В камышах

Он никогда не видел столько змей в одном месте и сразу. Десятки, если не сотни сероватых гадюк и отливающих вороненой сталью ужей, извиваясь ползали по грязи и мусору, устилающим дно трубы. Почувствовав присутствие человека, змеи с шипением устремились к крупно ячеистой сетке рабице, которой была перегорожена эта бетонная труба и через минуту от гадов не осталось и намека.
Старик затравленно оглянулся, с ужасом прислушиваясь к приближающемуся монотонному гудению.
***
-…Слушайте Барсуков. Вы мне уже, откровенно говоря,
надоели. Я вам в который раз говорю, нет у меня вашего паспорта. Нет и никогда не было. Все документы на выписку получите утром у старшей сестры. Так что идите в свою палату и ложитесь спать. Спать…
-Вообще-то я не Барсуков, а Бобров… Олег Яковлевич Бобров.
-Тем более…
Немолодая медсестра с серым, одутловатым, заспанным лицом, с отвращением глянула на стоящего рядом старика и раскрыв на первой попавшейся странице мятый журнал по садоводству, с показным вниманием углубилась в чтение.
Высокий худощавый старик в линялом трико и блеклой майке потоптался возле стола и присев на край рядом стоящего стула, вновь заканючил.
-Дочка, как там с паспортом-то моим, а? Мне без паспорта никак нельзя…В сберкассе без документов пенсию не выдадут…А ведь уже третье число…И в поликлинику опять же…Ну войди в положение…А я тебе за это приемник свой подарю. Почти новенький.
Он длинным, желтым от никотина пальцем ткнул в затрапезного вида транзистор, болтающийся на груди.
– Японский же ты городовой!
Медсестра вскочила и рывком выдвинув ящик стола, со злостью зашарила по фанерному дну.
— Вот вам Бобров две таблетки, разжуйте, запейте и ложитесь спать. А утром, как только проснетесь, у старшей сестры получите свой паспорт, а заодно одежду и выписку. А впрочем можно и не разжевывать…Глотайте так…
Старик Бобров вздохнул, послушно бросил таблетки в рот и опираясь о стены направился в палату.
– Наташа,
Из туалета, с жестяной уткой в руках выплыла дородная, рослая медсестра.
-Ты что за таблетки старику дала, случайно не элениум?
– Конечно элениум. Так у меня ничего другого и нет. Элениум и аспирин. А что такое?
– Да я ему минут пятнадцать назад уже давала две таблетки. Тебя на посту не было, вот я и подумала…
-…Четыре за раз? Многовато пожалуй…У него, сама видишь, после сотрясения мозга и так с головой не все гладко.
Наташа укоризненно посмотрела на полную подругу, перевела взгляд на сутулую спину удаляющегося старика и помедлив, махнула рукой.
-А и хрен с ним. Авось обойдется. Ну не промывать же ему желудок, в конце-то концов?
Она коротко хохотнула и широко зевнув, опустила голову на сложенные перед собой руки.
– И на кой ему ночью,сдался это его сраный паспорт? Совсем люди с ума посходили…
***
-Ну что дед, вернули тебе твой паспорт?
Из дальнего угла, сквозь боль, проговорил полный, седой армянин с переломанными ногами, единственный в палате лежачий больной.
-Где там…
Угрюмо бросил старик, подходя к своей кровати.
– Дали таблеток, а паспорт зажали, сучки. Эх. Жаль у меня нет телефона моей первой жены, Надьки. Она бы здесь со всеми быстро договорилась. Она у меня пробивная была, из хохлушек. Или я ошибаюсь, Надька второй была?
Он наморщил лоб в задумчивости и начал загибать пальцы, словно пересчитывая всех своих прошлых и настоящих жен.
Армянин коротко хохотнул и понизив голос посоветовал Боброву.
