Опять оно! Лиам понял это, увидев в зеркале, позади своего отражения, воронку, засасывающую его сознание. Это началось в детстве, со сказочных великанов, драконов и эльфов, о которых рассказывала ему бабушка. Волшебные существа отделялись от поверхности зеркала и приближались с открытыми пастями к Лиаму, готовые его сожрать. Испуганный мальчик бежал к маме – и слёзно просил её взять его к себе в постель. Но папа прогонял Лиама, говоря:
– Не верь бабкиным сказкам! Будь мужчиной!
Отец вообще не хотел входить в положение. Реальные до жути драконы, великаны и эльфы постоянно окружали мальчика, вот только родители их не видели. Их вообще не видел никто, кроме Лиама. Но когда он стал жаловаться чаще, мама сильно забеспокоилась, сводила его к психиатру, который прописал слабую дозу лекарства.
Видения стали бледнее, но тем не менее, случались и в более позднем возрасте. Например, после посещений церкви. Печальные серафимы, вылетавшие из зеркального отражения, с протяжными птичьими криками парили над его головой, чем-то напоминая ангелов, нарисованных на куполе церкви. Порой частью видений становились замеченные мальчиком накануне голуби, кролики или белки, растерзанные на части волками или хищными птицами.
Сегодня в видении была женщина. Образ её расплывался, но Лиам узнал натурщицу Изабель, которая неделю назад позировала перед классом в студии. От летнего зноя на лбу девушки блестели капельки пота, а оттенок цвета её кожи, продолговатое лицо с собранными в пучок волосами и резкий переход от бёдер к талии – всё это напоминало Лиаму «Венеру с зеркалом» Веласкеса.
В видении ему явилась Изабель, распластанная на неопределённой поверхности. При всей неясности очертаний её тела, ярким пятном выделялись расширенные зрачки и аккуратный багровый разрез на нежно-розовой шее. Кровь, брызнувшая из артерии, разлилась оттенками красного по платью Изабель, становясь всё темнее и в итоге превратившись в коричневый тон на периферии видения. Несмотря на моментально вспыхнувшее сострадание, видение, возникшее в зеркале, имело притягательную силу – Лиаму со всей страстью захотелось… изобразить её на полотне.
Он учился в художественном колледже уже второй год. В детстве мальчик пытался зарисовывать свои видения на бумаге. Отец заметил это, внимательно рассматривал рисунки Лиама и кивал головой:
– Это хорошо, сын! Продолжай в том же духе.
В свободное время отец тоже рисовал, даже писал картины маслом. Но не мог уделять искусству достаточно времени – приходилось кормить семью. К тому же, в собственных работах его раздражало, что внутренним взором он видел одно… а на бумаге выкаракуливалось иное – какое-то полное убожество. Да и на полотно выдавливалась несуразная мазня. Заметив рисунки сына, он сделал его будущее предметом собственных амбиций.
– Ты станешь большим художником, сын! Я не смог этого добиться, так уж сложилась моя жизнь. А ты сможешь. Ты должен! Я сделаю всё, чтобы тебе в этом помочь!
Когда Лиам поступил в художественный колледж – отец стал оплачивать учёбу. Юноше очень хотелось порадовать папу и быть достойным его мечты, но тут не всё шло гладко. Технические навыки рисунка, гравюры и письма красками он освоил легко, а сложности начались с проявлением творческой индивидуальности. Ну никак не выходило у Лиама избежать подражательства одному, другому, третьему…
Показывая работы профессору, молодой художник слышал лишь подтверждения своих страхов.
– Что вам сказать, дорогой мой?.. – профессор Гроссман стоял перед мольбертом Лиама, слегка откинувшись назад, поглаживая правой рукой испанскую бородку, прищурив глаза и выпятив нижнюю губу. – Асимметричные формы, подчёркнутые двухмерные поверхности, устранение линейной перспективы. Неплохо – но всё это было, было, было.
Профессор теперь говорил громче, чтобы мог слышать весь класс – он не столько отвечал Лиаму, сколько рассуждал вслух.
– Вместо того, чтобы изучить одну манеру и углубиться в неё, вы бросаетесь в сторону. И в результате – идёте в никуда. Чуть-чуть импрессионизма, кубизма, абстракционизма, ещё десятка разных «измов», – он глубоко вздохнул и помотал головой. – Во всём этом нет ничего новаторского. Всё это было, молодой человек, было. А художник должен кричать с полотна каждым своим мазком, – профессор громко выделил слово «кричать».
