Последняя жертва
Беззаботный Ээт, юный царь Колхиды, смеясь, подхватил на руки юную золотоволосую Елену. Закружил в танце, подбросил кверху.
— Всё кончено, любимая! Агесилай отдарился богатыми приношениями в знак примирения! Завтра здесь, в его дворце мы подпишем мирный договор и забудем то зло, которое наши народы чинили друг другу последнюю сотню лет.
Красавица Елена, улыбаясь, провела ладонью по щеке мужа. — И ты сразу подаришь мне целую неделю наедине с собой? И ты лишишь себя удовольствия видеть каждое утро своего любимчика Неархоса и не будешь испытывать изжогу без его утренних докладов? — Молодая женщина, гордость страны колхов, задумчиво крутила розовым пальчиком завитки волос на обнаженной груди молодого царя, и, наклонив прелестную головку, недоверчиво заглядывала в его смеющиеся глаза.
Чернобородый Ээт, сверкнув белозубой улыбкой, присел на край ложа, не выпуская теплых ладоней жены.
— Хвала богам, любовь моя, наши с ним ежедневные встречи были нужны только на время войны. В мирное время в них не будет необходимости, совет мужей Колхиды какое-то время прекрасно обойдется без меня. По крайней мере, я очень на это надеюсь! — смеясь, Ээт обхватил любимую за талию и, осыпая поцелуями, посадил себе на колени. — Елена, девочка моя милая, все будет хорошо, я тебе обещаю! Главное, завтра мы прекратим эту бессмысленную бойню, и Аиду больше не придется каждый день снова и снова собирать богатый урожай.
— И у нас наконец будет время заняться только друг другом, как ты обещал? Целую неделю!
Женщина улыбнулась мужу. Внезапно тень набежала на ее высокий чистый лоб. Елена нахмурилась, ее фисташковые глаза помрачнели. Такие перемены — от радости к печали и от тоски к беззаботному смеху — происходили с ней последнее время несколько раз на дню.
— Я больше не могу жить, месяцами не зная о тебе ничего. Каждый миг ожидая вести, что тебя больше нет… Ты не знаешь, каково это — не находить себе места во всем дворце, бояться везде, даже в наших покоях, знать, что в любой момент сюда может ворваться бледный, запачканный твоей кровью Неархос и сказать, что… Что — всё. И тебя больше нет и никогда не будет. И наш сын будет расти без тебя. И без меня, ведь я не переживу твоей смерти, любимый…
Елена вдруг осеклась, прикрыв рот ладошкой, и бросила испуганный взгляд на мужа, на её прекрасном лице появилась виноватая улыбка.
— Милая моя, я же сказал: завтра всё будет кончено. Мы навеки покончим…
Ээт вдруг замолк на полуслове, осознавая только что услышанное.
— Как? Что ты сказала? Сын? — Владыка непонимающе глядел на любимую, его брови медленно поползли вверх.
Внезапно Ээт вскочил с ложа, сгреб смеющуюся жену в охапку и закружился с ней по комнате в бережном танце, не веря своему счастью.
— Елена, любимая! Как… почему, почему ты раньше молчала?
— Ох уж эти мужчины, ничего они сами не замечают. — Наигранно вздохнув, Елена взглянула на мужа — Жертву Гекате мы принесли на днях, и тогда же и узнали, что у нас будет именно сын. Да, любимый, у тебя будет наследник… — Счастливая дочь колхов, мечтательно улыбаясь, закрыла глаза и прижалась щекой к широкой груди правителя Колхиды.
Ээт нежно гладил волосы любимой тонкими пальцами. Взгляд его был устремлен вдаль, в спокойное мирное будущее родной земли.
— Мы объявим о сыне завтра. После подписания договора. И позовем Агесилая на Праздник наследника. И он станет наставником нашего с тобой сына! Такова моя воля.
— Ты позовешь Агесилая? Правителя тех, кто убивал колхов добрую сотню лет? Тех, кто сжигал наши города? Разорял наши пашни? — Елена недоуменно подняла глаза на Ээта. — Ты думаешь, это правильное решение?
Молодой царь склонил голову и помолчал, собираясь с мыслями.
