Всем сестрАм по серьгАм

 

Все события, описанные в рассказе, являются вымыслом. Герои не имеют реальных прототипов. Любые совпадения с действительностью случайны. Высказанные по ходу действия точки зрения не являются позицией авторов, а сконструированы исходя из логики сюжета.

«Если всем давать по заслугам, то пуль не хватит».

Веселин Георгиев, болгарский писатель.

В небе ярко светит луна. Иссохший лес простирается далеко за горизонт. Стволы деревьев изгибаются в разные стороны, застыв в жутких судорогах. В воздухе пахнет смертью.

На поляне одиноко примостилась избушка. В окне горит огонёк лучины, в нём можно разглядеть пару силуэтов. Ещё два дня назад они таились от людей, но нынче в этом нет надобности.

Старый и молодой домовые сидят за столом. В углу на кровати без чувств лежит мужчина, укрытый старым одеялом.

— Дядя Тихон, — шепчет моложавый коротышка. — Как думаешь, выживет?

— Время покажет, Сеня, — отвечает старичок с длинной седой бородой. — У каждого своя судьба. Но мы постараемся, чтобы не умер.

— Ещё бы кого из человеков найти, — задумчиво бормочет паренёк.

— Хорошо бы. Эхе-хе… Довели мир пакостники этакие, — старичок сжимает крошечные кулачки. — Не боги, а люди… Покалипсис… Эхе-хе…

* * *

Мне изменила любимая женщина. Как оказалось, делала она это систематически и весьма специфическим образом. Она совершила предательство. Подлый такой поступок. Использовала моё безграничное доверие. Но обо всём по порядку…

Зовут меня Кирилл Морозов. Сорок семь лет. Ветеран спецслужб. О роде деятельности и бывшей «конторе» говорить не имею права: при выходе на пенсию подписал документы о неразглашении. Скажу только, что за время службы успел «прогуляться» почти по всем континентам, и даже не раз. Весь мир исколесил, а любовь получилось отыскать только на Родине. Именно ту любовь, которая, как по классике, оказалась зла. Ошибся я, в общем…

Живу в небольшом городке в Московской области, в двушке. Руковожу службой безопасности на заводе. Скучно, пресно, неинтересно. Каждый день одно и то же — малополезная рутина. Ну, разве что иногда работяги попробуют металлолом стащить, или ещё какой-нибудь мусор по мелочи. Готовую продукцию украсть сложнее — мы сельхозтехнику производим. Трактор — это вам не моток проволоки через забор перекинуть. Что ещё? Ну, кто-то из тружеников опрокинет стакан за обедом. И тех, и других в итоге наказывают. Одних депремируют, других со скандалом увольняют. Всё! Никакого адреналина, никакого разнообразия. Скукотища! Как вообще можно жить на гражданке? Свихнёшься от безделья!

Семьёй я со своим разъездным прошлым так и не обзавёлся. Планировал, конечно… Теперь, видать, не судьба.

Со Светланой встретились два года назад. Эффектная, стройная шатенка с чудесной улыбкой. На семь лет младше меня. Она тогда простым хореографом работала. Вскоре после нашего близкого знакомства её назначили заведующим Городским Дворцом творчества. А потом получила звание «Заслуженного работника культуры». Любил, потому и баловал. Сами понимаете, пока связи есть, надо ими пользоваться. Попросил нужных людей — не отказали, «похлопотали» за талантливую женщину. Ну а почему нет? Поёт, танцует, играет на фортепиано и скрипке. Чем не заслуженный работник?

Подарил «Киа Пиканто». Руководителю по статусу автомобиль положен. На права с первого раза сдала. Гаишник, конечно, пытался что-то там ныть насчёт уважения к власти, и что не могут все вот так вот запросто экзамены по вождению с ходу сдавать. Но мы-то знаем истинную цену этим рассуждениям.

Что-то я упустил в наших отношениях. Чего-то недодал. Чего? Не знаю… В постели всё нормально, вроде… В Крыму отдыхали, в Анапе, Сочи. На Байкал сгоняли разок. За границу мне было нельзя — десять лет невыездной.

Ну вот чего ей не хватало? Может, эмоций каких? Не знаю. Наверное, их.

Жили раздельно. Копили на трёшку улучшенной планировки в центре. Недавно выбрали застройщика, собирались предоплату вносить. Понятно, ночевали друг у друга не раз, но не более того. Договорились съезжаться сразу в новую квартиру. Обоих это устраивало.

Два месяца назад, в начале июля, во Дворце творчества открыли театральную студию. Она стала художественным руководителем. По пьесе местного автора поставили спектакль с попсовым названием «Во имя любви». Был на премьере — эдакий слезодавильно-романтический микс с не менее попсовым хеппи-эндом. Конечно! Куда же без него? На удивление, спектакль выстрелил, почти мгновенно стал успешным, и театр начал гастролировать по области.

Вроде, поначалу всё шло неплохо. Она возвращалась с выступлений счастливая, делилась впечатлениями, мечтала написать пьесу для нового спектакля. А как-то в субботу я встретил в торговом центре одного из актёров — её коллегу. Всё бы ничего, но труппа в это время должна была быть на гастролях. Светлана, конечно, не была исключением.

Поздоровались, перекинулись дежурными фразами, и я, не зная, как продолжить беседу, поинтересовался, когда очередной показ их ванильного хита.

— На прошлых выходных отыграли, на этих отдыхаем, следующий через неделю будет. Светлана Юрьевна такой график утвердила — два спектакля в месяц.

Я не подал вида, что удивлён. Разве что попрощался чуть резче, чем стоило.

Получалось, она мне врала. Поначалу пытался убедить себя, что всё хорошо, что это всего лишь пустые предположения, глупая ревность. Но здравый смысл подсказывал, что всё далеко не хорошо.

Ничего ей не сказав, принялся за расследование. Через знакомых из «прослушки» получил список абонентов с номерами и фамилиями, с которыми она общалась последний месяц. На подаренный «Пиканто» повесил «жучок» и с его помощью выудил маршруты передвижения.

Оказалось, что два раза в месяц, по субботам, благоверная якобы гастролировала, а в воскресенье возвращалась домой, как ни в чём не бывало. На самом же деле она ездила в некое помпезное местечко — трёхэтажный особняк восемнадцатого века, настоящее произведение архитектурного искусства, которое каким-то коррупционно-волшебным образом оказалось в собственности у некоего бизнесмена Олега Воронёнкова. Как памятник архитектуры смогли передать в частную собственность, для меня осталось загадкой. Но как есть.

Красивый дом. Бывшее дворянское гнёздышко с огромным садом и тремя фонтанами в живописном, уединённом месте на берегу озера. Я был впечатлён размахом архитектуры, а цветущий летний сад придавал композиции особый шарм. Вся территория была огорожена забором. За дорогими, массивными воротами стоял небольшой домик для охраны.

Несколько суббот мы с напарником, Юрой Чистяковым, вели скрытое наблюдение из лесопосадки, расположенной неподалёку от особняка. Юра был не просто напарником, он был лучшим другом и боевым товарищем, с которым я плечом к плечу прошёл сквозь такие замесы, из которых выбирались только самые верные и самые преданные.

Мы торчали в засаде и наблюдали, как к усадьбе подтягиваются разнокалиберные авто и скрываются в каменной пасти въездных ворот. Некоторые лица удавалось разглядеть благодаря хорошему фотоаппарату с профессиональной оптикой и отсутствию тонировки на окнах. Остальных вычислили по номерам машин.

Часть гостей чередовалась, но были и постоянные посетители. Как правило, за вечер приезжало от восьми до двенадцати человек — мужчин и женщин. Столичный депутат Пётр Лобзенков и глава нефтеперерабатывающей компании Сергей Орлов были из постоянных. Моя благоверная гастролёрша — тоже.

Нам удалось подключиться к видеокамерам особняка и получить яркое представление о том, чем они там занимались. Ярые ценители старинной архитектуры и помпезных фонтанов тупо трахали друг друга разными изощрёнными способами, порой проявляя недюжинную фантазию и великое множество специальных, хитрых и не очень спецприспособлений. Свингеры доморощенные, мать их!

«Ну и что? — спросите вы. — Каждый волен распоряжаться судьбой по своему усмотрению. Каждый в праве трахаться с кем хочет, где хочет и как хочет. Тем более, при отсутствии брачных обязательств».

«Конечно! — отвечу я. — Только есть одно «но». И даже два! Первое: Светлана продолжала утверждать, что хочет за меня замуж. Мы с ней даже дату свадьбы запланировали. А второе — она трахалась с моим врагом. С тем самым Петром Лобзенковым.  Достаточный аргумент?»