Руки Лиама бессильно висели, в его оленьих глазах нахохлилась грусть. Он и сам всё это знал, поэтому бросался в крайности: то в пестроту, то в мрачную монохромную аллегоричность. Использовал то узкий штрих, то широкий; то слабое давление кисти, то сильное… а иногда – вообще аэрограф.
– Вот что я вам скажу, – продолжал профессор. – Вместо того, чтобы изобретать велосипед, сходите лучше в музей современного искусства, постойте там с мольбертом и попробуйте копировать великих мастеров. У вас же есть свободный студенческий допуск.
– А разве, – наконец выдавил из себя Лиам. – Это не повлияет отрицательно на становление моей индивидуальности?
– Научитесь сначала технике, мой милый. Именно техника сделает вас профессионалом и позволит намазать масло на хлеб. А индивидуальность, – профессор похлопал Лиама по плечу, – она и так проявится.
Затем, подойдя к работе следующего студента, профессор добавил уже тише, себе под нос:
– Она или есть, или её нет.
***
И вот теперь идеальная композиция застыла перед мысленным взором Лиама. Полуобращённая к зрителю фигура Изабель в длинном бальном платье, запачканная уже чуть потемневшей кровью, небольшая лужа которой растеклась по поверхности. Левой рукой девушка упиралась в нижнюю плоскость, приподняв голову, а правая повисла в воздухе, словно прикрывая её от удара или выстрела. В глазах застыл ужас. Пространство вокруг багрового пятна умирающей девушки заполнял мышиный цвет, уходящий градиентом в фиолетовую черноту.
Лиам быстро поставил на мольберт новый холст и начал делать набросок. Он подходил к этой теме осторожно, с благоговением, боясь спугнуть радостное чувство находки, собственного уникального видения.
Но в тот день у него так ничего и не вышло. Он подходил к мольберту, долго и пристально смотрел на набросок, грыз ногти и опять отходил. То прекрасное, потустороннее, насыщенное трагизмом и ужасом, на холсте становилось только бледной грубой тенью того, что происходило в его видении.
Лиам метался по своей маленькой конурке в студенческом общежитии, заваленной холстами и картонками, как капуцин в клетке.
Это убийство внедрилось в его мысли неприятным, но горячо желаемым кошмаром. Его физическое местонахождение, будь он в своей комнате, в кафе или на университетской лекции, уже не имело значения. Ушедший глубоко в себя и сконцентрированный на своей задаче, Лиам слабо ощущал присутствие органической оболочки, носителя его измученного сознания. Он почти не слушал профессора, чьи назойливые воздушные реверберации звучали как жужжание.
– Лиам! Да-да, я к вам обращаюсь, молодой человек! – сказал профессор после того как юноша, выйдя из транса, вопросительно показал на себя пальцем, словно стараясь удостовериться, что профессор обратился именно к нему. – Вы, по-моему, совсем не обращаете внимания на то, что я говорю?
– Извините, профессор.
– Вы вообще слышали, о чём идет речь?
– Нет, простите.
– А как вы рассчитываете в чём-то разобраться, если на лекции у вас всё идет мимо ушей?
– Я как раз обдумывал ваши слова о том, что художник должен «кричать» с полотна каждым мазком.
– Это похвально. Но как же можно передать эмоции на холсте, если вы не слушаете на лекции и не пытаетесь овладеть мастерством?
Лиам напоминал загнанного в угол опоссума.
– Зайдите ко мне в кабинет после лекции. А сейчас, пожалуйста, напрягитесь, спуститесь с Олимпа на грешную землю и слушайте то, что я – нижайший слуга Аполлона – пытаюсь вдолбить в ваши головы!
Позднее, уже в своем кабинете, профессор сказал:
– Ну, молодой человек, расскажите подробнее, что происходит?
Лиам даже обрадовался возможности выговориться.
– Меня мучают образы из другого мира. Оттуда на меня смотрит женщина – и её взгляд взывает о помощи, – Лиам встретился глазами с профессором.
– Продолжайте, продолжайте, – профессор покачивал головой вперёд-назад, а его выражение лица балансировало между деланной серьёзностью и мягкой отеческой улыбкой.