– Ложись спать, дед. Вернут тебе твой паспорт. На кой ляд он им сдался? Вот если хочешь, коньячку махни, стакашек. Коньяк хороший. Брат принес да мне нельзя, я на болеутоляющих…
Армянин с протяжным стоном повернулся к тумбочке и из красивой бутылки нацедил старику почти полный стакан черного в полумраке палаты, коньяка.
– На Олег Яковлевич, прими на сон грядущий. А на сестричек не серчай особо: кому охота в новогодние дни с такими как мы возиться? Им бы сейчас по домам сидеть, с мужьями, праздничные разносолы дожевывать, а они вынужденны из-под нас утки с дерьмом выносить.
Так что давай старик, пей и в люлю, многоженец, то же мне.
Старик присел на протяжно скрипнувшую кровать, выпил, промокнул губы и пожаловался ни к кому особо не обращаясь.
-Что-то заплохело мне ребятки…Голова кружится, в глазах темно, а во рту ровно песок,все пересохло. С таблеток поди? А Надюха, она конечно та еще стерва была, хотя и смазливая. В Москву из своего городишки, Олевска кажись, с одним узелком приехала, а уже через три года мою двушку на Проспекте Мира располовинила. Сейчас в Дмитрове в коттедже живет. Хохлушка одним словом…Вот она смогла бы…
Он замолчал, словно прислушиваясь к себе, на минуту прилег, длинный, неухоженный, никому ненужный старик, тут же поднялся и накинув на плечи куртку с линялой эмблемой пес знает какого стройотряда, неуверенно шаря по стенке двинулся к выходу.
***
Новогодние каникулы заканчивались и на ночных московских улицах было пустынно, скучно и сыро. Мелкий нудный дождь, зарядивший еще перед праздником, повис над городом, приглушил и без того не Бог весь какие яркие фонари.
Старик брел ночными переулками, куда-то в сторону Шаболовки, брел обиженно жестикулируя, шаг за шагом отдаляясь от Первой Градской больницы.
Редкие прохожие окинув равнодушными взглядами его нелепую фигуру, нахохлившуюся, в промокших расплющенных тапках и бумазейной курточке, безучастно проходили мимо:мало ли по какой надобности человек оказался в этих проходных, негостеприимных дворах в столь неурочное время.
Бобров похоже и сам начинал понимать, что в его появлении здесь есть что-то неправильное, нездоровое. Но сейчас в сознании Олега Яковлевича случился какой-то необъяснимый раздрай, и в мыслях его с непонятной периодичностью всплывали то паспорт, то жена-хохлушка, то дремавший возле двери в приемный покой, полный охранник с черной резиновой дубинкой, торчащей из сапога, то ключи от квартиры, скорее всего забытые им в больнице, в тумбочке у кровати.
Старик остановился хотел было уже вернуться за ключами, но тут же запамятовал об этот своем порыве и вновь затрусил неверной спотыкающийся трусцой в обход и метро и ажурной радио вышки, еле различимой в ночной хмари.
***
Савеловский вокзал просыпался медленно и громко. Сквозь треск усилителя бубнила что-то неразборчивое диспетчер. Длинные многотонные гусеницы железнодорожных составов громыхая сочленениями расползались по сверкающей паутине рельсов. Первые утренние электрички подойдя к перронам с громким выдохом распахивали двери в ожидании пассажиров. В углу, возле первого пути, милиционер согнал в кучку испуганных, плохо говорящих по-русски таджиков и помахивая пачкой паспортов зажатой в неподкупной милицейской длани, внушал гастарбайтерам что-то громко и сурово.
Бобров подошел к первой попавшейся электричке следующей до Дмитрова и войдя в вагон, обстоятельно, выбрав самое теплое и мягкое на его взгляд кресло, устало вытянув ноги, присел на зябко скрипнувший дерматин. О чем он будет говорить со своей бывшей супружницей Надькой, да и вообще отыщет ли её в этом чужом для него Дмитрове, старик не знал, впрочем такая мелочь Боброва по всей видимости вообще мало беспокоила. По крайней мере он, сбросив тапки и прижав ноги в дырявых мокрых носках к теплой трубе батареи, тут же заснул, счастливо улыбаясь темными губами сердечника.
