— Шестое положение… Перевод… Перевод! Вот так. Теперь выпад и блок. Блок! Зачем грудь открываешь?! Ещё раз.
Клинки шпаг скрещивались, звенели, касаясь остриями чашек эфесов, скользя по тонким витым гардам. Рассекали воздух в опасной близости от лица и тут же уходили в стороны.
— Четвертое положение. Так. Доводи, доводи! Перевод и атака! Куда???
Острие клинка просвистело возле веснушчатого уха одного из фехтовальщиков, слегка коснувшись мочки, отчего на белоснежную рубашку закапала кровь. Ладонь выронила шпагу, которая так и не смогла отвести ужаливший его клинок, и Джошуа зажал кровоточащее ухо. Не устояв на внезапно накренившейся палубе «Леди Анны», он грузно осел на горячие от полуденного зноя доски.
— Капитан, — говоривший поднял взгляд к мостику, — при всём уважении к Вам и лорду Уилчеру, ничего путного из мальчишки не выйдет. Медленная и слабая рука – приговор для того, кто решит взять в руки шпагу. Может на берегу, располагай я куда большим временем, и можно из него сделать средненького бойца, но не в море. И заметьте, что я не сказал «хорошего бойца».
Хуан с последними словами поклонился капитану и перевёл взгляд на юного лорда, который всё ещё сидел на палубе, держась за раненое ухо.
— А может всё дело не в ученике, а в самом учителе? Чему может научить испанец англичанина?
Мгновенно покрасневшее от гнева лицо Хуана обернулось на новый голос. Узнав говорящего, он всё же нашел в себе силы для вежливого поклона и приветствия:
— Лорд Уилчер, моё почтение. Если у человека нет ни малейших данных к фехтованию, то я всегда об этом говорю прямо, без тени лжи и заискивания.
— Вот я и говорю, что моему сыну нужен другой учитель, — лорд бросил презрительный взгляд на испанца, закрывая за собой дверь каюты. – Английский учитель.
— Капитан, – еле сдерживая гнев, Хуан чуть склонил голову, — прикажите позвать Мотылька.
—, Боцман чёрт тебя побери, — голос капитана Уотсона прогремел над палубой, путаясь отголосками в натянутых вантах, — где мальчишка? Живо сюда его!
Боцман же, с настойчивостью и флегматизмом черепахи, ползущей отложить яйца в горячем песке залива, продолжая трамбовать жёлтым пальцем табак в темной трубке, только хмыкнул и задрал голову вверх. С марс-реи распустилась бухта пенькового фала, по которому, быстро перебирая руками, на палубу спустился молодой парень. Видавшая виды парусиновая рубашка была перехвачена широким ремнем с блестевшей желтизной пряжкой. Босые ноги, выглядывающие из-под парусиновых же штанов, уверенно стояли на мерно покачивающейся палубе. А ярко-синие глаза в обрамлении жгуче-черных вихров, то и дело закрывавших лицо от дуновения ветра, смотрели пристально на капитана.
—, Мотылёк покажи, чему тебя научил дон Хуан за всё это время, — Уотсон облокотился о перила мостика, предвидя хорошее представление, — а то наш гость сомневается в его умении и мастерстве.
Молодой человек с почтением кивнув, легко, не сгибая колен, поднял шпагу юного лорда и приложив эфес к груди, снова кивнул. Хуану и с гораздо большим почтением. Не принимая стойку, он всего лишь повернулся к учителю правым плечом, держа клинок в опущенной руке. Хуан улыбнулся уголками рта и нанёс прямой укол в грудь, выпадая на шаг вперёд. Шпага Мотылька метнулась снизу вверх, отбивая сталь, описала дугу и прошла перед лицом отшатнувшегося испанца. Держа клинок в вытянутой руке, Хуан начал мелкими шажками обходить противника, дожидаясь ответной атаки. Но парень так же двигался по кругу, не спеша перейти в наступление. Кончики клинков еле дребезжали, касаясь друг друга, как вдруг Хуан подался вперёд и резко выпрямил едва согнувшуюся в локте руку. Клинок заскользил по клинку, метя в лицо, но тут же упёрся в переплетении чаши эфеса – Мотылёк вывернул руку вверх и стал доворачивать её в сторону, вырывая застрявший в эфесе клинок противника из его руки. Испанец, будто ожидая подобное, левой рукой выхватил из-за спины дагу с узким клинком и ударил ею поверх клинков шпаг в горло парня. Но Мотылёк, почти вывернувший шпагу учителя, вдруг крутанул ладонь в обратную сторону и дага, скользнув по клинкам, так же застряла в широкой чаше эфеса. Шаг вперёд, доворот ладони и кончик шпаги уже упирается в горло испанца. Все произошло настолько быстро, что боцман, следящий за поединком во все глаза, даже не успел раскурить трубку.