– Это какой-то навязчивый кошмар! Я вижу женщину, её вроде как убили. Но она выглядит то живой, то мёртвой! – Лиам на секунду замешкался.
Он не хотел упоминать имени Изабель, боясь показаться смешным или сумасшедшим. Профессор продолжал смотреть на юношу с выраженным интересом, ожидая продолжения, а тот снова опустил голову:
– Она лежит на какой-то поверхности, но не могу понять – на какой, и где вообще всё это находится.
Она просит помощи, но я не знаю, как ей помочь. Я хочу вырваться из этого полукошмара-полусна, но он меня не отпускает.
Лиам остановился и снова взглянул на профессора. Тот, как обычно, выпятил губы, поутюжил бородку, после чего на мгновение задержал взгляд на надвигающейся темноте за окном.
– Вы сами – инициатор этой погони за видениями?
– Я не понял вас, профессор? – Лиам наморщил лоб.
– Видение к вам пришло во время сна, или вы сами всё это «вообразили?»
– Да я и сам не понимаю. Мне это пригрезилось, – про зеркало и детские видения Лиам не захотел рассказывать. – А теперь мне приходится всё время бороться, чтобы выбраться из кошмара.
– Возможно, молодой человек, вы столкнулись с тем, что называется «тёмной музой».
– Муза? – глаза Лиама на мгновение расширились. – Да, вы правы! – он будто бы смотрел куда-то в глубину своей души. – Это и есть моя муза! Я только что это осознал, спасибо вам!!! Хотя всё это не имеет окончательной формы – я помню застывший взгляд и кровь, струящуюся как тёмная лоза… это манит.
– Вот что я вам скажу, – профессор встал из-за стола и подошел к Лиаму. – «Тёмная муза» – это влияние оккультной мысли на восприятие художников в прошлые эпохи. Также это было одной из черт декаданса на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Оттуда растут корни модернистского движения, почитайте об этом. Может быть, это и есть ваше направление, ваша муза, – и профессор похлопал Лиама по плечу, давая понять, что аудиенция закончена.
***
Утром, придя на занятие по рисованию обнажённой натуры, Лиам с удивлением обнаружил Изабель живой и невредимой. На секунду он даже зажмурил глаза и потряс головой, чтобы отогнать от себя её залитый кровью образ.
Целый час он работал с огромным напряжением и максимальной отдачей, стараясь до мельчайших подробностей изучить её пластичное тело, динамику движений и мыслительный процесс, иногда проскакивающий в движениях бровей и уголков губ девушки, в беглых морщинках у глаз…
После окончания сеанса Лиам ждал, когда Изабель выйдет из комнаты, где она переодевалась. За пределами студии она предпочитала спортивный стиль – майку и джинсы.
– Прости, а почему ты этим занимаешься?
– Чем?
– Ну… этим, – Лиам спародировал позу, в которой она обычно сидела на уроке.
Изабель слегка пожала плечами:
– А тебе какое дело?
Но, увидев как Лиам смотрит на неё – напряжённо и без улыбки, дёрнув плечиком, красотка добавила:
– Это лёгкий заработок. Гораздо проще просидеть пару часов без движения, чем целый день торчать у плиты… или бегать и разносить блюда в ресторане, с улыбкой выслушивая жалобы клиентов.
– Разве ты не чувствуешь опасности?
– Опасности? Какой? Иногда ребята пытаются приставать, но так везде. В том же ресторане приходится терпеть домогательства, непристойности и хамство.
Лиам напряжённо смотрел на девушку, словно хотел вобрать в себя мельчайшие детали её образа. Где-то на периферии его сознания, вцепившегося в облик Изабель, мелькнула мысль: «К такой, разумеется, все будут приставать!»
– А эта твоя «опасность», – Изабель сделала руками знак кавычек и криво усмехнулась. – Это что – твоя фишка? У меня, между прочим, есть бойфренд! Он сможет меня защитить, если понадобится!
Брюнетка сжала кулаки и приняла боксёрскую стойку, обрисовывая Лиаму физические возможности своего бойфренда.
– Это хорошо, – кивнул Лиам. – Но он же не может быть с тобой 24 часа в сутки. Никогда не знаешь, когда может понадобиться защита.