***
– Следующая остановка станция Яхрома…
услышал старик просыпаясь и с удивлением уставился на нависшую над ним огромную квадратную фигуру женщины-контролера в темно-красном дутом пальто.
– Проснулся отец? Ну и ладушки…Билеты предъявляем.
– Да я как бы вроде бы даже уже лет как с десять пенсионер, зачем мне билеты?
Старик непроизвольно отмахнулся рукой, дыханье женщины было несвежим до отвращения.
-Пенсионер? Ну так предъяви карточку москвича, пенсионер…
Бобров послушно за шарил по карманам курточки. Но кроме мятого коробка спичек и грязной замызганной таблетки валидола в карманах ничего не обнаружилось.
– Ты знаешь дочка, карточка наверно в паспорте осталась, а паспорт…
Старик не закончил: контролерша заграбастала в кулак воротник его куртки и играючи выволокла Боброва в тамбур, а от туда и на перрон, пустынный и холодный.
Старик неловко ступив на обледенелый асфальт, подскользнулся и неуклюже,боком, упал на скамью бетонного литья.
-Дочка, да как же это? Мне ж в Дмитров нужно.
Бобров скривившись от боли в подреберье, тяжело сполз со скамьи, и стоя на одном колене потянулся к женщине, но та не оглядываясь вернулась в вагон, а вслед за ней захлопнулись и двери.
– Вот же б**дь какая, здоровая.- Не без удивления пробормотал старик приподнимаясь с перрона и только сейчас заметил, что вместе с бабищей-контролером, в пустом вагоне уехали и его наверняка уже подсохшие тапки.
-Хреново. Вот это уже в действительности хреново.
Протянул на удивление равнодушный Бобров, забрался с ногами на злополучную скамейку и осмотрелся.
Здесь, за городом, в отличие от Москвы, было прохладнее и снега было довольно. Бетонные ступени бугрились грязными, ледяными наростами. Дорожка точно такого же заледеневшего асфальта круто свернув направо, вела надо полагать к этой самой Яхроме. Сквозь утреннюю туманную серость, дома городка казались до отвращения далекими и чужими. Старик закурил, по давней привычке обломав у сигареты фильтр и закашлявшись, чуть было не упал от боли со скамьи.
– Похоже она мне ребро сломала…Сука страшная.
Прижав руку к груди, отстранено констатировал он.
– Бля буду ребро.
Старик харкнул с досадой, отбросил окурок и только сейчас разглядел прямо перед собой, буквально в метрах ста от железнодорожной насыпи, несколько садовых домиков, чьи крыши в кляксах просевшего снега терялись в густых зарослях тростника.
-Ну может быть здесь ,какой-никакой обувью разживусь. Не идти же к Надюхе босым, прости Господи.
Бобров поднялся и зябко ступая по обледеневшим ступеням, пошел прочь с перрона.
***
Прикрыв поддувало утробно загудевшей буржуйки,старик довольно улыбнулся,поднялся с колен и привычно уже пригнувшись подошел к окну.
– Вот и весна. Через неделю глядишь, мать и мачеха расцветет.
Бобров подмигнул своему отражению в темном стекле и направился к топчану.
…Больше двух месяцев прошло с того утра, как он, проваливаясь по пояс в ноздреватом жестком снегу, пряча от измороси лицо, в кровь посеченное упругими стволами ушедшего под зиму тростника, упрямо и зло пробирался через заснеженное болото к этим домишкам, заброшенным ветхим лачугам, построенным из всяческого хлама горожанами-огородниками.
Издалека домики эти выглядели относительно крепкими, но вблизи оказались давно и основательно заброшенными развалюхами с провалившимися крышами и пустыми оконными проемами. Одним словом из всех обследованных Бобровым строений, лишь самая крайняя избенка, обнаруженная стариком в зарослях камыша, оказалась хоть и с натяжкой, но пригодной для временного проживания.