— Браво, малыш, браво! – капитан был доволен увиденным. – Я нисколько не сомневался в тебе. Подожди, откуда кровь?
Мотылёк перевёл взгляд с острия шпаги, всё ещё маячившей вблизи горла учителя, на свою окровавленную ладонь – узкий клинок даги, застрявший в эфесе, всё же укусил противника, слегка порезав пальцы. Крутанув ладонь, освобождая клинки Хуана, парень перехватил свою шпагу за клинок и в почтительном поклоне протянул её учителю.
— Да что это за мастер фехтования, которого за пару движений победил грязный мальчишка?
— Достопочтимый лорд, этот грязный мальчишка, как Вы неосторожно сумели выразиться, один из лучших клинков этого фрегата. Этого грязного мальчишку мы спасли шесть месяцев назад из трюма испанского галеона близ Картахены, когда эти напомаженные павлины решили взять на абордаж мой корабль только потому, что им не понравился цвет нашего флага. Но наши пушки и мушкеты были быстрее и расторопнее. Поэтому нападавшие быстро перешли в статус жертвы. А добычей, кроме отличного груза специй и первосортной парусины, были и золото испанцев, и их рабы, которых они везли на рынок Барбадоса. Хотели их продать нам, а пришлось отдать даром. И вот этот мальчишка от голода и истощения еле ходил, не говоря уже про умение держать клинок. А мастерство, которое ему передал дон Хуан за эти месяцы, Вы сейчас видели. Он очень способный, в отличии от некоторых.
— И Вы оставили раба в команде? Зачем? И почему Мотылёк?
— Вы видели, как он двигается? Вы ещё посмотрите, как он паруса ставит. Порхает по вантам и реям! А почему оставил? Ну, считайте, что это прихоть и приступ благодушия. К тому же, он напоминает мне моего старого и безвинно убиенного друга.
При последних словах капитана Мотылёк еле вздрогнул и пристально посмотрел на него. Но тут же, отошёл к мачте и начал собирать в бухту пеньковый фал. Боцман, наконец-то раскуривший трубку, выпустил сизое облако дыма, с наслаждением прикрыв глаза, и пророкотал прокуренным басом:
— Сэр. Капитан. За последнее время мы начали изрядно терять в скорости даже при полных парусах. А на одном гроте с бизанью мы вообще как дохлая черепаха по волнам бултыхаемся. Нам нужна хорошая бухта. И чем раньше мы займёмся чисткой днища нашей малютки, тем лучше. Не хочу накаркать, но по пути к Барбадосу мы имеем шанс встретиться с испанцами и французами бушприт к бушприту.
— Ты же уже хочешь что-то предложить?
— Да, капитан. Через пару суток мы будем проходить мимо Эспаньолы. Там есть пара тихих бухт, где можно провести килевание и очистить нашу «Леди Анну» от этих дьявольских моллюсков.
— Ты в своём уме? Говоришь об опасности встречи с испанцами и тут же сам предлагаешь сунуться к ним в лапы! Тогда уже открытым рейдом до Гваделупы доплыть и там на ремонт стать.
— Капитан, на северо-восточной оконечности Эспаньолы есть хорошая и тихая бухта Самана. И тысяча чертей! Пусть сам дьявол зажарит меня на своих вилах, если испанцы в тех местах появляются чаще раза в месяц!