– У-у-у, как страшно! – девушка хохотнула. – Так уж и быть! Когда моего бойфренда нет рядом, поручаю тебе меня защищать.
Изабель, снова окинув взглядом высокую, довольно щуплую фигуру Лиама, его разметавшиеся по плечам длинные волосы и большие оленьи глаза, напряжённо глядящие на неё, бросила, помахивая сумочкой:
– До свиданья, защитник!
– Ты – моя муза! – произнёс Лиам вполголоса, глядя вслед удаляющейся Изабель. Поднёс пальцы к губам и послал её фигуре воздушный поцелуй.
***
Придя в свою каморку, Лиам бросился к эскизу. Теперь, когда образ живой Изабель устойчиво закрепился в его сознании, он работал быстро и уверенно; всё получалось без труда. Одну линию смягчал, а другую делал более резкой, в одном месте добавлял алого, в другом – тёмно-красного, почти коричневого. Умирающая Изабель, тем не менее, сделала эскиз убедительным и – как ни странно – живым. Лиам работал приблизительно с час, после чего уставший, но сильно возбуждённый, бухнулся на кровать. В этот момент зазвонил телефон, юноша потянулся и взял трубку. Звонил отец.
– Как дела, сынок?
– Хорошо, папа.
– Ну конечно, ты ведь живёшь, как барин, на всём готовом. Ешь, пьёшь и ничего не делаешь, только кисточкой водишь, – смех отца взрывал телефон низкими отрывистыми стаккато.
– Что ты говоришь, папа? Я же учусь! А это не так просто!
– Я знаю, сынок, просто пошутил. А как профессора? Довольны тобой?
– Да, папа.
– Смотри, не прогуливай уроки! Не ходи с друзьями в пивнушки и на вечеринки! Ты знаешь, твой отец уже не молод. Я сильно устаю на работе, прежде такого не бывало, так что – только на тебя вся надежда. Чтобы моя старость была счастливая и обеспеченная – учись хорошо и слушайся своих преподов!
– Хорошо папа! Не волнуйся!
– Скоро к тебе заедет мама. Она очень соскучилась.
– Куда? Ко мне в комнату? Тут и так нет места.
– Для твоих родителей у тебя всегда должно быть место!
– Хорошо папа!
Лиам положил трубку.
– Слушайся преподов! – передразнил он вслух отца. – Да что ты понимаешь?! Эти преподы душат творчество! Не дают моей музе взлететь! – Лиам дернул ногой в раздражении.
«Какая обеспеченная старость?! Водить кисточкой – конечно лучше, чем таскать ящики на складе или бегать за машинами, отъезжающими от магазинов с инструментами, крича, что ты умеешь чинить электропроводку. Но вот деньги с творчества – получишь только после смерти!»
В этот момент в голову юноши пришла неожиданная мысль. С одной стороны, его восхищало уникальное сочетание тёмно-красного и серого, уходящего в почти чёрный, фиолетовый или зелёный, которое он смог перенести на полотно. То есть, Лиама привлекала идея убийства, страданий и крови. Но с другой стороны, его вдохновляла сама Изабель; очарование живой девушки – её лицо, фигура, движения, мимика и жесты, тембр голоса. Это противоречие изменило его настроение. А что, если видения являлись предостережением, пророчеством?
Ему очень хотелось спать. Но уснуть Лиам боялся – тогда он бы отдал видениям контроль над своим существованием. Ему казалось, что вот-вот должно случиться нечто ужасное. Разговор с отцом и напоминание о взваленной на него ответственности ещё больше обессилили юношу – и почти мгновенно часть его сознания, воспринимающая действительность, раскрошилась в труху. Где-то на периферии Лиам осознавал, что сейчас находится внутри видения, но не мог поддерживать это осознание силами своей души.
Бодрствуя, он видел Изабель живой и мёртвой одновременно, как будто процесс убийства скомкался в точку, а теперь это событие развернулось по оси времени – и художник мог наблюдать за убийством, будто смотрел фильм в кинотеатре. Вот из черноты выступил контур человека, Лиам узнал его и дёрнулся. Это же профессор Гроссман! Держит в руках скальпель, которым обычно счищает краску с полотна… следы крови потрясающе гармонируют с блестящим металлическим лезвием. А плоскость, на которой лежит Изабель, казавшаяся раньше неопределённой, теперь стала полом художественной студии.