До столицы больше сотни километров, а вот ведь как выходит… Снова этот тип врывается в мою жизнь. Именно эта сволочь была одним из инициаторов моей отставки.

Как-то, на очередном задании, мы с Юрой «упокоили» двоих отморозков, которые детей насиловали. Не стали мы их живыми брать. По бумагам всё прошло чисто: сопротивление при задержании, ликвидация. Но один из жмуров оказался родственником депутата, и Лобзенков через высокопоставленных генералов добился нашего увольнения. Именно с его лёгкой подачи и мы с Юрой, и наш руководитель были отправлены на пенсию. Так я и стал майором в отставке.

Долго обдумывал своё положение. Казалось бы, чего проще: просто поговорить с ней, выяснить отношения тет-а-тет. Но не смог… Я не понимал, что могло её заставить пойти на это, не понимал, как вообще возможно вонзать нож в спину любимого человека? Ради чего? Я спрашивал сам себе, но не хотел знать ответов. Не хотел задавать эти вопросы ей, потому что любой из них был бы недостаточно весомым, чтобы оправдать такое предательство.

Ссылаясь на занятость, служебные командировки, а затем на простуду, я перестал с ней видеться. Она звонила каждый день, порывалась приехать, но я запретил: якобы нечего «заразу» хватать, скоро вылечусь и увидимся.

Хорошенько поразмыслив, я принял решение: иду мстить! Не только своей благоверной — всем! Надо всё же разворошить это «гнездо разврата». Шумиха, конечно, поднимется та ещё, но буду стараться замести следы. Опыт не пропьёшь! Да и подвигаюсь немного, а то закостенел совсем. Если, вдруг, на меня выйдут, допросов не боюсь. Расколоть меня будет сложно. Даже детектор лжи — не проблема. Нет в нашей стране ещё такого спеца, который смог бы подловить меня на лжи. Полиграф покажет только те реакции, которые захочу показать. Специально на это неоднократно сдавал зачёты в своё время. Да и вообще, сколько можно в офисе штаны протирать? Не дело это для настоящих мужчин.

«Чистый» — тактический псевдоним Юры Чистякова — согласился участвовать сразу, без лишних вопросов. Терять ему нечего. Такой же одиночка, как и я. По специальности и призванию — стратег. Планирование и подготовка специальных операций различной степени сложности — его стихия. Вот и в этот раз умудрился достать поэтажный план особняка, что существенно облегчило подготовку к «мероприятию».

Мы весь вечер проторчали у него на кухне, до мельчайших подробностей разбирая каждый предстоящий шаг. В это время телик утомительно бухтел о росте напряжённости между Китаем и США. Лидеры стран грозились применить ядерное оружие в случае обострения ситуации. Мировую экономику лихорадило, доллар падал, юань рос. Эксперты хором прогнозировали продолжение конфликта и переход его в активную фазу. В общем, всё как всегда, вроде.

Нам было не до новостей — насущных проблем хватало. Поэтому на бубнёж в телевизоре внимания не обращали. А стоило бы, чёрт возьми! Впервые в жизни надо было посмотреть этот хренов зомбоящик. Глядишь, и сложилось бы всё иначе.

— Задолбала политота. Одни и те же рожи, одни и те же вопли. Третья мировая, пиндосы, европейцы, северокорейцы, китайцы… Вечно им мало! Надоело, — пробурчал я и вырубил гунделку.

Мы досконально изучили планировку особняка. Первый этаж занимали холл, кухня, раздевалка и бассейн. Второй — гостиная, бильярдная, спортзал. На третьем были номера — те самые комнаты отдыха, в которых и происходило главное «веселье». Точками на плане были обозначены видеокамеры наружного и внутреннего наблюдения. Картинка «писалась» на удалённые серверы, и нам это было совсем ни к чему. Так что одной из основных задач напарника было их отключение как по периметру, так и внутри особняка. Чистый заверил, что сделает всё в лучшем виде.

Из прокуренной Юркиной кухни удалось выбраться только на рассвете. Зато план был полностью готов. Осталось отоспаться, собраться с мыслями и провернуть то, что теперь стало неотвратимым.

* * *

В следующую субботу я оставил мобильник дома, запер квартиру и выдвинулся. Спортивная сумка со снаряжением — через плечо наперевес. Со стороны могло показаться, что я просто иду в спортзал. Как раз это мне было и нужно. Для человека, который задумал нарушить закон, главное — не привлекать внимание и чувствовать себя максимально непринуждённо. Я старался держаться подальше от магазинов и лишний раз не светиться на камеры.

На улице накрапывал дождь. Ночью было обещано без осадков, а к утру — ливень. Идеально! Если оставим следы, слякоть и грязь их уничтожат. Конечно, шансы, что на меня всё же выйдут, были велики: у каждого гостя этого свингер-шалмана были высокопоставленные родственники или покровители. Но я верил в лучшее. И в удачу.

С напарником встретились на окраине города. Юра приехал на старенькой, знакомой мне, синей «семёрке». Машина уже давно не стояла на учёте, да и номера — «однодневки». Такие авто, как правило, месяцами, а то и годами, дожидаются своего часа, чтобы уже на следующий день снова пропасть надолго в каком-нибудь малоприметном гараже.

Я сел на заднее сиденье. Вместо приветствий мы просто кивнули друг другу.

— Готов? — спросил Чистый.

— Как всегда нет, — буркнул я. — Не выспался. Сейчас бы в баньку, а не это вот всё.

Было видно, что он напряжён. Я хлопнул его по плечу.

— Всё будет нормально, братан. Погнали.

Машину оставили в лесу в паре километрах от особняка. В кобурах скрытого ношения — пистолеты Glock. С ними привычнее, предохранителя нет, хороши в работе. Но применять их договорились только в крайнем случае. Основное оружие — шприцы-пистолеты в виде авторучек, по двадцать штук на брата. По нашим прикидкам в особняке должно было быть не больше двадцати пяти человек: хозяин, восемь-двенадцать гостей, два охранника, три-четыре водителя, два повара и официантка. Инъекции парализуют на сутки. Нож, кастет и удавка тоже у каждого. На всякий случай.

Облачились в чёрные балаклавы и перчатки. Накинули зелёные маск-халаты. Чистый аккуратно пристроил за спину объёмный рюкзак. В нём поместились хитрый аппарат, размером с микроволновку, и другие необходимые для реализации нашего плана вещи.

Хитрый аппарат — это «Блокиратор», глушилка электроники. В том числе, видеокамер и мобильников в радиусе километра.

К восьми вечера мы добрались до высокого забора, укрылись в кустах, недалеко от ворот, и стали ждать. Уже к девяти часам все гости прибыли, суета прекратилась, ворота плавно закрылись. Стало тихо.

Ну, кто не успел, тот опоздал. Веселье начинается!

Чистый включил «Блокиратор», аппарат зажужжал.

— Прогревается, — улыбнулся напарник.

Мы подождали несколько минут, загорелся зелёный индикатор.

— Порядок. Выступаем!

Чистый подсадил меня, я перемахнул через кирпичный забор. Пригнувшись, подошёл к домику охраны.

— Это что такое? Сигнала с камер пропал, кажись. Чего это оно? — донёсся голос из сторожки. — Ты шаришь в этой технике? Я вообще ни бум-бум.

— Питание проверь, — ответил другой.

Из домика вышел высокий бородатый мужик в камуфлированной форме и заковылял к воротам. Я успел прочитать надпись на шевроне: «ЧОП «Защита».

Пора!

— Ахх-р-р…

Одной рукой я обхватил его сзади за шею, другой — всадил инъекцию в плечо. Он пробовал сопротивляться, получалось вяло. Захват — одна из моих «коронок». Отработан приём до мелочей. Тело чоповца быстро обмякло.

Первый готов. Теперь второй.

Я открыл дверь.

— Ну чё там? — донеслось из сторожки.

Я уверенно вошёл внутрь. На диване возлегал грузный мужик в распахнутой настежь форме. Даже растянутая на два размера футболка не могла укрыть внушительного живота, свисавшего над пряжкой ремня.

Увидев незнакомца, он вскочил и попытался попасть босыми ногами в стоящие у кровати берцы.

— Вы кто? — спросил он.

— Новый начальник охраны, — отвечаю, продолжая подходить.

Он, наконец, пристроил ступни в берцы и даже успел встать.

Поравнявшись, я резко ударил его фалангой среднего пальца в кадык. Мужик округлил глаза и обхватил шею руками. Не дожидаясь, пока тот придёт в себя, я сделал подсечку, и грузное тело с грохотом рухнуло на пол. Сел ему на спину и снова использовал шприц-пистолет. Перевернул парализованное тело, зарядил ладонью по морде — никакой реакции. Второй готов.