— Хорошо, Билл, не вижу причины не верить твоему опыту. Командуй.
Не успел боцман поднести дудку ко рту, чтобы просвистеть вантовым, как дверь гостевой каюты резко распахнулась, выплёвывая из своего нутра высокую фигуру в черной рясе с капюшоном на голове. Священник молча поднялся на мостик и, став рядом с капитаном, открыл лицо. Иссохшееся, с жёлтым нездоровым оттенком, с тонкими полосками губ под тонким же прямым носом. Блеклые глаза кристаллами льда мазанули по боцману и остановились на капитане.
— Я бы никому не советовал упоминать дьявола. Молитесь богу, господа, только богу и никому больше. Иначе…
— Иначе? – с вызовом прищурился капитан? – Что иначе?
— Вы забываете с кем говорите, капитан. Ваши слова о якобы безвинно убиенном друге, я запомню и передам кому надо.
— Подслушивание не является грехом, да? К тому же это Вам не стоит забывать о том, где Вы находитесь. На этом судне есть только двое – я и Бог. И ещё неизвестно, кому моя команда доверяет больше. Если бы не просьба одного человека, я бы и близко не согласился на эту авантюру, не говоря уже о том, чтобы пустить на борт подобных Вам.
— Капитан!
— Иещё… — Уотсон наклонился к монаху. – Моего друга убили. Без вины и следствия. Вы убили. Именно Вы и подобные Вам защитники Короны, продавшиеся за тридцать монет серебром.
— Блад был изменником и предателем Английского престола! – взвизгнул монах. – А Ваши слова, сэр Доминик Уотсон, дойдут до самого епископа!
— Питер был моим другом, – прошипел Уотсон. – А теперь потрудитесь спуститься в каюту, пока я не приказал вздёрнуть Вас на рее, чтобы и меня стали считать изменником.
— Не рискуйте, капитан. Ведь никто не знает, что и кто может скрываться под рясой священника.
Капитан гневным и яростным взглядом проследил за скрывшимся в каюте монахом, пока вежливое покашливание лорда не заставило его вздрогнуть и обернуться.
— Дауж, Доминик, весело у вас тут. Не боитесь гнева Церкви?
— Домиником для Вас я стану после совместной попойки, если она когда-нибудь состоится, в чём я очень сомневаюсь. Для Вас я капитан. Капитан Уотсон. А церковью меня пугать не надо. Извините, лорд Уилчер, но мне нужно сделать поправки в курс корабля – мы идём к Эспаньоле.
— Капитан, ещё вопрос можно? Последний, клянусь богом. Что делает испанец, пусть и мастер фехтования, на корабле подданного Его Величества?
— Для Испании он такой же изменник и пират, каким был Питер Блад для Англии, не смотря на все лживые почести, которые она ему оказала. А в море и на моём корабле такие люди всегда будут в цене, не смотря на их репутацию в придворных кругах. До завтра, сэр Уилчер.
* * *
Уотсон стоял на мостике и смотрел на приближающуюся дымку берегов Эспаньолы. Ровный норд-ост наполнял паруса и фрегат, не смотря на обросшее водорослями и моллюсками днище, развивал приличную скорость. Как же хотелось проскочить на этой скорости пролив Мона и зайти в бухту, обещанную боцманом. Оставался шанс, хоть и небольшой, что проход между Эспаньолой и Пуэрто-Рико могут патрулировать испанские корабли, поэтому было приказано открыть пушечные порта, а команде быть готовой к стычке. Доминик, осенив себя крёстным знамением, прикрыл глаза и зашептал молитву.
— Вы вняли моим словам, капитан, и решили стать ближе к Богу? – до омерзения елейный голос заставил капитана до белизны кожи сжать кулаки. – Мы уже подходим к берегам Эспаньолы, не так ли?
— Да, до испанского берега всего лишь пара лье. Но мы минуем его, пройдя проливом между островами. Идти прибрежными водами, пусть даже и с попутным ветром, опасно. После Картахены мы так и не пополнили команду, а из бывших рабов только один из пяти сносно обращается с саблей или мушкетом. Хорошо, что хоть морское дело им знакомо. Но даже если бы и были они отменными бойцами, их всё равно мало. Большая часть сейчас на пушечной палубе возле орудий. Надеюсь, боя не будет и мы спокойно минуем пролив.