В комнатке два на три метра, с невысоким потолком и дощатыми стенами, стояла чугунная буржуйка с трубой в стену, маленький столик на шатающихся ножках и диван, продавленный и проссанный, с темными кругами по центру. К входной двери проржавелыми кнопками был пришпилен большой ,полинявший от времени календарь с портретом улыбающегося Никиты Михалкова, в белом котелке и при усах.
Обуви подходящей для себя Бобров так и не отыскал, но пару носок крупной деревенской вязки,слегка подпаленных но еще вполне прочных нашел в топке буржуйки.
Растерев колючим снегом онемевшие от холода ноги, растерев до красноты, до колкого жжения, а потом с трудом натянув на них сухие шерстяные носки, старик почувствовал себя почти счастливым. А совсем скоро, над раскаленной до темного красна буржуйкой заколыхался горячий воздух и Бобров сбросив с себя не только подсохшую куртку но и трико, устало растянулся на диване, неизвестно кому погрозил пальцем и уснул.
Проспав до полудня, старик проснулся необычайно отдохнувшим и очень голодным.
На небольшой полочке прибитой над дверью он заметил начатую пачку Беломора, полулитровую банку с солью, слежавшейся и твердой словно камень, и пару кусков бородинского хлеба, замерзшего и попорченного мышами.
-Да, негусто…- Разочарованно буркнул Бобров закуривая беломорину. Впрочем уже ближе к вечеру, соскребая грязь с пола своего нового жилища, он обнаружил под столом крышку люка в подпол. Небольшая яма обитая побеленным горбылем, оказалась наполовину заполненный картошкой. А в самом углу подпола, на ящике с песком(в таких частенько хранят морковь и свеклу) старик наткнулся на две трех литровки соленых огурцов.
-Да я везунчик!
Старик пальцами выудил гнутый огурец из мутного рассола и близоруко осмотрев его откусил добрую половину.
-Так себе засол, на троечку.
Он снова захрустел огурцом и уже по-хозяйски, придирчиво осмотрел подпол.
-Ничего. Проживу небось. Вон, китайцы один рис лопают, и ничего,живут. А тут картошка… Да из нее говорят триста блюд сварганить можно.
Старик выбрал с десяток картофелен покрупнее и выбрался наружу.
***
Где-то через неделю батарейки в приемничке окончательно сели и старик затосковал. И не то что б так уж ему хотелось вернуться в свою квартиру, к телевизору, полупустому холодильнику, балкону, изгаженному голубями или по большей мере молчащему телефону. Конечно нет. Но здесь, на болоте, среди днем и ночью шуршащих камышей, в голову Олега Яковлевича Боброва непрошеными гостями начали приходить довольно грустные мысли и примерно такие же воспоминания, тем более что уже к часам шести в домике становилось темно и единственным источником света оставались отблески огня из поддувала буржуйки.
Вспоминал он своего отца, рукастого талантливого мужика всю жизнь проработавшего в депо. Насколько хорошим человеком был его отец, восемнадцатилетний Олег понял лишь когда его не стало. Когда отца хоронили, проститься с ним пришел казалось весь железнодорожный район города.
– Ну, а к тебе кто придет, Олег Яковлевич, когда ты ласты склеишь?
Посмеивался над собой старик, стоя перед буржуйкой на коленях и неторопливо палочкой переворачивая запеченный в углях картофель
-Жены? Так их давно уже нет у тебя. Дочь? А где она дочь-то? Позвонит раз в год, галочку поставит, удостоверится что не помер покамест и опять пропадет. Нет. Никто к тебе не придет, никто.
Бобров прикрыл глаза и попытался представить на миг тех, кто захочет проводить его в последний путь, но вместо убитых горем родственников и знакомых, перед взором его вставала бесполая фигура в мятом темно-синем халате с тяжелой гирькой в руках:всю свою жизнь Олег Яковлевич проработал на продовольственных складах.