Вышел из домика охраны, открыл ворота и впустил Чистого.

Передвигаемся тихо и быстро. Шуметь нельзя. Если кто заметит — поднимется ненужный хай.

Следующая цель — водители, обосновавшиеся в пристройке к особняку.

В комнате на широком угловом диване восседала троица типичных водил. Все трое были не на шутку возбуждены. Они явно чего-то боялись и проклинали широченную плазму, которая, по понятным только нам с Юрой причинам, категорически отказывалась показывать им новости, которые прервались на самом интересном месте.

— Если пиндосы ответят корейцам, поверьте, мало никому не покажется! — эмоционально кричал первый.

— Чует моя задница, что китайцы уже запустили! И не одну!— отвечал другой. — А если да, то там и корейцев не нужно будет, чтобы всю Америку в пыль сжечь.

— Трындец, мужики, в жизни не подумал бы, что до такого доживём. Пора йод покупать. Хоть бы нас в эту труху не втянули, — причитал третий.

— Чёртов телик! — вспылил первый. — Давай, жене звони, пусть расскажет, чё там.

Больше они ничего не успели сказать. Чистый в одиночку вырубил всю троицу меньше, чем за пятнадцать секунд. Красиво сработал парень, ничего не скажешь —Мастер.

Я ввёл каждому инъекции парализатора. Больше водил не волновали международные потрясения.  Не переживайте, пацаны.

Теперь кухня. На пороге курил тучный и румяный мужчина. Классический представитель поварской профессии. Он даже не успел понять, что произошло. Я просто подошёл и прислонил парализатор к шее. Нейротоксин сработал чётко. Я подхватил падающее тело и прислонил спиной к стене:

— Балдей, толстяк.

Второго повара и официантку обезвредили быстро: оба суетились на кухне и нас не заметили.

Проверили бассейн — никого. Теперь надо было браться за гостей и хозяина особняка. Чистый остался на первом этаже. Он должен был встречать и «успокаивать» тех, кто появится. В том числе, и тех, кого пропущу я в ходе «экскурсии».

Я поднялся по лестнице на второй этаж. Гостиная оказалась пустой, спортзал тоже. Из бильярдной — голоса и смех. Двое быковатого вида мужиков обхаживали пару нимф в вечерних платьях. Партия «два на два» в стадии разогрева. Самцы шутили и курили, стоя спиной ко входу, самки хихикали, попивая искристые напитки из высоких бокалов. На бильярде играть сегодня точно никто не собирался. Стол был заставлен рюмками, бутылками элитного алкоголя и тарелками с закусками.

Я взял парализаторы в каждую руку, вошёл в помещение. Меня не заметили. Сделал синхронные инъекции в шеи мужикам. Тела обмякли.

Одна из нимф завизжала.

— Ааа-аа-аа!

— Молчать, — твёрдо скомандовал я. — Полиция нравов. Иванов моя фамилия.

Та, которая кричала, выглядела лет на тридцать. Стройная брюнетка. Вторая – блондинка, явно старше, но всё ещё в соку. Она, в отличие от подруги, не сдрейфила и пробовала откровенно дерзить:

— Слышь, ты, Иванов! Мы никого не вызывали! Понял? Я сейчас людям позвоню! Ты применил насилие к гражданам. На каком основании? Ты вообще знаешь кто?..

Мне некогда было болтать, поэтому я просто вколол ей нейротоксин в плечо и подхватил падающее тело.

Брюнетка снова завизжала.

— Заткнись, дура, — прорычал я, усаживая обездвиженное тело блондинки в кресло. — Сколько людей наверху?

— Не знаю, — всхлипнула она. — Мы с Вадиком час назад приехали.

— Ты здесь раньше была?

Она молчит. Губы трясутся, сейчас заплачет.

— Была или нет?

— Нет, ну… Мы давно приезжали. Один раз всего!

— Не повезло тебе сегодня, подруга.  Замри! — я воткнул парализатор в шею.

Щёлк!

Развернулся и пошёл на выход.

По нашим подсчётам наверху должно было быть шесть человек. Занято максимум три номера. Но, возможно, где-то по три или четыре гостя. Кто их знает, этих извращенцев.

Поднялся на третий этаж. В обе стороны шли коридоры с номерами. Всего семь дверей. Если номер занят, на магнитной панели горит красный огонёк. Я достал из кармана пластиковую карту, которая, по заверению Чистого, открывала все магнитные замки в доме. Дошёл до конца одного из коридоров. Здесь было занято два номера.

Приложил ухо к первой двери.

Изнутри горланил «Rammstein»:

Du…

Du hast…

Du hast mich…

Duhastmich…

Использовал карточку. Щёлк! Сработало.

Быстро просочился в номер и затворил за собой дверь. Апартаменты двухкомнатные. В первой комнате никого. Из дальней звучит командный женский голос:

— Сядь и смотри на меня, животное!

Я даже вздрогнул. Почему-то не сразу сообразил, что там происходит нечто далёкое от традиционного понимания близких отношений между мужчиной и женщиной. Вошёл в комнату. На полу сидел голый жирдяй в кожаной маске и с шариком во рту. Над ним возвышалась дородная, ярко накрашенная бабища не первой свежести. Она шлёпала своего раба плёткой, а тот вздрагивал и морщился, как какой-нибудь гриб-сморчок. Из одежды на бабище были только высоченные лаковые сапоги на шпильках и латексный чёрный корсет.

— Нифига себе у вас тут веселье. — Оба замерли от моей наглости. — Ты зачем это, ведьма злая, толстяка обижаешь? У него, наверное, жена, детки дома, а ты его по попе… Не стыдно?

Пока они оба, выкатив глаза, пытались понять, что происходит, я вырубил злую тётку дозой парализатора. Мужика же я просто схватил за волосы, подтащил к кровати и пристегнул к ней наручниками. Он даже не сопротивлялся.

Вдруг до меня допёрло, почему этот здоровенный детина такой податливый. Но, на всякий случай, решил уточнить:

— Слышь, чудак? Чё-то я не понял… Ты это… Это тебе понравилось, что ли? Ну, когда я это… Ну, когда я с тобой грубо…

— Угу, — кивнул жирдяй и уставился на меня преданными щенячьими глазами.

— Да ну нафиг! — обалдел я от такого поворота, и вколол ему дозу успокоительного зелья.

Из следующего номера слышалась романтическая песня Джо Дассена:

L’Amérique, l’Amérique, jeveuxl’avoiretjel’aurai

L’Amérique, l’Amérique, sic’estunrêve, jelesaurai

L’Amérique, l’Amérique, sic’est un rêve, je rêverai

L’Amérique, l’Amérique, sic’est un rêve, je veuxrêver

Щёлк! Захожу. В дальней комнате слышу стоны. Осторожно прокрадываюсь и вижу, как на кровати один мужик пользует другого мужика сзади.

Приглядываюсь. Хозяин особняка Воронёнков сверху. Снизу — господин Орлов. Элитный бутерброд. Бескорыстная мужская дружба.

«Ну что за блядство!» — думаю я, а вслух говорю:

— Здарова, пацаны! От запоров лечимся?

Они не успевают понять что к чему, и я всаживаю инъекцию в спину альфа-самца. Тело валится на бета-даму. Мне не хочется здесь долго находиться. Вжик — второй тоже лежит, словно мумия.

Что-что, а вот это особенно отвратительно. Блевать тянет от увиденного. Просто негодование какое-то. Взрослые мужики ведь! Почему-то проскользнула мысль, что такое далеко не редкость. Эх, погонять бы вас по пустыням Африки, или по колумбийским джунглям. Быстро бы излечились.

Я перешёл в другое крыло. Красный огонёк горел только в одном номере — седьмом. Значит, благоверная там. Больше быть ей негде.

Пауза затянулась. Я прошёл слишком долгий путь, чтобы остановиться именно здесь.

— Встречай, любимая, сейчас сыграем свадьбу.

Я вошёл в номер. Сороковая симфония Моцарта мягко заполняла всё пространство номера. Сквозь ритмичные голоса скрипок пробивались женские стоны.

На кровати, на спине, лежал какой-то мужик. На нём, точнее на его достоинстве, скакала Светлана. А сзади в неё входил законотворец Лобзенков. Я видел, как она закатила глаза и приготовилась нырнуть в развратные объятия оргазма…

Я множество раз прокручивал в голове момент этой встречи. Мечтал посмотреть изменнице в глаза. Но теперь… Несмотря на то, что план действий не предусматривал нанесения тяжких телесных, я не сдержался.

