающие ночной поезд. Стук вагонных колес дополнит иллюзию.

Действие 3. Картина 3. (Самая коротенькая).

Урванцев Иван Иванович качается в кресле качалке, из окурков сигар пытается скрутить самокрутку.
Урванцев Иван Иванович: – Вот же напасть… Ничего не получается… А ведь когда-то умел! Скорее бы уж Сережа приехал, что ли… Что-то тоска у меня на душе… Как бы там, в Москве, чего дурного не случилось. Бог уж с этим золотом… Тоскливо совсем одному в этих Парижах… Ох, тоскливо… Казалось бы, франк готов отдать, лишь бы наш, родной, русский мат услышать. Что это со мной? Неужто дело идет к смерти? (подбегает к окну, открывает створки и громко кричит) Сергей, Сереженька, где ты?
Звонок в дверь.
Урванцев Иван Иванович (удивленно): – Кого это нелегкая принесла? Неужели опять судебные приставы? Нет. Не буду открывать…

Снова звонок. Более продолжительный.

Урванцев Иван Иванович: – Да ладно. Иду уж…
Открывает дверь. Входит внук.

Урванцев Иван Иванович: – Сереженька… Ты ли это? Слава тебе Бог! А я уж совсем тебя заждался.…О смерти что-то стал подумывать. А тебя все нет и нет… Ну, а где же золото? Неужели уже в банк сдал, торопыга?
Сергей Михайлович (вынимает из кармана кирпичик и подает деду): – Вот, старик, твое золото. Бери. Но только, чур, меня больше в свои интриги не втягивай… Хватит с меня.
Урванцев Иван Иванович (разглядывая золотой брусок): – Как, это все что ты смог привезти из России? Всё?!
Сергей Михайлович (смущенно): – Да нет, дед… Есть еще сюрпризик, там, за дверью… Ты бы лучше сел в свое кресло. А то мало ли что…

Дед послушно опускается в кресло,  со страхом смотрит на дверь.
Внук подходит к двери и торжественно распахивает ее.

Сергей Михайлович: – Входите ребята. Я дедушку подготовил.

В квартиру со свистом и криками вбегают Саша, Маша и Сережа.

Сергей Михайлович: – Ты уж прости меня дед, они  меня заставили.…В самолет посадили…Впрочем, нет, не так…Я их заставил.…Ой, Господи,  что я несу!?   Я их. …Одним словом я без них больше не могу и я  их усыновил…Всех и сразу!

Занавес опускается. Овации, прерываемые   счастливыми  слезами зрителей…

Из-за бархата занавеса, раздается страшный вопль деда, короткий и громкий.