Постепенно резкая боль поломанных ребер притупилась, да и тоска мучившаяся старика в последнее время рассосалась сама собой, оставив вместо себя странное чувство почти детского любопытства человека городского, неожиданно оказавшегося в сельской глуши. И хотя это уснувшее под снегом болото, с двух сторон зажатое довольно оживленной бетонкой трудно было назвать сельской глушью, однако и к городу его отнести было вряд ли возможно.
Иногда поужинав осточертевшей картошкой, дождавшись когда движение на шоссе поутихнет, старик выходил из домика и присев на перевернутое донышком ведро, замирал прислушиваясь. И вот тут-то начиналась именно та сказка, та неожиданная необычность, из-за которой он и не спешил покинуть свое нынешнее убогое жилище.
Среди тишины, лунной и не по городскому звонкой, слышалось старику то шорох снега- крупчатки по хрусткому насту, то писк осмелевшей мыши шуршащей в камышах, то тоскливое уханье филина где-то за дорогой, в лесу, а то и далекий, невыносимо печальный волчий вой, больше схожий на плачь ребенка. И так отчего-то становилось славно на душе у старика — Боброва в эти мгновенья соприкосновения с природой, слияния с ней, что кабы не отсутствие зимней обуви и одежды, так бы наверно и сидел он ночи напролет на своем ведерке вслушиваясь в ночные звуки слабеющей зимы, провожая взглядом уходящие в темную неизвестность поезда, сердито пролетающие над болотом по высокому горбатому, клепанному мосту.
Основательно продрогнув, Бобров возвращался в свой домик, теплый и от того несказанно уютный и слегонца приоткрыв дверцу поддувала ложился спать.
***
-Ну что,Андрюха, зассал, что ли? – Невысокий парнишка лет тринадцати, с первыми юношескими прыщами на невыразительном лице презрительно глянул на товарища и сплюнул тому под ноги.
– А просился зачем тогда? «Возьми меня Серый с собой, возьми… Матери помочь хочу, морозилку свежей зайчатиной забить».
Серый, тоненьким дрожащим голоском передразнил Андрея и снова сплюнул, еще более презрительно.
-Помощничек то же мне…Ссыкун.
-Да ничего я не зассал.
Губы пацаненка предательски задрожали. Он тоже сплюнул. Плевок попал на его же колено. Мальчишка ладонью, как смог непринужденно смахнул слюну с колена, вытер ладошку о шорты и выудив из заднего кармашка спичечный коробок, затряс им громко и убедительно.
– Ты Сергей сам во всем виноват. Зачем спички дал, а не зажигалку? Спички старые и ломаются…
– Ломаются, ломаются…Зря я тебя, салобона, с собой взял.
-Никакой я не салобон! Мне скоро одиннадцать исполнится! И к тому же, а вдруг никаких зайцев мы с тобой не словим? А если их здесь и нет вовсе, зайцев-то? Что тогда?
-Как это нет? А куда они по твоему делись? Ты же сам по зиме видел, что здесь весь снег зайцами истоптан. Впереди канал, позади дорога. Некуда им деться, как в трубу. Некуда! А я трубу еще позавчера сеткой перегородил…Стальной проволокой к арматуре прикрутил. Слон не пробьет, не то что заяц.
Ладно,хрен с тобой. Давай вместе поджигать.
Он опустился на колени и зашуршал спичками.
Южный ветер, обрывки которого словно нарочно кружили вокруг пацанят, вначале просто гасил спички, потом попытался сбить,погасить,размазать по подсохшей болотной траве слабые покамест язычки пламени ,но уже через минуту, словно передумав подул ровно и умиротворенно. Огонь,оставляя после себя черные,дымящиеся проплешины, заскользил по сухим зарослям прошлогоднего чернобыля, по лохматым,поросшим осокой кочкам и ломанным пучкам камыша, шуршащего, словно пересушенный табак.