Тут Лиаму пришла в голову ещё одна мысль, что его видение – не просто кошмар, а картинка из будущего. Вот почему Изабель по-прежнему жива!
«Она в шутку назвала меня защитником… Но сама не знала, насколько оказалась права!»
***
На следующей день профессор Гроссман снова разбирал работы учеников, параллельно ссылаясь на старые проверенные методы, разработанные гениальными живописцами прошлого. Он обсуждал и сравнивал преимущества и недостатки итальянской, голландской и испанской школ живописи в изображении обнажённых тел.
– В каждый исторический период гений человечества к чему-то стремится. В эпоху античной Греции это была философия и скульптура, во времена Рима – становление республики и право, в эпоху Возрождения – живопись, скульптура и архитектура, ну а в наше время гений человечества ушёл в науку: атомная бомба, компьютеры, интернет, квантовая механика, Космос. Все эти открытия и изобретения основаны на очень абстрактных теориях. И по мере движения в будущее, для решения конкретных задач человеческому гению приходится всё больше абстрагироваться от конкретики. Поэтому, наверное, абстрактная живопись и стала такой популярной. Это попытка правого полушария мозга осмыслить и отразить то, что происходит в левом. Ну, а если мы хотим писать обнажённое тело, то тут нужно не мудрить, а просто устремить взгляд в великое прошлое. Вот откуда, друзья, вы и должны черпать своё вдохновение.
Лиам хотел сдержаться, но не смог – вскочил и стал кричать, размахивая руками:
– Но ведь каждый из живописцев прошлого не просто использовал наработки предыдущих художников, а открывал собственный путь! Надо дать музе взлететь! А вы… вы протыкаете её иголкой, сливаете кровь и опрыскиваете нафталином, как будто это бабочка для коллекции!
Наступило молчание, весь класс уставился на Лиама, а профессор, на секунду опешивший, сказал чуть надтреснутым голосом:
– Лиам, во-первых, почему вы меня прерываете? А во-вторых, что это за тон? Возьмите себя в руки!
***
Лиам выбежал из класса. Очутившись в своей комнате, он зашёл в туалет и несколько раз, набирая в руки воды, судорожно умывал разгоряченное лицо. Посмотрев в зеркало, юноша увидел выпученные глаза, синеву под ними и осунувшееся лицо.
«На кого я похож?» – пронеслось в голове.
В этот момент на заднем плане зеркального отражения он снова увидел воронку, засасывающую его рассудок. Лиам бросился лицом в подушку. Он понял, какая связь установилась между его бегством с лекции и убийством Изабель.
Вся сцена будущего убийства промелькнула в сознании юноши за доли секунды и отпечаталась там, подобно следу раскаленного клейма на коже. Он увидел, как по команде профессора студенты набросились на девушку, схватили её и удерживали, пока Гроссман вынимал скальпель из своего внутреннего кармана – тот самый скальпель с остатками краски. Изабель закричала, в её глазах пульсировал ужас. Быстро и с профессиональной точностью профессор нагнулся к ней, сделал на шее небольшой надрез поперёк сонной артерии. Кровь брызнула фонтаном, а потом какое-то время капала, образуя лужу на полу. Голова девушки безжизненно склонилась в сторону, в её глазах застыл ужас.
– Теперь несите нафталин! – приказал профессор металлическим голосом. – Нам нужно добавить её в нашу коллекцию, чтобы все будущие студенты знали, как обуздать музу!
Эти слова разозлили Лиама. Он не знал точно, как спасти Изабель, но злость придавала ему силы.
– Если не ты, то кто? – говорил он себе – Кто?? Если не сейчас – то когда? Потом ведь будет поздно!
Подобно ангелу правосудия, юноша ворвался в арт-студию прямо перед тем, как Гроссман собирался вонзить скальпель в горло невинной жертвы. Лиам бросился к профессору и вырвал скальпель из его рук, а когда тот попытался сопротивляться, резанул учителя скальпелем по горлу. Брызнула кровь, профессор упал прямо на лежащую на полу натурщицу, заливая её красным… всё, как на картине в видении. Девушка закричала, лицо её исказилось от ужаса.
– Улетай, будь свободна! – крикнул Лиам музе, бросив ненужный больше скальпель.
Прибежавшие на шум охранники скрутили ему руки.