Прямым ударом в челюсть вырубил депутата. Схватил Светлану за волосы и стащил с мужика, который тут же попытался встать. Я наступил ему между ног. С силой надавил. Он заорал. Носком другой ноги засадил ему в висок. Он моментально вырубился. Отшвырнув Светлану в угол комнаты, я снял балаклаву и открыл лицо.

Она схватила полотенце, прикрылась и залепетала:

— Меня вынудили. Любимый, любимый, умоляю, любимый… Они шантажировали меня! Угрожали убить! Любимый мой! Кирюшенька!

Пока она несла эту ахинею, я вкалывал нейротоксин обоим её любовникам.

— … это они, Кирюш. Это всё они! Они говорили, что будет всё очень плохо, если я не соглашусь. Обещали лишить работы. Я люблю тебя! Слышишь? Кирюшенька! Кирилл! Я люблю только тебя! Клянусь тебе! — она на коленях подползла и обняла меня за ноги.

— Только тебя, слышишь? Только тебя! Ты моё всё. Ты мой ангел! Да! Я себя ненавижу. Ненавижу себя за это всё! Но я не виновата! Ты мне веришь? Они меня заставили! Они заставили меня! Я не виновата. Слышишь? Ну что ты молчишь? — она разрыдалась. — Скажи что-нибудь! Умоляю! Прости меня! Прости, Кирюшенька! Любимый мой! Ну что ты хочешь, чтобы я для тебя сделала? Скажи! Ну?

Я молчал, но мысли в голове кипели. Какие же большие надежды я возлагал на наши отношения. Какие были чувства! Страсть! Любовь! Я не испытывал такого никогда. Это намного круче всего, что я чувствовал в жизни до встречи с ней. Как близка была реальность с новой квартирой, свадьбой, детьми. Казалось, всё это так рядом. И… бах! Сразу с двумя… Да и видно, что в удовольствие всё было… Дурак! Думал, что никому из нашего взвода в личной жизни не везёт, а мне вот фартануло. Несмотря на возраст. Вопреки опыту других отставников. Ага!

Она плакала навзрыд. Слёзы лились ручьём по милому лицу. Милому? Да ладно! Теперь для меня она стала какой-то Медузой Горгоной.

Что ей сказать? «Эх, Света, не верю я тебе». Банальщина, как в их дешёвой постановке. Да и к чему слова после всего? Это предательство, измена. Да ещё и с врагом. Видимо, судьба у меня такая — одиночество.

Я оттолкнул бывшую.

— Прости, Кирилл! Прости! — кричит она, пытаясь снова обнять меня за ноги.

— На один вопрос мне ответь. Только честно, — я сделал паузу, она тоже замерла в ожидании. — Почему?

Молчит. Закрывает ладонями лицо, мотает головой.

— Почему? — повторяю я. — Ответь!

Она перестала рыдать и тяжело вздохнула. Её губы шевелились, она пыталась подобрать какие-то слова. Я не мог разобрать и половины. Она утёрла слёзы и уставилась куда-то в сторону, в угол.

— … за границу обещал увезти. Мир показать, яхту подарить…

Я смотрел на неё и вспоминал институт, когда стал свидетелем разговора однокурсниц. Одна студентка учила подруг:

— Самое главное, девчонки, в жизни — это продать себя подороже.

Те слова врезались в память. Верил, что это неправда. А сейчас, глядя на Светлану, чувствовал себя полным идиотом.

— Серьёзно? Деньги? Тупо бабло? Ты меня кинула из-за сраных денег? И только?

Я наклонился, схватил её за подбородок и приподнял голову.

— Мало было? А сколько должно быть? Миллионы? Десятки, сотни миллионов? А миллионы чего? Рублей? Или баксов? А, ну да… За границей же только баксы. Да? И сколько он тебе обещал? Нет, мне реально интересно, сколько твоя… шкура стоит?

Она не ответила.

— А ещё интересно, вы все такие? Или это только мне так повезло?

— Не знаю… — шепчет она и снова плачет. На этот раз тихо, без истерики.

Невыносимо хотелось вернуть всё вспять. На мгновение я подумал, что смогу вернуть и Светлану, если прощу. Но сразу отогнал эту мысль.

Хотя слабость я всё же проявил – на глаза навернулись слёзы.

— Одевайся…

Она шустро натянула трусы и лифчик.

— Остальная одежда у меня в другом номере.

— Ты понимаешь, что натворила? Понимаешь?! — закричал я, сжираемый обидой. Затем выдохнул и, неожиданно для самого себя, успокоился. Во мне будто что-то сломалось, переключилось и отсекло все чувства, а на их месте образовалась пустота. Но так было даже лучше. Легче.

Всё должно закончиться здесь. Сегодня. Сейчас!

Я достал шприц-пистолет, взглянул в её глаза и ввёл в шею дозу нейротоксина. Светлана рухнула мне под ноги.

— Последняя, — прошептал я и посмотрел на часы. Прилично выбиваемся из графика.

Вновь натянул балаклаву, обошёл все номера, чтобы убедиться, что никого не оставил в сознании и что остальные комнаты в самом деле пусты. Предосторожность оказалась излишней.

Чистый сидел в холле, в большом кресле. Невозмутимо, как всегда. Взглядом он указал на настенные часы.

— Как тут? — спрашиваю его.

— Этаж и улицу проверил. Тишина. Хотя… — он запнулся. — Ладно, это лишнее.

— Что? — напрягся я.

— Не знаю. Забудь. Не сейчас. Потом расскажу.

На Юру это было совсем не похоже. Он никогда не отвлекался на малозначительные мелочи. Здесь явно что-то случилось. И Чистый не хотел признаваться, что именно.

— Выкладывай! — отрезал я. — Времени мало, сейчас каждая мелочь важна.

Внезапно с потолка рядом со мной рухнула люстра. Здоровенная, тяжёлая хрустальная люстра, которая провисела там с дореволюционных времён, и стоила больше, чем все обещания, полученные моей бывшей от её хахалей-трахалей.

— Вот, примерно об этом я и говорю, — будто ни капли не удивившись произошедшему, пожал плечами Юра.

Я пытался сообразить, к чему он клонит, но ничего логичного в голову не приходило.

— У тебя тут люстропад, что ли?

— Типа того, — кивнул он и ткнул пальцем куда-то в дальний угол огромного холла. — Вон ещё.

Я проследил взглядом и заметил лежащий на боку тяжёлый старинный буфет. Из него высыпалось на пол всякое разное, а что-то явно хрустальное разлетелось на мелкие осколки, не выдержав падения.

Я всё ещё не понимал, к чему он клонит, и развёл руками.

Юра поспешил ответить:

— Сам не соображу. Никого, кроме меня, не было. А эта здоровенная бандура просто опрокинулась на бок. Своими глазами видел.

Я недоверчиво смотрел на него.

— Ты же понимаешь, что сейчас не лучшее время для шуток? Мы торопимся.

— Я об этом и говорил. Ты сам настоял на объяснениях, — он поднялся. — Работаем?

Мы перетащили парализованные тела в холл первого этажа. Охрану, водителей, кухню, хозяина и гостей. Затем Чистый на каждом этаже установил взрывчатку.

Полночь.

На полу лежали девятнадцать человек. Все в сознании, таращились на нас, как рыбы. Двигаться у них не получалось. Многие пытались что-то сказать, но слышно было только их мычание. Да и что они могли сказать? В лучшем случае, умоляли бы, угрожали, просили…

Я притащил канистру и полил ещё живых людей бензином. Я сам должен был это сделать, Чистый тут не причём. Они замычали активнее. Парочка борцов с запорами стали слегка повизгивать, едва почувствовав запах высокооктановых нефтепродуктов.

Когда закончил с водными процедурами, подумал, что надо бы что-то сказать смертникам напоследок, прежде чем праведное пламя очистит их тела от грешных помыслов и постыдных поступков. Нет, ну в самом деле! А то как-то не по-человечески получается.

Я демонстративно откашлялся:

— Ну что, поросятки мои хорошие? Наркоманы, тунеядцы, извращенцы… Готовы превратиться в бекон? — я усмехнулся. — Молитесь, ибо через несколько минут вы сгорите в огне очищения.

Самые отчаявшиеся начали похрюкивать. Ну, точно поросятки!

— Ты, Света, не всегда была сукой, поэтому знай, что мне даже немного тебя жаль.

Услышав это, она принялась неистово мычать, как бы намекая, что она готова на всё и бла-бла-бла-бла-бла…

— Обещаю посвятить тебе отпуск на Канарах, когда появится такая возможность. А она скоро появится, будь уверена. Буду загорать на горячем коралловом песке и наслаждаться воспоминаниями о том, как ты закатывала глаза, прыгая на вот этом вот кобеле с посиневшими яйцами.