— Видишь ли, любимая… Агесилай — правитель тех, кого мы тоже убиваем ту же самую сотню лет. Тех, чьи земли мы тоже предаем огню и мечу, чьи деревни мы разрушаем, а детей продаем в рабство народам моря. И он тот, кто подпишет с нами священный договор, несмотря на все это.
— Я не знаю, муж мой… Подписать договор, сохраняющий жизни сынов Эгриси и фессалийцев — это одно, а породниться с тем, кто сдирал кожу с твоих подданных, — это совсем другое, Ээт. Впрочем, мне сложно все это понять, я не жрица и не вхожа в совет мужей Колхиды, я просто твоя любящая жена. Всё это неважно. Я приму любое твоё решение, для меня главное — чтобы ты был со мной. И с нашим сыном, о светлый владыка!
Ээт улыбнулся, нежно проведя кончиками пальцев по щеке любимой.
— Моё сердце, политика точно не для тебя. Мы точно так же сжигали его подданных в разрушенных домах, точно так же разоряли их пашни и посевы. И, к слову, царь Агесилай тоже терял близких: когда мой брат Феокрит прорвался с боем во дворец Иолка, там погибли люди из семьи Агесилая. И хорошо, что самого царя в тот момент не было во дворце, иначе, если бы он погиб, кто бы теперь понял всю бессмысленность этой войны? Кто бы принял решение прекратить её? Не зря у людей Агесилай носит имя Справедливый.
— Справедливый? Он же лично казнил всех захваченных в том рейде. Всех двенадцать сынов Колхиды. Он сам вонзил меч в грудь каждому и омыл лицо их кровью! — Хрупкая женщина пожала изящными плечами. — Если это справедливость, то что же тогда жестокость?
Ээт вздохнул полной грудью, вспоминая события давно минувших дней. Боль потери лучших сынов Эгриси жгла его даже сейчас, спустя годы.
— Елена, его можно понять. Жестокости и справедливости иногда приходится идти рука об руку. Агесилай потерял членов своей семьи. Он имел право на месть. И он воспользовался этим правом. Хоть и не в полной мере — ведь он сохранил жизнь Феокриту, моему брату, пусть и единственному из того рейда.
Ээт вдруг усмехнулся.
— Любимая, ты же сама из Фессалии. И для меня не секрет, что ты не считаешь своих бывших соплеменников дикарями и варварами, как тот же Неархос. И я знаю, ты собирала детей из разрушенных нами фессалийских деревень, тех, у кого война унесла родных. А подобранных тобой раненых воинов Иолка ты размещала в своем доме, несмотря на недовольство Неархоса и иных моих военачальников. И они получали едва ли не лучшую заботу, чем мужи колхов. Не красней, милая моя, я знаю, ты спасла почти столько же человеческих жизней, сколько я отнял.
Молодая женщина слабо улыбнулась и посмотрела на мужа ясными глазами. Сделала глубокий вздох, подбирая слова, и осторожно добавила:
— Мои бывшие соплеменники очень похожи на нас, Ээт. Среди них есть глупые и мудрые, есть музыканты и есть крестьяне, есть поэты и есть кузнецы. Когда дети Иолка, те самые сироты, резвятся с детьми колхов на лесной лужайке, их не различить. Один мальчик уже сочиняет такие стихи, что его, раскрыв рот, слушают даже наши аэды. Другая девчушка совсем маленькая, а поёт так, что с неба спускаются птицы, чтобы услышать её голос ближе.
Золотоволосая Елена, поправив платье, подошла к окну. Встав к нему спиной, присела на резной подоконник и зябко обхватив плечи руками, спросила:
— А кто погиб у Агесилая? Кого убил Феокрит?
Царь колхов поднялся с ложа и подошел к жене. Улыбнулся, взяв её лицо в свои руки, и шепнул, приблизив свои губы к её:
— Я не знаю, любимая. Ходили слухи, что… Впрочем, это уже и неважно. Всё равно с войной покончено, милая. Вернее, завтра будет покончено. Навсегда.
Он прижал палец к её губам, счастливо улыбаясь.
Тонкие пальцы Елены уже теребили завязки хитона мужа, её губы жадно искали губы любимого. Время вопросов кончилось. Наступило время любви.
За открытым окном пели жаворонки.
