Проснувшись с похмелья, я попытался оглянуться назад и посмотреть на свою жизнь, в надежде отыскать в ней что-то целое и настоящее, но увидел позади себя лишь выжженное поле. Неприкаянную свою судьбу, со всеми неиспользованными шансами и авансами, которыми я не сумел воспользоваться. И вот, в этот самый вечер, почему-то накатила на меня чернейшая тоска. Когда всё вокруг начало зацветать и оживать после блокадной зимы, меня не покидало такое чувство, что я уже не очнусь от сна и в принципе никогда не просыпался, всю свою жизнь находясь в летаргическом состоянии. Я вглядывался в мутное окно, где уже за мартовской серостью начинал пробиваться зелёными ростками апрель. И не понимал, как, вообще, дальше жить.
Находясь в состоянии полнейшего раздрая и тотальной дисгармонии, глядя на комнату, погружённую в тени вечерних сумерек мне до невозможности захотелось наружу. Никогда, наверное, я не чувствовал себя таким одиноким, как в тот вечер. Я поднял воротник ветровки и вжавши голову в плечи, вышел под холодный весенний дождь.
Народу в баре было немного, я сел за столик около окна. За дождевыми разводами которого, люди спешили домой или не домой, но по привычке двигались быстро. Город задаёт свой темп, как тикающий метроном, а мы стараемся ему соответствовать и ни в коем случае не отставать. Я взял двести пятьдесят водки и бокал пива. Начислив себе водки, я услышал за спиной, резко выделяющийся на фоне ненавязчивой музыки, знакомый до дрожи голос.
– Андрей? Привет, Андрей!
Я прекрасно знал кто стоит за моей спиной и разглядывает мой затылок, и я забыл обо всём на свете: и про водку, и про одиночество, и про сырой весенний вечер. Про всё то, что существовало за пределами пространства в котором мы находились: я и этот голос, с ярко выраженной хрипотцой, сказавший где-то позади меня – Андрей? Привет, Андрей!
Этот голос мог принадлежать только одному человеку, с которым я хотел бы быть вместе всегда: и ни годы, ни боль, ни множество других встреченных мной людей не могут это изменить. Так уж получилось и никогда, и ничего здесь не изменить. Не оборачиваясь я кивнул и выпил водку, горечью пролившийся по горлу.
– Я, кто же ещё?
Я так ответил, будто мы каждый вечер сталкиваемся в баре, вот так, в непринуждённой атмосфере. Только Ольга обладала удивительной особенностью выводить меня из себя. Эта особенность у неё сохранилась с первого дня нашего знакомства.
Она села напротив меня закинув ногу на ногу и в подслеповатом кабацком полумраке я не сразу понял, что в ней изменилось. Вроде бы обычное её лицо: ласковое, с чуть плутоватым выражением, но что-то неуловимо поменялось. И тут до меня наконец дошло. Ольга была подстрижена под мальчика. Худее, чем обычно, с неестественной бледностью лица, в полумраке она выглядела, как мальчик-подросток.
– Привет, Оль, – опустив глаза, сказал я.
– А ты изменился, – сказала она. – Возмужал.
С того самого момента, как Ольга отправилась колесить автостопом с бродячими музыкантами, прошло больше четырёх лет и много воды утекло с тех пор. Сумасшедшая девчонка, которая долгое время была центром моего мироздания, теперь не занимает всецело пространство моего сердца. Я больше не думал о ней и всё реже видел во сне, но всё равно она оставалась огромным куском моей жизни. Ещё долгое время после её отъезда, я как брошенный хозяином пёс смотрел каждый вечер на входную дверь и ждал, когда она вернётся в мою квартиру со своим горящим взглядом и очередными безумными идеями. Но она больше не приходила и молчал телефон. Ольги больше не было в моей жизни, и я учился существовать заново: ходить, думать, говорить, дышать. В моей жизни начали появляться другие женщины, но ни к кому я не испытал даже доли той любви, как к Ольге. Моё сердце захлопнулось и больше не пропускало через себя никаких эмоций.
– Что-то не так? – улыбнулась она. – Ты на меня смотришь, как на покойницу.
– Нет, всё в порядке, просто не знаю, что с твоими волосами? Непривычно, вот так.