Я пнул упомянутого кобеля. Тот заворочался и высморкал пузыри из носа.

Несмотря на то, что я говорил, моё сердце рвалось на части. Я снова и снова мысленно спрашивал самого себя: может ли всё закончиться как-то иначе? И всякий раз получал ответ собственной гордости: «нет!»

Я продолжил свою речь:

— Пламя очистит ваши души от грехов, и вы попадёте в рай. Это лучшее, что мы можем для вас сделать. Можете не благодарить. Ну а наше место после этого будет в аду. Так что, вряд ли мы с вами хоть когда-нибудь увидимся. Но, на всякий случай, попрошу у вас прощения. Ну, мало ли… Короче, если можете, простите нас…

И я чиркнул зажигалкой…

* * *

Мы вышли за ворота, Чистый достал пульт и нажал единственную кнопку. За спинами прогрохотала плотная серия взрывов. Бывшее дворянское поместье, объятое пламенем, разбросало повсюду кирпичные осколки. Эхом разнесся над озером последний аккорд состоявшейся мести.

Чистый споткнулся и упал на ровном месте, выругался. Кривясь от боли, поднялся.

— Ногу подвернул,— он обернулся он. — Обо что я, на хрен, споткнулся? Там же нет ничего. Сука! Как не вовремя.

Он посмотрел на меня и грустно улыбнулся. Затем отдышался и похромал к лесу.

— Как-то слишком много мистики для одной ночи. Тебе не кажется? — спросил он, переводя дыхание.

Я не придал значения тому факту, что он упал без видимых причин. Как и тому, что в особняке сами по себе падали вещи. Я вообще во всякую там мистику никогда не верил. Всегда старался жить в настоящем, реальном мире. Мире, в котором есть место чести и достоинству, преступлению и наказанию, предательству и мести, но нет места тому, чему нет рационального объяснения.

— Стареешь, командир, — пробубнил Чистый, когда мы углубились в лес. — Менять план в последний момент — не самое лучшее решение на операции. Это как не подчиниться приказу, пусть даже своему собственному. Не пожалеешь?

Я знал, что, возможно, совершил самую большую ошибку в жизни, но я, также, понимал, что по-другому поступить не смог бы. Подтвердить или опровергнуть правоту моего решения могло только время. Поэтому и на вопрос Чистого отвечать не стал. Вместо этого я просто помог ему доковылять до машины. Надо было поскорее убираться подальше, пока ещё была возможность скрыться от законного возмездия за содеянное.

Спустя полчаса мы уже сидели в старой «семёрке». Выбираться из лесу предстояло по лесной грунтовке не меньше двух километров.

Чистый молчал, прокручивая случившееся.

— Что скажешь в итоге? — наконец заговорил Юра.

— Поживём — увидим, — нехотя ответил я. — Не ссы. Твоего лица никто не видел. А за меня не думай. Прорвусь, не впервой.

— Знатный пожар устроили. Через час-полтора понаедут все, кому не лень. Шума будет больше, чем от взрыва.

Он сильнее нажал на газ. Двигатель чихнул, «семёрка» потеряла мощность.

— Бензонасос, что ли? — посетовал Чистый. —  Ни разу не подводила. Вроде, всё проверил. Странно.

Я его не слушал — увлёкся мыслями. Чувствовал опустошение. Да, Света наказана, цель достигнута. А что дальше? Смогу открыть когда-нибудь душу какой-нибудь женщине? Очень сомневаюсь. А жениться надо, детей хочется. Мальчика и девочку. Лучше двойняшек или близняшек. А потом и внуков.

Из омута размышлений в реальность выдернул тревожный звук. Я даже не сразу понял, что происходит. Оказалось, Чистый включил радио. Старый приёмник в старой машине. И то, что мы успели услышать, показалось каким-то бредом, абсурдом, розыгрышем. Сквозь хрипы помех чрезвычайно взволнованный мужской голос вещал последние новости:

«…Штаты нанесли серию упреждающих ядерных ударов по Китаю и Северной…»

Лес озарила невероятно яркая вспышка. Я зажмурился. Машину швырнуло в сторону, после чего последовал мощный удар. Мы ничего даже понять не успели. Мир схлопнулся и погас…

* * *

Первое, что почувствовал, была тотальная, всепоглощающая головная боль. Кровь пульсировала, будто её подавали в череп насосом под высоким давлением. Мозг прожёван и выплюнут безумным монстром-людоедом. Я пошевелил пальцами сначала одной, потом другой руки. Работают, нормально. А вот ноги… Уж слишком сильно болели обе выше колен. Пальцев и вовсе не чувствовал. Открыл глаза — всё будто в тумане. Во рту — привкус желез, хочется пить.

Я лежал в кровати. Подушка, одеяло… Надо мной — невысокий потолок, сложенный из грубо отёсанных досок. Остальной мир скрыт шторкой, висящей на бельевой верёвке.

Попробовал приподняться и чуть не потерял сознание от пронзительной боли. Закусил губу, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Захрипел, отдышался.

Ладно, живой — уже хорошо.  Надо как-то выяснять, где я и что вообще случилось.

— Есть кто? — попытался сказать громко, но получилось почти шёпотом.

Снова монстр в башке принялся жевать мозг.

— Алё!

— Бегу! Иду! — услышал я неестественно звонкий голос, будто говорил не человек, а какой-то мультяшный персонаж.

Шторка отодвинулась, но за ней — никого. Зато теперь мне открылась вся комната. Дом был явно старым и аскетичным, без изысков, но при этом ухоженным. Имелось небольшое окно, но за ним — ничего, кроме чёрных силуэтов сосен. На стенах — блики от огня.

Я услышал скрежет и краем глаза отметил движение — это к кровати пододвинулся стул. На него вскарабкался маленький человечек. Он был настолько маленьким… Неестественно маленьким! Роста в нём было не больше локтя. Я даже засомневался в собственной вменяемости. Учитывая, насколько сильно болела голова, этот коротышка вполне мог сойти за галлюцинацию. Я всматривался в его улыбающееся лицо и ждал, когда он исчезнет. Но тот и не думал исчезать.

Я предположил, что человечек может быть карликом. Но эта версия тоже отпала — у карликов, как правило, маленькие тела, но головы непропорционально большие. А у этого создания с пропорциями всё было в порядке. Но это и не лилипут. Да и не бывает таких маленьких лилипутов! Просто какая-то уменьшенная копия человека. Довольно молодого человека.

— Привет,— пропищал коротыш. — Я Сеня. Ты меня видишь?

Сюр какой-то. Чувствую, что голова болит не зря.

— Вижу, — отвечаю осторожно, при этом бегло осматриваю дом в поисках ещё кого-нибудь. На всякий случай. Ну, вдруг я и в самом деле разговариваю с глюком, и кто-то может стать невольным свидетелем.

— Домовой я, — признался Сеня.

Он сказал это так, как будто сообщил, что он слесарь третьего разряда.

Если бы не всеобъемлющая боль, я бы, наверное, рассмеялся.

— Домовой. Барабашка?

— Нет, не барабашка. Домовой. Барабашки — это враки всё. Не бывает их.

Я снова улыбнулся.

— Ага. А домовые бывают, да?

Сеня растянулся в улыбке, кивнул и развёл ручонками.

— А как же? Мы же есть. Дядя Тихон предупреждал, что ты не сразу поверишь. Домовой я. Мы тебя позавчера в лесу подобрали.

— Вы? Вас много?

Скрипнули петли, и хлопнула дверь.

— О! Дядя Тихон! Тут этот… человечек проснулся.

— Сейчас иду, — услышал я басовитый, но при этом такой же мультяшный голос, как у Сени.

Через минуту на стул забралась ещё одна копия человека и стала рядом с первой. Тоже ростом в человеческий локоть. Только первый был молодым и весёлым, а этот — старик с хмурым лицом. Он долго сверлил меня взглядом, словно читал что-то одному ему понятное.

Старик пригладил седую, кудрявую бороду.

— Подвинься маленько, на кровать присяду. Трудно мне стоять, годы.

Я приподнялся на локтях и освободил краешек кровати. Старик плюхнулся рядом. Молодой остался стоять на стуле.

«Серьёзный дядя, — подумалось мне.— Кого-то напоминает».

Я не мог вспомнить кого. Но при любых раскладах не нравился он мне категорически.

— Как звать? — не меняя выражения миниатюрного лица, спросил, наконец, дед.

Отвечать я не спешил, но меня и не торопили. Решил, что не стоит первым встречным признаваться, кто я и как меня зовут, потому что следующим вопросом будет «что ты здесь делал?», а мне это было ну совсем ни к чему.