— Мне нравятся Ваши мысли, капитан, относительно боя и нежелания в нём участвовать. Поэтому, Вы сейчас отдаёте приказ об изменении курса и следуете к берегам Эспаньолы. Забудьте о проливе и ни Вы, ни Ваша команда не пострадают.
— Что??? – Уотсон резко обернулся к говорящему, но тут же упёрся животом в стволы двух пистолей, выглядывающих из рукавов монашьей рясы. – Ты… Крыса! Да ты…
— Три корабля на зюйд-зюйд-вест! – раздалось из вороньего гнезда мачты. – Испанские шлюпы!
— Капитан! – вторил вперёдсмотрящему гневный рокот голоса боцмана. – В проливе на дрейфе два испанских фрегата!
— Вот видите, Доминик, всё идёт так, как и запланировано.
— Кем запланировано? Тобой, крыса церковная? Тобой, продавшимся испанцам???
— Ну, в чем-то Вы и правы, капитан. Вот только моя цена – не тридцать монет и, тем более, не серебром. Всё то золото, которое в трюме Вашего корабля, всё то золото, которое Ваш дружок Блад награбил, отнял, присвоил, золото, принадлежащее Испании, а теперь и мне. И это достойная плата.
— Плата за предательство?
— Плата за всё, что мне пришлось пережить под флагом ваших королей. Узнаёшь???
Монах отступил на шаг и вытянул руки из рукавов, повернув их наружу, но не опуская пистоли, смотрящие стволами на капитана. А на внутренней поверхности предплечий багровели ожоги, складывающиеся в изображение черепа.
— Клеймёный! Мразь!
— Да, это ваша Корона отметила меня таким образом, сманивая на свою сторону. А сегодня я получу полную плату за все эти годы!
— Плату? Плату за то, что предавал своих братьев по оружию и морю церковникам? Плату за то, что пытал их, резал, убивал? Сколько народу ты сгубил, мразь?
— Поверь, достаточно. Но это были мелкие людишки, рядовые пираты, которые если и сулили в откуп своей жизни, то не так уж и много. А вот твой дружочек оказался венцом всей этой истории – ты не представляешь, что ему пришлось испытать и пережить до того, как он, захлебываясь кровью и валяясь в собственном дерьме, не рассказал епископату о своём золоте. Но, отдам должное твоему дружку, он держался до последнего. Пока велением епископата в тюрьму не доставили Арабеллу Бишоп.
— Мразь!
— Возможно. Но когда с его любимой жёнушки начали срезать полоски кожи, Блад выложил всё. У каждого есть слабости, капитан. Зная их, можно уговорить даже дьявола. А теперь командуйте об изме….
Мощный толчок в грудь закрутил монаха в сторону и падая, он выстрелил из обоих пистолей. Одна из пуль прошила грудь капитана и тот, отброшенный к перилам мостика, медленно осел, закрывая ладонью красное пятно, спрутом расползающееся по светлому камзолу. Монах же, отбросил разряженное оружие и вскочил на ноги. Тяжёлый кинжал, отскочивший от его груди, лежал между ним и уже лежащим Уотсоном.
— Капитан ранен!!!
Боцман, на ходу вытаскивая из ножен на ремне тяжёлую абордажную саблю, ринулся вверх на мостик. Но его опередил Мотылёк, соскочивший с растяжек бизани позади монаха со шпагой в руке. Мгновенный выпад и острие, пробив рясу на плече, со звоном ушло в сторону.
— Что, щенок, — монах обернулся, раскрывая рясу с блеснувший под ней стальной кирасой, — решил ножичком помахать? Только ты ошибся в выборе противника. Я тебе не твой испанишка. Мои клинки захлебывались кровью врагов ещё до вашего с ним рождения!