– Надоели, вот и остригла. Я всю свою жизнь их таскала, а сейчас устала. Я вообще чувствую себя усталой, очень усталой, будто мне сто пятьдесят лет, а мне ведь нет и тридцати.
Ольга положила мне на руку свою ладонь. И я вновь спустя столько времени почувствовал её тепло и меня захватило сумасшествие. Я моментально забыл про обещание, которое давал себе: презирать её, ненавидеть, не любить, не помнить. И всё равно, сейчас, мне хотелось продлить это мгновение, когда она сидит рядом со мной – улыбается, держит за руку. Старательно закопанные мной чувства, как мертвецы, своими корявыми и сгнившими пальцами пытались откинуть могильную плиту и выбраться наружу, и я ничего не мог с этим поделать.
– Как, сам? – спросила она, вкрадчиво заглядывая мне в глаза, вливая в них всю свою нежность.
Хотелось бы соврать ей. Выглядеть уверенней и наглее, что всё у меня хорошо по жизни, да только боюсь, что видела она меня насквозь и врать ей не имело никакого смысла. Да и вряд ли всё может быть хорошо у человека, который сидит один в баре, за бокалом пива и четвертинкой водки.
– Мама умерла, – говорю я. – Два года назад, а так всё по-старому. Пытаюсь выжить в этом сумасшедшем мире. Ну, ты, сама всё знаешь, – ухмыльнулся, я.
Мы сидели друг напротив друга, будто не было этих всех лет, пропастью лежащими между нами. Будто Ольга только вчера меня уговаривала поехать путешествовать автостопом. Не было этих четырёх лет безвременья, тихого тления, ночных кошмаров. Никогда я не умел открывать нужные двери, вот и в этот раз я открыл дверь за которой простиралась бездна. Лучше бы я, наверное, допил дома четвертинку и посмотрев баскетбол завалился спасть и не видел сейчас её лицо, улыбку, не слышал бы за спиной её голоса – Андрей? Привет, Андрей! Неужели все мои старания впустую и вновь я выпустил из бутылки Джинна, который выполнит все мои желания, но заберёт в награду мою душу. Прав, был Лобачевский, предположив однажды, что где-то в бесконечно далёкой перспективе, параллельные прямые всё-таки пересекаются.
– А, ты, как? – спрашиваю, я.
– Да, тоже, понемногу всего. Дочке, у меня, два года.
– Ты, замужем? – зачем-то, спросил я.
– Нет, я тогда торчала на “хмуром” – тёмные времена были знаешь ли. Родители отвернулись, в общем, единственным светлым пятном во всей этой истории оказалась Вика. Она для меня действительно, как божий дар. Дочка – это всё, что есть ценного у меня в жизни. Только благодаря появлению Вики я, возможно, осталась жива. Правда сейчас я её вижу не так часто, как мне хотелось бы. Она живёт с моими родителями, а у меня с ними до сих пор натянутые отношения. А ты, как, женился?
И всё-таки моя хромая судьба, та ещё юмористка. Почему именно в этот вечер и никакой другой, именно в этом баре и именно в тот момент, когда моё восприятие бытия было особенно обострено, мы встретились вновь?
– Нет, не женился.
– Серьёзно? – почему-то искренне, удивилась Ольга, – а чего так?
– Не знаю, не сложилось как-то.
А что ответить ей? Рассказать, что больше никого так и не смог полюбить? Только зачем ей это всё?
– А я в университете хочу попробовать восстановиться. Знаешь, хочется хоть что-то довести в этой жизни до конца.
– Это хорошее дело. Я думаю в этот раз у тебя всё получится.
– А ты не думал об этом?
– О чём?
– Ну, восстановиться в универе. Было бы велело, мы были бы опять студентами, как раньше. Ты же помнишь?
И вот вновь это её безумие: призрачные миражи, воссозданные её мозгом. Вот она сидит передо мной бесконечно близкая и родная, держит меня за руку вливая в неё своё тепло, которое приятной волной разливается по моему телу. И я боюсь себя, своих ощущений и своих желаний. Я понимаю, что на самом деле боюсь по-настоящему, что всё ещё люблю Ольгу. Не смотря на время и пространство, пропастью лежащее между нами.
– Извини, что не предложил. Пить будешь?
– Можно.
– Пиво?
– Нет, давай лучше водочки.