***
Парадный зал дворца Иолка был переполнен. Весть о том, что фессалийцы и колхи договорятся больше не убивать друг друга, облетела всех. От войны, вспыхнувшей по ничтожному поводу сотню лет назад, устали все. В ней, как в бесстрастных жерновах судьбы, были перемолоты жизни тысяч эллинов и тысяч колхов.
И вот спустя сотню лет после первой пролитой крови потомки тех самых первых воинов стояли лицом к лицу со старым недругом, чтобы покинуть этот зал уже не врагами.
Царь Агесилай, невысокий и мускулистый, стоял в тех же доспехах, в которых он водил фалангу в бой. Правда, он хотя бы отмыл их от крови. На боку висел тяжелый бронзовый меч. Шлем Агесилай не надел, его черными с проседью волосами играл утренний бриз.
— Я приветствую тебя на своей земле, колх! И рад, что нам обоим достало разумения договориться и прекратить бессмысленную бойню. Эта война вела наши народы только к одному — смерти лучших из колхов и лучших из фессалийцев. И в живых остались бы худшие.
Агесилай помолчал.
— Ты спросишь, когда я это понял, колх? В тот самый вечер, когда резал, как баранов, тех твоих лазутчиков, что убили мою молодую беременную жену вместе со всеми её няньками. После вашей атаки на этот самый дворец. Когда, узнав, что я увел фалангу за пределы города, твои мужи тайно пролезли внутрь и начали убивать всех встречных и поперечных…
Знаешь, колх, я тогда понял две вещи, одну за другой.
Первая — что я не насытился кровью той дюжины воинов твоего брата, когда казнил их.
И вторая — что даже если бы я убил их пятьдесят раз по пятьдесят, я не насытился бы все равно. Но это никак не вернуло бы мне мою возлюбленную Ниобу, даже всади я меч в глотку каждому из вас по десятку раз. И вот тогда я подумал: а какой вообще смысл в этой войне? Месть за павших? Так месть не вернёт тех самых павших, она только породит новую месть. И так будет по кругу.
И именно тогда я понял, что месть непродуктивна, хотя и сладка. Что надо уметь отказаться от неё во имя высшей цели.
И именно поэтому я отпустил твоего родного брата, зарезавшего мою Ниобу, хотя мне очень хотелось содрать с него кожу живьём.
И поэтому сегодня мы подпишем Священный Договор и забудем всё зло, что чинили наши народы друг другу последнюю сотню лет.
Глухой негромкий голос Агесилая, казалось, заполнял каждый уголок парадного зала. Каждое слово, произнесённое фессалийцем, тяжеловесными каплями, жгучими, как расплавленный свинец, падало на души людей, собравшихся в зале.
Взгляд его чёрных немигающих глаз не отрывался от лица царя колхов, как будто стараясь проникнуть в его мысли или донести свои. Говорили, что никто из людей не выдерживал тяжёлого взгляда Агесилая дольше двух ударов сердца.
Молодой Ээт выдержал. Хотя внутренний озноб пробежал по его спине, он не отвёл глаз и так же, не отрываясь, смотрел в глаза Агесилая.
— Я благодарен тебе, о Агесилай Справедливый, владыка Иолка, за проявленную мудрость. Мудрость во всём — как в отказе от законной мести, так и в том, что ты сам предложил заключить мир между нашими народами. Признаюсь, вряд ли мне достало бы твоей мудрости сделать первый шаг.
Ээт сделал легкий поклон в сторону фессалийца, испытав, к своему недовольству, почти постыдную радость от того, что ему удалось ненадолго опустить глаза.
— Давай же скорее скрепим договор нашей подписью, о Агесилай!
— Не торопись, колх. Ждали сотню лет, можем подождать и ещё немного. Или ты боишься передумать? — Фессалиец усмехнулся одной стороной лица — вторая была обезображена длинным шрамом, тянувшимся от скулы до выбритого подбородка.
— Нет, Агесилай, не боюсь. Нет на свете ничего другого, чего так же страстно желал бы мой народ, кроме мира между нами. Думаю, ты и твой народ думаете так же, — твердо ответил Ээт.
— Да, колх, ты прав. Народу Фессалии нужен мир не меньше, а может, и больше, чем народу Колхиды. Остался один момент. Самый важный. И мы подпишем договор.