— Иван, — соврал я и тут же сам себя выругал за то, как бездарно это сделал.

Тоже мне, профессионал! Только полиграфы и умею обманывать. Надеялся, что старикашка не был спецом в невербальных знаках, но тот оказался не промах.

— Иван, значится… — не сводя с меня взгляда, задумчиво пробубнил дед.

Затем встал и спросил:

— А так?

Он, ни с того ни с сего, ткнул своей костлявой маленькой ручонкой мне в бедро, и невероятная боль, будто электрический разряд, проходящий по какому-нибудь центральному нерву, пронзила всё тело от пяток до макушки. Даже в глазах потемнело. Только сейчас я понял, что мои ноги, как минимум, сломаны, а этот гад ударил прямо в место перелома. Я взвыл. А дед продолжал вести себя, как ни в чём не бывало. При этом Сеня давил лыбу, как какой-нибудь деревенский идиот.

Старик уселся обратно на край кровати и снова спросил:

— Так как, Иван, говоришь, тебя зовут?

Я отдышался и, сквозь зубы процедил:

— Кирилл.

— Кирилл… Иванов, небось? — ёрничал престарелый коротышка.

— Морозов, — ответил я.

— Кирилл Морозов, значится, — он кивнул. — Ну что же, добро пожаловать в наше скромное жилище, Кирилл Морозов. Меня зовут Тихон. А это вот, — он ткнул молодого коротышку локтем, — Сеня. Мы с ним домовые. Знаешь про таких?

Я кивнул, решив, что пока беззащитен, пока нахожусь в их власти, с этими ублюдками лучше не спорить. Причём вообще непонятно что это за твари такие. Всерьёз считать, что они какая-нибудь нечисть, для меня было самым последним вариантом.

Я ещё раз посмотрел на их лица и понял, кого напоминает этот Тихон. Горбатого из фильма «Место встречи изменить нельзя»! Главаря «Чёрной кошки» в исполнении Армена Джигарханяна. У него даже горб был почти такой же. Да уж… Ситуация… А второй похож на Промокашку из того же фильма. Совпадения никогда не бывают случайными. Горбатый и Промокашка. Во дела!..

— Теперь, Кирилл, расскажи-ка о себе подробнее, а мы с Сеней послушаем. Врать будешь — будет больно, очень больно. Хорошо себя вести будешь — накормим и подлечим. Всё просто. Справедливый размен?

Я сдерживался, чтобы не схватить этого надменного старикашку за шиворот и не размозжить его мерзкое, крошечное тельце о стену.

— Ну чего молчишь? Али ноги у тебя лишние? Так мы их того… — они переглянулись с молодым, и тот засмеялся. — Сенька вон у нас по ампутациям спец. Правда, внучек?

— Ага, — с удовольствием подыграл молодой, хохоча. — В раз оттяпаю! Вжик! И будешь с нами одного роста.

— А то! — подтвердил дядя Тихон. — Так что давай, Кирилл, поведай нам немного о себе, а уж потом и о нас побольше узнаешь.

Я выругался.

— Что рассказывать-то? Кирилл Морозов, пятый десяток идёт. Живу в городе. Характер скверный. Не женат. Хватит?

— И как же ты в лесу оказался? — спросил старик, щурясь.

— С другом из гостей в город возвращались. Что-то взорвалось, машину перевернуло, и я сознание потерял. Друг мой где? Живой?

Молодой чихнул. Старик засопел:

— Помер. Не пойму, как ты жив остался. Чудо какое-то. В рубашке, вишь, родился. Ноги поломаны только. Мы с Сеней тебя в дом принесли, заживляющим бальзамом намазали. Эхе-хе…

Он положил маленькую ручку мне на живот. Я тут же почувствовал слабость. Старик снова заговорил:

— А в мире пакалипсис начался. Ракеты ядрёные все друг на друга запустили.  Эхе-хе… А мы домовые. Род свой ведём издавна, ещё до Крещения. Раньше нас люди не могли видеть, а теперь, после атома, вот могут. Домовым радиация не страшна, мы при ней жить можем. А люди вот многие мрут теперича. Быстро мрут, страшно. Да и сколько вас осталось не знаем пока. Видать, кончился ваш век.

От услышанных новостей зазнобило. Апокалипсис? Не верилось в это. Себе же могилу вырыли! Но надо разбираться в текущих делах. А то со мной тут домовые разговаривают…

— А откуда знаете, что это война? И именно мировая, ядерная? Может, это только по нам жахнули? — спросил я, понимаю, что даже теоретически такое невозможно. Если по нам «ударили», то и мы в долгу не остались. Да и радио мы с Юрой слышали перед тем, как то ли в дерево врезались, то ли взрывом нас прямо с «жигулёнком» подкинуло.

Старик посмотрел на меня как на умалишённого, но ответил:

— У нас связь особая со своими. Кто из наших в огне не сгорел, те выжили. Вот и делимся друг с дружкой, рассказываем.

— Всё настолько плохо?

— Ну, почему же… Не всё и не для всех плохо. Земля же не сдвинулась с орбиты, значится, будем выживать. Может, когда и хорошо заживём. Кто знает? А сейчас худо будет, конечно. Особенно тебе, Кирилл Морозов…

Он произнёс моё имя буднично, эдак задумчиво, глядя куда-то в сторону, в пустоту. Но в тоже время чувствовалась в его интонации то ли угроза, то ли насмешка. В любом случае меня это насторожило ещё сильнее. Я инстинктивно приготовился к очередному болезненному пинку.

Да, мне было страшно. Здоровенному мужику, профессионалу, прошедшему все круги ада, специалисту по ликвидации противника было по-настоящему жутко. Давно забытое чувство. По мне страх — это когда ты беспомощен. Например, прикован к стене и перед тобой стоит живодёр с факелом или мачете.

— Почему это «особенно мне»? — осторожно поинтересовался я.

В точку! Старикан ждал этого вопроса! Желваки заиграли, глаза вспыхнули. Он вздохнул и принялся чеканить:

— Я Тихон. Родился в тысяча семьсот шестьдесят пятом, ещё при матушке императрице Екатерине Великой. Жил в большом доме долго, за порядком надлежаще следил. А ты, сучий потрох, гадёныш эдакий, позавчера, вместе сдружком своим сжёг мой дом, которому почти триста лет!

Он шумно выдохнул, переводя дух.

— Я бы и остановил вас, иродов, кабы дома был. Да не было меня там! К Сеньке вот, к внучку в гости ходил. А как вернулся, так вы там уже делов наворотили. Я старался, как мог. Шкап опрокинул, люстру сбил, да только малость не рассчитал. Так хоть бы тебя остановил… Да без толку всё. Вы этой со своей злостью и желчью так ослепли, пожар учинили. А потом такие же, как вы, весь мир вместе с собой сожгли к чёртовой матери. И дом мой… Какой был дом! Э-хэ-хээ…

Он утёр слезу и продолжил:

— Я только и успел, что подножку дружку твоему распроклятому подставить. Хоть помучился гад перед смертью. Я ж бежал за вами, ругал, «жигуль» ваш поломал, как смог. Глядишь, так бы и добил. Да не успел вот только.

Я слушал и не мог поверить в то, что слышу. Ведь он же правду говорил! Упавший шкаф, люстра, подвёрнутая нога… И про пожар знает, про сломанную машину. Что ж вы за черти-то такие? Меня пробил озноб. А старый домовой, будто мои мысли прочитав, не унимался:

— Какие же вы люди после этого, если нелюди вы самые настоящие! Мы вон, домовые, нечисть по-вашенскому, и то человечней вас всех вместе взятых во сто крат. Только и можете, что гробить друг друга, убивать, мстить за всякое. Что вам делить-то было? Неужто на всех краюхи хлеба и каши не хватало? Неужто у каждого камень за пазухой? Власти не хватало… Черти проклятые. Тьфу!

Взгляда он с меня не сводил. Раскраснелся. Сжал свои маленькие кулачки. Я попытался встать, но боль снова пронзила тело.

Он ехидно улыбнулся.

— Не дёргайся теперь уж. Бальзамом помазали. Он чудодейственный, да. Но подождать всё равно надо. Чай не колдуны мы. А вреда ты нам всё равно не причинишь. Часть твоей души мы вчера с Сеней выпили. Попробуешь нам плохо сделать — тебе же в шестьсот шестьдесят шесть раз хуже будет.

Я недоверчиво нахмурился, при этом прежней уверенности в невероятности его россказней уже не было. Получалось, враг я им. А врагов никто не жалеет. Да, щадят иногда, но точно не жалеют. А эти двое — совсем не люди. И кто их знает, чего от таких тварей можно ожидать.

Дед ухмыльнулся.

