Старый толстый человек, сидит на детском стульчике, прислонясь спиной к стволу грецкого ореха. Закатное солнце придало лицу золотистость. Он улыбается.
Волчок крутится, крутится. Нарисованные на нём картинки смазались. Серые волчата, стали серым кругом, жёлтые утята – жёлтым, пионеры-октябрята, обернулись бело-красно-чёрными линиями. Волчок крутится, крутится. Глазки закрываются, закрываются.
Эта белёсая тьма перед внутренним взором совсем не нужна. Для пионерской пестроты ещё очень рано, серый волчий цвет линии потеряется в пустоте, для него тоже не пришло время. Беру жёлтую полосу, и смело протягиваю её в бесконечность сознания. А теперь, замазываю серость желтизной. Поиграюсь чуть-чуть с яркостью. Довожу желтизну до раскалённой красноты, а теперь постепенно ухожу в блеклость неаполитанской пастели. Вот так и оставлю. Пора переходить к ощущениям, и яркий цвет будет мешать.
Детский стульчик махонький, колени раскорячились, брюхо свисает, локти в сторону, но спина прямая, опирается на спинку. Крашу жёлтым цветом большой палец левой ноги. Проверяю, расслабился ли. И так все пальцы. Потом ступня, икра, колено, бедро. Вся нога расслаблено-жёлтая. Теперь правую ногу. Самое тяжёлое – задница. В ней столько мелких мышц! А ещё, там нельзя расслаблять то, что должно быть напряжённым. Слава богу, справился! Теперь спина, живот и грудь. А руки – опять с большого пальца. Шея – страшная вещь! Главное в шее, чтоб голова не упала. Ну и лицо. Оно всё время норовит ухмыльнуться.
Сжимаю жёлтый цвет до концентрированной оранжевой точки. Это я. Где мой волчок? Волчок крутится, крутится. Беру красный цвет и окрашиваю им сердце. Теперь тихонько, тонкой струйкой, вдыхаю воздух в диафрагму. Третью чакру я будить не стану. Просто дышу животом, выкидывая по дороге из лёгких и бронхов никотин, дорожную пыль и всякую химию. Беда в том, что эта пакость оседает на губах, а шевелиться нельзя, иначе всё сначала.
Добавляю к дыханию звук. Он идёт от самого желудка, нижним регистром заставляя вибрировать встречное мясо. Никакого «ом», поди, не брахман. Честно мычу. И вообще, с дыханием играться опасно. Направо пойдёшь – третий глаз, упаси бог, откроется. Налево пойдёшь – в цигун уткнёшься и хапнешь кислорода до мультиков в глазах. Особенно, если что-нибудь из практик фалуньгун применишь. Так что я включаю горло и мычу по-нашему, по-бурятски. Воду я сегодня не изменяю, потому только хриплю, пытаясь уловить вибрационные струны мира. Не сильно-то и пытаюсь. Рано пока что. Мне сейчас звук убрать надо.
Синхронизирую дыхание с ударами сердца. Поиграю малость. Три удара сердца – вдох, три удара сердца – выдох. Тяжело, но справился. А теперь, два удара – вдох, четыре – выдох. Уже лучше. Ну и четыре – вдох, два – выдох. И всё. Теперь у меня, как у молодого, шестьдесят ударов сердца на десять дыханий в минуту.
А вот если бы сейчас да совместить мою оранжевую точку сознания, да с красным пятнышком сердца. Да распределить «Иисусову молитву» по ритму сердца и дыханию и …. Нет со мной рядом отца Виталия, чтоб врезал мокрой тряпкой по лицу, да за ногу стянул с небес. А потом шептал на ухо молитвы обо мне, дурне, предварительно саданув по уху ладошкой. Туда не званным нельзя. Да ещё с сердцем полным страстей и разумом не чистым от прелести. Волчин бесовских там стаи бегают и все хотят сожрать душу глупца-самоуправца. Я ведь как-то на хор ангельский пошёл, иконы ожили и двигались и врата открывались. Хорошо, что батюшка в ухо засветил. Любят волки агнцами прикидываться.
Туда не пойду. Пока не позовут.
А вот сердце почищу молитвой.
Хорошо-то как! Но на сегодня хватит. Пойду-ка я своим сознанием займусь. С ним – беда. Разум мой безостановочно орёт исходя словами разной степени тяжести. Вот почему во сне я всё понимаю через образы и без слов? А как проснусь, так всё словами измазываю! Кто спорит, хорошо называть каждый предмет своим именем. Сам Господь велел всё записывать, чтоб не забыть. Но теперь-то мне слова мешают! Там, где я лазаю мне нужно проникать в суть явлений, а инструмента-то и нет. Есть старый набор клише и штампов. Как избавится от слов и привычки причёсывать всё единой гребёнкой? Хоть убей, не знаю.
С орущим разумом вне тела опасно очень. Волчины бестелесные только и ждут, чтобы ты восхитился или испугался и слово молвил. Тут же налетят и сожрут. А размазывать сознание по вселенной, как делают стриженые соседи, тоже не дело. Утрачивается личная воля и вижу я лишь то, что показывают. Учусь, конечно, убираю из мыслей слова. Получается пока что, плохо. Мысль – материальна и приучена оперировать словами. Как отучить? Как переключить на образы? Тяжело, но можно. Уже знаю, что можно.
А пока опять представляю вертящийся волчок и ставлю на него метку своего сознания. Получается шикарная оранжевая полоса. Я теперь волчок и лечу по выбранной ранее вселенской струне. Мало ли какие крохотульки по вселенной бегают. Может быть, письмо несёт, оттуда – туда? Главное, не думать словами. Мне за созвездие «Жираф» надо. Там разворачивается новая галактика красы неописанной. Никто не видел, кроме меня.
И есть подозрение, что такую красоту могла создать только женщина. Кручу-верчу – познакомиться хочу!
— — —
Не будите его.
Первый контакт
Автор публикации
А чего временные формы глагольные скачут по тексту?
Сложный сон. Полон красивых ассоциаций.
А что такое ствол грецкого ореха? Может быть скорлупа? Я пытался себе представить, как человек может к этому прислониться. Или должен быть очень маленький человек или гигантская скорлупа.
Деревья так тоже называют: грецкий орех, маньчжурский орех…
Ах вот оно что? Спасибо, я не знал. То есть в рассказе мужчина прислонился к дереву. Интерено.