– Ну что пацан, здорово пластает?
Серый гордо посмотрел на малолетнего дружка, но похоже ,что-то слегка смутило его в поведении пламени. Облизав указательный палец и высоко задрав руку мальчишка принял важный вид, выпятил грудь и даже надул щеки, но резкий порыв ветра махом сдул с Сергея всю его показную браваду. Он побледнев, цепко схватив Андрея за руку и не оглядываясь побежал прочь от огня в сторону дороги.
-Давай Андрюха, быстрей! К воде бежим…До дороги уже не успеваем, походу ветер меняется…Давай!
Он кричал спотыкающемуся, с трудом поспевающему за ним мальчишке, затылком,спиной чувствуя смертельный жар разбушевавшегося огня.
Возле огромной лужи на дне которой еще угадывался серый нерастаявший лед, Сергей приостановился, затравленно обернулся, но стена пламени,с ревом подступающаяся все ближе и ближе, перечеркнула последние сомнения испуганного мальчишки. И он бросился в воду. Плашмя. Лицом вниз. Андрей запнувшись о кочку влетел следом.
-Дальше, дальше Андрюха! – Не вставая с колен зачастил Сергей и размазывая по лицу болотную грязь пополз к центру лужи.
– Иду я Сережа, иду…- всхлипнул мальчишка и пополз следом.
***
– Никак дымом потянуло? С чего бы это?
Старик расслабленно потянулся и присел на диване. Жизнь на болоте изменила натуру Боброва. Поменялись не только его привычки, но и характер: стал он спокойным и флегматичным, с ленцой. Не спеша натянув носки и набросив на плечи куртку, старик хлебнул из кружки остывшей кипяченой воды и лишь затем подошел к двери.
– Что за на хер? – Начал было он удивленно, глядя, как на плакате с Михалковым разрастается и буреет странного вида выпуклость, которая неожиданно лопнула и дощатая дверь домика распахнувшись, вспыхнула.
Помянув ни в чем неповинную мать, старик выскочил из дома и тут же запнулся о горящую кочку.
– Ох б**дь больно-то как! – Остервенело хлопая по штанам обожженными ладонями запричитал Бобров и ринулся в сторону канала. Инстинктивно понимая, что подняться на насыпь к самому каналу ему огонь уже не даст, старик пригнувшись побежал слегка левее, к бетонной трубе, старой и потресканной, врытой похоже еще в тридцатые. Труба эта под наклоном вела к самой воде. Зачем это было сделано он, бывший кладовщик не знал, да и не хотел наверно знать, но одно ему было известно наверняка: лед на канале еще крепок, а значит труба это его единственный шанс на спасение. Затравленно оглянувшись, Бобров увидел, что огонь уже лезет по стенам его избенки подбираясь к крытой рубероидом крыше.
– Ну значит так тому и быть…- Старик обреченно махнул рукой и пригнувшись шагнул в трубу.
Никогда еще Бобров не видел столько змей в одном месте и сразу. Десятки, если не сотни сероватых гадюк и отливающих вороненой сталью ужей, извиваясь ползали по грязи и мусору, устилающим дно трубы. Почувствовав присутствие человека, змеи с шипением устремились к крупно ячеистой сетке рабице, которой была перегорожена эта бетонная труба и через минуту от гадов не осталось и намека.
– Что это еще за хрень такая!?- Старик подбежал к сетке, обреченно, словно все еще не веря в увиденное, ухватился за стальную проволоку, которой она была прикручена к арматуре торчащей из бетона, отчетливо впрочем понимая, что для того что бы разорвать, сломать, уничтожить эту неожиданно появившуюся преграду у него уже нет ни сил, ни времени. Он обессиленно опустился на колени и мгновенье помедлив оглянулся, с ужасом прислушиваясь к приближающемуся монотонному гудению пламени. А через минуту, раскаленный воздух вперемешку с багрово -алыми ошметками огня ринулся в трубу.