Мы выпили. Смотря в её тёмные провалы глаз, откуда по-прежнему сияли синие огоньки, мне почему-то стало жалко эту потерявшуюся девчонку. Которая так и не смогла по жизни найти себя и возможно уже никогда не найдёт. Наверное, я мог что-то изменить, но механизм саморазрушения был запущен Ольгой уже давно и остановить его не представлялось возможным.
Мы допили половинку и взяли целую. Она рассказывала про дочку, и в эти моменты, в Ольге появлялось что-то новое, чего я ещё в ней не знал, пропустил за те годы, что мы с ней не виделись. Неожиданно, на её подростковом лице проявлялись взрослые черты, что не давало мне забыть о том, что передо мной сидела взрослая женщина, мать…
Ненавязчивая музыка, плывшая весь вечер мимо нас, неожиданно сменилась проникновенными аккордами клавишного вступления “Приходи” группы Сплин: “Целым был и был разбитым, был живым и был убитым, чистой был водой, был ядом, был зелёным виноградом…” Если и есть машина времени, то она находиться у нас в голове и называется – память. Так вот услышанная мелодия, переключает невидимый тумблер в мозгу, и мы снова оказываемся отброшенными в прошлое.
– Наша песня, – сказала Ольга, – потанцуем?
Мы, обнявшись, неспешна переступали с ноги на ногу, а Саша Васильев, как и много лет назад всё призывал кого-то незримого: “Ночь чернеет впереди, свет гаси и приходи…” Ольга положила голову мне на плечо. Маленький гость из прошлого, она, была в этот момент, для меня, самым близким на Земле человеком, самым любимым.
Ту ночь мы провели вместе, а на утро она ушла, оставив после себя горькое послевкусие. Похмеляясь тёплым пивом, тяжело проваливающимся в глотку, я думал, а было ли это вообще всё на самом деле? Может встреча с Ольгой мне приснилась и ничего на самом деле не было. Всё это лишь красивая иллюзия, ловко нарисованная моим больным сознанием. Но, нет, это было на самом деле и ничего я себе не придумал. Доказательством реальности вчерашних событий были: недопитая бутылка водки, две стопки и сиротливо лежащий недоеденный бутерброд с докторской колбасой.
На прикроватной тумбочке лежал криво оборванный тетрадный листок, исписанный Ольгиным ломанным почерком, похожим на кардиограмму. Это было стихотворение, которое она написала много лет назад:
Всё простое стало сложным –
До невозможности пустым.
И если мы завтра с тобой не проснёмся,
Мир не изменится и не станет другим.
Холодное солнце взойдя над домами,
Красной точкой обозначит рассвет.
Новый день просияет мечтами –
В мире, где вместе нас – давно уже нет.
Я поставил пиво на пол и раз за разом пробегал взглядом кривые строчки, пытаясь отыскать какой-то спрятанный между ними зашифрованный смысл, но его там не было, как и не было смысла ни в чём в этом мире.
Так мало и одновременно так много было в этих строчках. А на что я надеялся, что мы вновь будем вместе? Как по мановению волшебной палочки, всё у нас будет хорошо и мы будем счастливы? В одну реку дважды не входят, тем более из которой мы давно вышли и ушли от берега максимально далеко. А река вопреки законам природы изменила своё русло и потекла в совершенно другом направлении. Вода в ней помутнела и заросла илом.
Я остался один. Ольга вновь сумела разрушить всё, то немногое, что я сумел отстроить заново. Я снова стоял на пепелище, мучимый тяжким похмельем, посреди Мира, наполненного тенями и отблесками света давно умерших звёзд…
Другие публикации автора:
Автор публикации
Иван, только вы так умеете писать, задевая все струны души, безнадежный декаданс казалось бы, но почему в него не хочется верить. Хочется верить, что они еще раз встретятся и еще. И потихоньку жизнь наладится. А дочка точно не его? Почему у него не возникла эта мысль?
Алла, спасибо за тёплый отзыв! Дочка не его. Он не подумал из-за разницы в годах. Герои расстались около четырёх лет назад по сюжету, а дочке два года. Ну это так сказать если из нити повествования исходить. А так, там у меня был более расширенный кусок текста повествующий о её приключениях и вот там чётко упоминалось что отец другой человек. При редактировании решил сократить этот момент, потому что он выбивался из ритма повествования и вообще добавлял излишней драматичности, которой и так хватает в рассказе. Как-то так.