Теперь-то октябрь, конечно, хлещет!
Дождями хлещет, в лицо особо.
А мне всё не выкинуть старые вещи.
В них где-то зарыты те самые клещи,
чтоб из грудины вытащить Бога.
Вытащить бы его, и пустить по вольной –
пусть пройдётся под проливными дождями,
на ветре рассыплется, чтоб было больно,
чтоб щёки кололо ему произвольно
иглами-каплями, словно гвоздями.
Пусть бы ему этот рваный ветер
ещё и грудь разнёс бы на куски-лохмотья! Как мне.
Чтобы гордостью прожитых тысячелетий,
шрамами драм и рубцами трагедий
трещал бы ему котёл на костре.
Пусть пройдётся, промокнет, святоша,
обнажённых деревьев послушает хор;
и посмотрим тогда, кому из нас горше,
и будет ли тот на пути, кто поможет
смыть с Божьих ладоней укор.
А то он разлёгся, блаженный, ленивый,
и смеётся прямо в глаза!!! моим кошкам,
Ему-то внутри теплей, мне снаружи – противней
от ветра и ночи, от лезвия ливня,
от жора фруктовых мошек.
Ох, я бы взбодрил, наказал бы злодея!
Клещами он тянет мне душу!
А я без души – без дождя мокрею,
а я без души – ежечасно седею;
не то что его, я себя не слушаю.
Теперь-то октябрь, конечно, хлещет!
Дождями хлещет, в лицо особо.
А в старых вещах не находятся клещи,
чтоб из грудины вытащить Бога.
Если повторить несколько раз – получится заклинание на фарси.
Вот да! Откудова их поналетело?! Не успеешь банан положить на стол, как тут же.