Придумано водой:
я в междуречье камень;
я в зеркало реву.
И вечной маятой,
как облака, текут
печали островами.
Кто спросит – я живой,
и потому стихами
я говорю, что бог,
бессовестно чужой,
нас, как всегда, врасплох
спешит казнить часами.
А он совсем не бог –
с утра стучит по крыше.
Он – время во плоти!
Он, как и я, не смог
туда вовек уйти,
где голоса все тише.
Оформленный финал.
На очаги софитов
смотреть я не сумел;
не говорил – кричал!
(казалось многим – пел),
что без вины побитый.
Зима. Уж нет меня.
Осталась эта запись,
одна из всех, – живьём.
О, дайте же коня,
чтобы послать с конём
на зеркала вам завесь.
это отрицание себя? я правильно поняла?
Отчасти – да. О месте и роли “я” в темпоральном пространстве. О том, что смерть, как оформленный финал течения, движения, творческого роста рано или поздно перебросит тебя в тонкий мир. Там живёт тот, кого называют богом. И приветы оттуда, скорее всего, так же сложны, как созидание при жизни.