— Давай-ка, попробуй меня тихонечко стукнуть.

Я чувствовал подвох, но решил, всё-таки, проверить, чтобы понимать, чего ожидать. Так сказать, прощупать обстановку. Поднял руку, сжал кулак, тихонечко ткнул старикашку в левое плечо и… скривился от боли. В моё левое плечо как будто кувалдой зарядили с размаху. Горбатый захихикал. Малыш-Промокашка озорно завизжал:

— Умный человечек! Слабо толкнул. Ты бы ему лучше вообще ничего не говорил, дядя Тихон. Вот бы весело было, когда он чегой-то учудить удумал бы.

Старик прошамкал:

— Сеня, мы не люди, нам жестокость ни к чему. Мы не должны брать с них пример. И не будем. Он меня дома лишил — вот пусть новый и строит. Помощников ему отыщем. А хозяева тут теперь мы.

Дед перелез с кровати на стул.

— Нужник на улице. Ноги тебе бальзам подлечил. Болеть будут, но ходить кое-как сможешь. Рядом — сарай. Будешь там жить. Костыли — у кровати. Забирай и иди прочь на своё место. Воду из колодца не пей— там радиация, помрёшь. Хлеб на первое время Сеня тебе выдаст. Но потом еду сам ищи, мы тебя кормить не будем. Работать будешь с утра до заката. В дом больше не заходи — накажу.

Он спрыгнул со стула.

— И ещё… Убежать не получится. Душа твоя теперь привязана крепко. Дальше шестисот шестидесяти шести шагов от нас не уйти. Упадёшь в обморок — замёрзнешь или звери сожрут. Искать не будем. Захочешь себя загубить — губи, я грех брать на душу не буду.

Не знаю, что на моём месте сделал бы другой. Я же просто смотрел и молчал. Мелкий оттащил стул и прозвенел:

— Давай выметайся из дома, человечек. Нечего разлёживаться. У двери на столе кружку с бульоном выпей — поможет дойти до сарая. И пакет со снедью там возьми, — он захихикал писклявым, противным смехом.

Я попытался оторвать ноги от кровати. Сначала боль казалась невыносимой, но, немного размяв мышцы, смог пошевелить пальцами. Откинул одеяло и увидел свежие шрамы выше колен, а ниже ноги были фиолетовыми от внутреннего кровоизлияния. Видимо, кости растрощились основательно, да только бальзам у этой нечисти и впрямь был чудодейственным — всё срослось за считанные часы. Представил какие побочки могут быть от такой народно-потусторонней медицины, и стало дурно. Присел, натянул спортивный костюм и куртку, висевшие на подголовнике кровати. Ноги аккуратно сунул в кроссовки. Дотянулся до костылей, опёрся на них, встал. Нормально. Заковылял к выходу.

Выпил из кружки какую-то жидкость, отдалённо напоминающую бульон и с привкусом грибов. Вполне съедобно. Главное — питательно. Силы мне сейчас были нужны. В пакете нашёл буханку чёрного хлеба, пять сырых картофелин, три помидора, три огурца, пакет тыквенных семечек, упаковку печенья «Юбилейное» и литровую бутылку с водой.

Да, жизнь непредсказуема. Буквально позавчера я был охотником, а теперь сам попал в капкан. Вроде и выжил, но сколько теперь осталось — непонятно. По крайней мере, оптимизм остался в прошлом.

Снаружи вечерело. Облака иссиня-чёрные, солнца нет. С неба сыплется пепел. Я не сразу сообразил, что это. Сначала даже подумал, что снег, но было тепло…

Пепел прежней жизни. Пепел мёртвого мира.

Я кое-как доковылял до маленького, ссутулившегося строения. Дверь открылась с трудом, скрипнув всем телом хлипкого деревянного сарая. Две секции: курятник и коровник. Я насчитал восемь кур и корову. Куры засуетились при моём появлении, корова же делала вид, что меня не замечает. Упитанная животина, пусть и старушка.

Грязь, вонь, сквозняки и мухи. Так себе пристанище. Но придётся потерпеть. Уходить решиться пока не мог. Не был уверен, что эти коротышки врали насчёт души и потери сознания. А строить что-то с нуля пока вообще не вариант — ноги болят безумно, да и голова обещала вот-вот взорваться.

В углу, подальше от живности, постелил солому, бросил поверх неё одеяло и подушку и рухнул без сил.

— Жить можно, — прошептал себе. — Вы Кирилл Михалыча не знаете. Повоюем ещё.

Если живой, значит, это кому-то нужно. Интересно кому. Точно не этим недоросткам. Дом новый построить… Харя не треснет? Чушь какая-то. Человечество вымерло к чёртовой матери — живи теперь, где хочешь. Уж чего-чего, а домов свободных — как грязи. А этим новый дом подавай. Идиота нашли… Разобраться бы, что им на самом деле надо. Почему не убили? Зачем ноги подлечили? По глазам Горбатого видно, как он меня ненавидит. Дай ему волю — убил бы, не задумываясь. А вот фигушки — зубы сцепил и лечит, подкармливает… Но дед этот хотя бы злости своей не скрывает, а вот молодой, Промокашка этот — тот ещё подлец. Зуб даю! Смех ехидный, постоянное поддакивание старику. Тьфу! Комок мерзости.

Я проверил кроссовки. В одной подошве — тайник с огнивом, в другой—миниатюрный нож с тонким лезвием. Всё на месте. Живём!

Отрезал от буханки крупный кусок, перекусил и запил водой. В животе приятно потеплело. Хотелось спать. Сил на размышления не оставалось. Всё-таки крепко меня приложило в том «жигулёнке»…

 * * *

Снилось море. Я пытался вынырнуть, но едва голова оказывалась над водой, накрывала очередная волна, и я чувствовал, что вот-вот захлебнусь.

Открыл глаза и увидел над собой мерзкую рожицу младшего коротышки. Он лил воду мне на лицо из маленького кувшина. Я закрылся рукой, другой оттолкнул от себя это недоразумение и тут же получил удар в грудь такой силы, от которой весь воздух вылетел из лёгких. При этом меня никто и пальцем не трогал. Чёртовы лилипуты, мать их!

Мелкий злобно захихикал.

— Опять попался, — он скалил жиденькие зубки. — Ну что? Выспался, человечек? Как спалось в дерьме?

Он расхохотался.

Когда успокоился, добавил уже с серьёзной рожей:

— Чувствуешь теперь своё место, свинья?

Я лишь стиснул зубы и молча поднялся. Коротышка оказался ростом мне по колено. Он смотрел снизу вверх и чесал затылок.

Грудь саднила. Крепко звездануло, конечно. Как они это делают? Страшно подумать, что было бы, если бы я эту кучку мерзости сильнее пнул. Рёбра бы переломал себе, что ли?

Увидел пакет с едой и даже плюнул от досады — огромная дыра зияла прямо в центре. Внутри остались две сырые картофелины, огурец и ополовиненная бутылка с водой. Ни хлеба, ни печений, ни помидор не осталось. Семечки рассыпаны по всему пакету и превратились в труху.

— Ага, — продолжал злорадствовать мелкий. — Крысы. Соседи твои. Такие же гнусные твари, как и ты.

Я переступил через Промокашку и вышел на улицу. Рассвело, тучи рассеялись. Лучи солнца пробивались сквозь сосновые кроны. Домовой семенил за мной и всё не унимался:

—  Дядя Тихон, тебе больше не даст ничего, так и знай. Собирай теперь грибы, ягоды… Лови вон птиц, мышей. Крыс, опять же. Мсти им! Ты же, вроде как, любишь мстить? Или чё?

— Хр-р-р, — вырвался из меня первобытный рык.

Домовёнок отпрянул и замахал руками.

— Ты давай не рычи тут! Дяде Тихону пожалуюсь — он тебе выдаст на орехи. Мы тут хозяева, а ты — батрак. Вот и будь им! Смирись!

— Я всё равно убью тебя. Тебя и твоего деда, — спокойно сказал я. – Смирись.

Зря это я, конечно, сказал. Малец покраснел и побежал в дом. Вернулся со стариком, который опирался на резной посох.

— Блажишь? Эхе-хе… В общем, так. Наполнишь водой бочку у дома, нарубишь дров, подметёшь двор. Не сделаешь до вечера или ещё раз посулишь что гнусное кому из нас — выпорю.

Он направил на меня посох и трижды взмахнул им, со свистом рассекая воздух. Тут же грудь обожгла горячая боль, будто от плётки или кнута. Я упал на землю, стиснул зубы, чтобы не проронить ни звука. Взглянул на грудь и заметил кровавые полосы в том месте, где обожгло.

Старик опустил посох.