Тёмные глаза эллина требовательно смотрели на царя колхов, как будто чего-то ожидая. Ээт вопросительно поднял брови, но ничего не спросил.
— Я должен быть полностью уверен в твоих намерениях сохранить мир, колх. Любой ценой сохранить мир. Несмотря ни на что. Я должен быть уверен в том, что ты, как и я, отказался от самих мыслей про месть. Месть фессалийцам.
— Я это обещаю, Агесилай. Мой народ отказывается от мести вам. Как это уже сделал ты.
— Да, колх, ты снова прав. Я это уже сделал. Доказал делом. Отказался от мести тебе, отпустив твоего брата. С твоей же стороны это только слова. Пока.
Ээт мягко улыбнулся.
— Конечно, Агесилай. Я готов. Давай поставим свои подписи под договором, это и будет доказательство делом.
— Нет, колх. Доказательством будет не это.
Фессалиец сделал неуловимое движение, свистнул меч, покидая ножны, и голова золотоволосой Елены, фессалийки по рождению, отделилась от плеч.
Капли тёплой крови брызнули на лицо Ээта. Он их не почувствовал. Царь колхов, еще не осознавая случившееся, смотрел, как удивлённо шевельнулись пушистые ресницы на любимых глазах, как начали раскрываться коралловые губы, словно желая что-то сказать, но не сумев. Краем сознания отметил завиток непослушных волос, выбившийся из вычурной причёски, такую знакомую родинку под виском…
… и тугую струю алой крови, брызнувшей из шеи.
Хрупкую тишину разбили два звука: глухой удар упавшей на пол головы Елены и звонкий треск меча, переломленного Агесилаем о колено. Мгновением позже мягко осело обезглавленное тело.
— Откажись от мести, колх! Откажись во имя вышней цели! Покажи, что твоё слово чего-то стоит! Покажи, что благо своего народа ты ставишь выше всего! Откажись от мести, колх! Откажись от мести!! Откажись!!!
Звенящий голос фессалийца бился в голове Ээта, вызывая почти физическую боль. Царь колхов не понимал, кто это барабанами звучит в его голове, чего он хочет, хотя сейчас важно только одно — понять, почему локоны Елены из золотистых вдруг стали алыми. И куда уплывает потолок и почему кружатся стены зала.
Последнее, что он помнил — близко к лицу отчаянно-чёрные глаза Агесилая и его шёпот, почти неслышимый: «Теперь я насытился, Ээт…»
***
Седобородый Ээт стоял, облокотившись на окно, за которым шумно перекрикивались торговцы из Иолка, расхваливая свои товары.
За прошедшие с того дня пятьдесят лет царь колхов правил страной Эгриси мудро и взвешенно, все решения принимая разумом, а не чувствами и эмоциями. Все его чувства погибли пятьдесят лет назад, отрубленные ударом меча Агесилая. Взяв священное Золотое Руно и остальные богатые дары, поднесенные фессалийцами, Ээт собрал своих людей и в тот же день отплыл домой.
Он помнил, что заставило его всё-таки поставить подпись, а не начать немедленно новую, теперь уже последнюю разрушительную войну.
Это был взгляд фессалийца. Перед тем как окончательно потерять сознание, Ээт полностью пришёл в себя. И увидел близко перед собой глаза Агесилая.
В них совсем не было торжества, злости или превосходства. Это не были и глаза зверя, только что насытившегося досыта.
Ээт увидел в них лишь понимание. И ещё дикую, отчаянную тоску смертельно раненного зверя. И желание разделить боль царя колхов и ещё более глубокую боль от невозможности сделать это.
В дверь постучали. Согнувшись в поклоне, в комнату вошел слуга.
— Мой повелитель, в порту причалил еще один корабль из Иолка. С него сошел человек, назвав себя Ясоном, сыном Эсона. Он заявил, что хочет видеть тебя, владыка.
Не оборачиваясь, Ээт негромко бросил — Пусть приходит, проведи его в тронный зал. Скажи моей дочери, Медее, её я тоже хочу видеть там же. Пора ей привыкать быть советницей царя.
Ээт закрыл окно, за которым пели жаворонки.
Другие публикации автора:
Автор публикации