Сбросив рясу, он остался в коротком тёмном камзоле без рубашки, поверх которого крепилась ремнями кираса. Обнаженные руки покрывала густая вязь шрамов, среди которых багровели оскалы двух черепов. По бокам кирасы на ремнях висела шпага в паре с длинным кинжалом, которые тут же перекочевали в жилистые руки владельца.
— Потанцуем, Мотылёк? – монах, разминая кисти, крутил клинками. – Давай, разрешаю тебе попорхать последний раз, перед тем, как обрежут твои крылышки. Держи, это ведь твоё?
Носок сапога подтолкнул к Мотылька кинжал, который он так неудачно метнул мгновениями раньше. Не сводя глаз с монаха, парень поднял кинжал и выставил его параллельно своей шпаге на уровне груд, чуть согнув руки. Монах же неожиданным броском вперёд сделал уводящий финт шпагой и тут же, припав на колено и крутанувшись, нанес удар кинжалом в бок противника. Но юноша неведомым образом изогнулся и кинжал только распорол парусину рубашки, не причинив ему вред. И тут же вслед уходящему кинжалу взметнулась нога. Выбитый из руки клинок задребезжал по ступеням лестницы, а монах уже стоял в атакующей стойке. Через секунду на Мотылька обрушился град ударов и молниеносных уколов. Но клинок монах вяз в защите парня, то и дело встречая на своём пути его клинки. Отскочив назад, монах уже оценивающе посмотрел на парня:
— Это ведь не Хуан тебя научил. Думаю, при всем желании этот испанец не смог бы выйти победителем из поединка с тобой. Кто твой учитель, щенок?
— Мой отец. И тебе лучше сложить оружие, если хочешь ещё пожить.
—! Щенок Ты кому угрожаешь??? А твой папаша тебя вот такому учил???
И снова град ударов и выпадов пошел в атаку на Мотылька. Но на этот раз скорость клинка была такая, что он превратился в размытую полоску, сверкающую на всех уровнях защиты парня, пытаясь если не пробить в ней брешь, то найти лазейку. Мотылёк же, ловко спаривая защиту, не только отбивал клинок монаха, но и сам пытался атаковать. Но острие шпаги только скользило по стали кирасы. Не обращая внимания на членов команды, которая полукольцом стояла за его спиной, Мотылёк перешёл в атаку и начал теснить монаха к перилам надстройки. В какой-то момент шпаги скрестились и юноша рванулся вперёд. Кончик шпаги противника прошел сквозь переплетение чаши, рассек ему ладонь и намертво застрял в металле. Мотылёк резко крутанувшись руку, не обращая на взрыв боли в ладони, и клинок монаха вырвало из жилистой руки. И тут же сапог парня впечатался в кирасу противника, отчего его откинуло к самой корме. Не давая опомниться врагу, Мотылёк подскочил к монаху и сверху вниз ударил между пластинами кирасы, разрубая ремни и ключицу, загоняя клинок кинжала глубже в тело. Вскрикнув от боли, стряхнул чужую шпагу и приставил острие своей к горлу врага.
— Отец меня многому научил, мразь.
— Ктотвой отец? Кто ты, щенок???
— А ты не узнаешь? Мне всегда говорили, что у меня глаза моего отца. Ты узнаёшь эти глаза? Узнаёшь глаза того, кто умолял тебя не трогать его жену? Мою мать!!!
— Блад??? Этого не может быть!
— Может. Питер Блад – мой отец. А Арабелла Бишоп, смерть которой тоже на твоих руках, была моей матерью. Ты хотел золото? Не выйдет. Твоя плата – сталь клинка.
— Вам всё равно не скрыться от кораблей испанцев! Все корабли ближайших островов ищут ва…глх..хор…
Тонкое стальное острие шпаги уперлось в обшивку фальшборта, пробив горло монаха и предателя.
Мотылёк ещё мгновение посмотрел на бьющееся в агонии тело и развернулся к капитану, которому судовой врач уже накладывал повязку.
— Мой мальчик, если с нами сын самого Блада, то ещё неизвестно, кому не повезет в предстоящей заварушке.
Мотылёк улыбнулся и в почтении склонил голову.
Другие публикации автора:
Автор публикации