— Вот так вот, Кирюша. Вот такие вот цветочки. А ягодки устрою, если кобениться будешь.

Он подошёл к моему лицу, присел и, глядя в глаза, процедил:

— Забью как шавку.

Около минуты продолжался наш зрительный бой. Он первым отвёл взгляд.

— Вижу, жить тебе недолго, — пробурчал старик, развернулся и заковылял к дому.

* * *

Так началось моё житьё-бытьё в новом старом мире. Я стал крепостным холопом у домовых. Подчинение давалось с трудом. И двух дней не проходило, как меня пороли. Грудь и спина были изрубцованы. Бывало, дело доходило до пятнадцати ударов, но потом Старик обязательно опускал посох. Прибить боялся. Но даже такие пытки не шли ни в какое сравнение с тем, как выводила меня из себя маленькая мерзость по имени Сеня. Вечно пакостил исподтишка, при этом подначивал при любой возможности: «Ускоряйся, хромой человечек» или «Ишь расселся! Работай скотина, солнце ещё высоко». Я мечтал вырвать его поганый язык, но в этом случае я такую обратку словлю, что мало не покажется.

Шло время. Ноги зажили окончательно. В сарае я оборудовал себе уголок, потеснив кур, утеплил стены как смог. Из досок и кирпичей соорудил подобие кровати, обшил её ветошью.

С едой поначалу было туго. Курей есть было нельзя — дед бы меня забил. Иногда перепадали остатки со стола домовых, но их было недостаточно для пропитания. Приходилось ловить живность. В основном — крыс. Готовил их на костре. От первой съеденной крысы меня вывернуло. Потом привык.

Круг моих обязанностей расширялся. Вот я уже и крышу дома латаю. А вот рублю деревья в лесочке, чтобы дрова в доме были. И так по кругу. Тянулись дни, недели… Я не терял надежды, что у этой сверхъестественной системы защиты есть ахиллесова пята, и что я её обязательно найду. Попыток не бросал. То запущу чем-нибудь тяжёлым в Сеню и улечу на десяток метров, как мячик, треснусь о сосну башкой. То подножку ему подставлю, да так из-за этого ногу выверну, что потом неделю хромаю. Короче, каждый раз отдачу получал. Но как-то вечером попробовал просто схватить паршивца руками и понял, что никакого болевого бумеранга при этом не прилетает, кроме странного чувства, будто грудь мою со всех сторону сжимают в стальных тисках. Но ощущение было вполне терпимым, если не сдавливать домового слишком сильно.

Я держал его и наслаждался пронзительным визгом. Он брыкался и пищал, как крыса. Даже кусаться пробовал, но боль от этих укусов не шла ни в какое сравнение с удовольствием от того, как он орёт. Я чувствовал страх врага, чувствовал его слабость. В тот раз ему на помощь прибежал дед и хлестал меня до тех пор, пока я не отключился.

Той же ночью я не смог уснуть. Мысли роились в голове, кипели. Снова и снова вспоминал, как мне это удалось. Даже если домовёнок с силой пытался выбраться из захвата и сам себе при этом причинял боль, я практически не получал обратки. Как только я это понял, у меня появился план, который я вознамерился воплотить в свой день рождения. Причины было сразу две: если всё сложится так, как я задумал, то у меня, по сути, случится второе рождение. Ну а если всё пойдёт не по плану и моя, привязанная к домовым, душа отправится в ад следом за ними, тогда получится просто красиво. Как бы абсурдно это ни выглядело со стороны, меня это веселило и придавало сил и энтузиазма.

В назначенный день позволил себе вдоволь поваляться, хотя и проснулся ещё до рассвета. Сны были тревожными, мысли в голову лезли всякие. Я просто лежал и прощался с миром, с собой. Вспоминал Светлану, которая осталась там, в прошлой жизни. Жива ли? Где она сейчас?

Конечно, я её не убил, не сжёг. Как и всех остальных, впрочем. И дело вовсе не слабости и не в том, что не смог взять грех на душу. Нет, тут другое… В последний момент я понял нечто важное. Я стоял с зажжённой зажигалкой в руке перед обделавшимися, униженными, испуганными людьми. Я заглянул в глаза каждому. Кто-то плакал, кто-то мычал и умоляюще глядел на меня, кто-то явно молился, но все они, все до единого, в миллионный раз пожалели о том, что оказались в этом проклятом доме, что поддались мерзкому искушению. Для большинства из них это унижение уже было хуже смерти. И я понял, что если сейчас подожгу их, то проиграю. А они победят! Убив их, я поддамся не менее мерзкому соблазну, чем они. Я стану таким же. Ничем не лучше их. Я куплюсь на жажду мести вместо того, чтобы быть выше этого. И я погасил огонь. Пусть теперь живут с этим.

Именно поэтому Юра предъявлял мне о смене плана. Но я надеялся, что поступаю правильно. Мы перетащили связанных в домик охраны и ушли, напоследок взорвав гнездо разврата, за что и расплачиваюсь теперь. Но это уже на совести мерзких коротышек. А люди… Хрен с ними. Мне пора было браться за нечисть!

Слишком мудрить не стал. Для начала вырыл яму в углу сарая, глубиной метра в полтора, не больше. Вполне глубокая для таких козявок, как мои зарвавшиеся «хозяева». Заготовил обрывки бумаги, солому и хворост. Из сарая не выходил. Перебил курей, а тушки сложил в мешок. Если мне повезёт — ещё пригодятся.

Мелкий прибежал проверить, как я работаю, и, не застав за рубкой дров, завизжал:

— Дрыхнешь, здоровенный говнюк? Кто за тебя дрова рубить будет? Мы, что ли? Быстро вылезай из своего свинарника и марш на работу! Голодным останешься!

Устав пищать, домовой, преисполненный гнева, ринулся в сарай, и даже не понял, как оказался в моих объятьях. Я воткнул ему в рот картофелину, куском верёвки связал руки и аккуратно, словно новорожденного, положил в яму. Мне нравилось выражение его обезумевших глаз.

Дядя Тихон появился на пороге дома спустя полчаса. Посох был при нём. Я подметал двор. Он взглянул на меня, но промолчал. Обошёл дом, прошёлся по окрестностям, прогулялся вокруг моего сарая, заглянул в нужник…

Тем временем я медленно продвигался к старой сосне, у которой ещё со вчерашнего дня заготовил сюрприз для моего престарелого мучителя.

— Ты что-то удумал, стервец? Где Сеня? — тихо спросил дед Тихон, подойдя ко мне, но ответа не получил.

Затем, в один миг, он подлетел ногами кверху и повис в воздухе. Силок, сделанный из шнурков кроссовок, сработал на «отлично»! Петля сомкнулась на ногах домового, а посох, от неожиданности, он выронил.

Не дожидаясь, пока старик придёт в себя, обхватил его рукой, а другой связал и заткнул рот кляпом. Всё проделал аккуратно, но руки начали предательски дрожать от боли, а грудь сдавливать невидимыми клещами. Я немного ослабил верёвку, полегчало. Затем отнёс деда в яму к Промокашке.

Домовые — это волшебные существа. Судя по фэнтезийным книгам, если связать волшебнику руки и не дать говорить, то он становится бессильным. И надо же! Сработало!

Я скинул в яму бумагу, солому и хворост. Достал стержень и кресало, заглянул в яму — шевелятся, копошатся, пробуют освободиться.

Как бы не так!

— Наверное, надо бы что-то сказать… Но сказать мне практически нечего. Да и не охота, если честно. Просто идите в жопу, садисты грёбаные. И горите ясным пламенем!..

Высек искры на сноп сена, поджёг, бросил горящий пучок в яму, а остальное разбросал по сараю. Вывел корову наружу, отошёл в сторонку, присел у сосны и стал ждать смерти. Если бы был курящим — закурил бы, ей богу. Но сигарет не было.

Я всё прислушивался к ощущениям: не обжигает ли, не задыхаюсь ли, не сгораю ли вместе с коротышками. Но неприятные чувства ограничивались одним лишь давлением на грудь, не более. Когда же обуглившийся сарай окончательно рухнул и осыпался белыми от жара углями, тесные оковы пали, и я смог, наконец, полной грудью вдохнуть воздух свободы.

Поднявшись, подхватил мешок с курятиной, почесал корове за ухом и заковылял к выходу из порыжевшего от радиации леса.

Выйдя на трассу, посмотрел в сторону города. Там густились свинцовые тучи, под которыми медленно парили стаи крикливых ворон. Кроме этого карканья вокруг не было ни звука. Поразмыслив, пошёл в их сторону. Всё же, если выжили птицы, значит, должны были выжить и люди. А люди, в отличие от нечисти, — свои.