***
– Лиам, проснись! Сынок, проснись! – сквозь сон Лиам почувствовал, как кто-то сильно трясёт его за плечо.
Он подскочил, сел на кровати и увидел склонённое над ним лицо матери.
– Сынок, почему ты спишь в одежде? Я столько раз тебе говорила, что нужно раздеваться, чтобы тело отдыхало! Какой ты худой?! Наверное, ничего не ешь! О господи! – она вгляделась в его лицо. – Неужели опять? А ну-ка, немедленно скажи мне, когда ты последний раз принимал таблетки?
– Мам, как ты вошла в комнату?
– Не увиливай от ответа! – её тон перешёл в сердитый. – А ну говори, где лежат твои таблетки?!
И потом добавила:
– Дверь была открыта.
– Вон там, мам, на кухонных полках, вторая снизу.
Мать подошла к полкам, открыла дверцу и вынула баночку с таблетками. Потом набрала стакан воды из-под крана и приказала:
– А ну-ка, пей!
– Не сейчас, мам, потом.
– Нет, сейчас! Немедленно!
Лиам привстал на кровати и выпил таблетку.
– А теперь вставай, будем кушать. Ты совсем исхудал! Я привезла с собой твои любимые тамалес.
Когда Лиам стал есть, мать прошлась по студии и увидела его набросок с Изабель.
– Господи, – она перекрестилась. – Срам-то какой! Вот что значит таблетки то не пил.
*** Конец ***
рассказы
Дневная таблетка
Шуточка
Учитель физики
Межвременье
Нежный взгляд
Стоунхендж идол
Ничего особенного
Неизвестный Сезанн
Бутерброд с арахисовым маслом
Матриархальный Поцелуй
Муха
Отверстие
Замороженное воспоминание
В погоне за темной музой
Граница безразличия
Эффект Наблюдателя
Обещание
Дополнительные услуги
Догнать и перегнать (Рассказ по картинке)
Волк и семеро козлят (С точки зрения волка)
Отторжение
Предок
По образу и подобию (Шорт 6)
Сила воображения (Шорт 6)
Новая игла (Шорт 6)
Аленький цветочек (Шорт 6)
Красный мерс (Шорт 6)
Счастье внутри (Шорт 6)
Чтоб сказку сделать былью (Шорт 6)
Прострация (Шорт 6)
Материал для женитьбы
Совещание в верхах. Бок-3
Обозреватели (Почти Шорт-7)
О потерянных в виртуале
Рассказ месяца! ? Запутанная эротика (Мой Шорт-7)
Печёнка
Комменты (Шорот-8)
Вмешательство
Пробоина (Шорт-8)
Надежная проверка (Шорт-8)
Как был сделан правый поворот
Наводчица (Шорт-9)
Берлога (Почти шорт 10)
Коля и Вера (Почти Шорт 10)
Бегущий (Шорт-10)
Спасти Рождество!
Рождественские шарики (Шорт-11) 1552 знака
Рождественский подарок (Шорт-11) 1549 знаков
Бифштекс с кровью
Защищая темную музу
Автор публикации
Хорошо, что мама пришла, я думала он зарежет Изабель??это проба на хоррор с кровью? Мне понравилось, хотя концовка немного анекдотична?
Спасибо!
Это не хоррор. А скорее попытка описать шизофреника. Мы как-то говорили с дочкой о видениях. И я выссказал мнение, что все пророки — были шизофрениками. А она у меня стала религиозной, и отстаивала то мнение, что через них говорил бог. Вот я и написал, что-то в этом роде. Да, концовка, такая, чтобы стало ясно, что все его видения были бредом. ?
«внутренним взором он видел одно… а на бумаге выкаракуливалось иное – какое-то полное убожество». Да, такое случается не только с художниками.)))
Для зарисовки о шизофренике немного бы еще сюра добавить.
А вообще хорошо получилось. Познавательно.
Cпасибо! Я старался. Видно во мне самом мало сюра. ?
Настоящий сюр способны написать настоящие шизофреники, наверное)))в любом виде искусства… нам профессор на лекциях рассказывал, как в молодые годы лечил одного художника от этой болезни (по этическим соображениям не скажу имя). А весь мир восторгается его картинами.
Да, я только чуть-чуть сдвинут по фазе. ))) Наверное если проверить многих гениев, там много отклонений можно было бы найти. ?