Звон

Жара была жуткая.

Покачиваясь на черных, горячих цепях, натянутых между покосившимися столбиками, я сидел, курил  и как всегда ждал свою жену.

Она как всегда опаздывала.

Мимо меня, с тихим шелестом серо-зеленых купюр проносились каплевидные иномарки.

Шелест одной, сливался с шумом нескольких, шум нескольких, трансформировался в рев многих. Проспект Мира ревел, задыхаясь в сизом угаре выхлопных газов  и гнусном, коричневом дыму горящих в Подмосковье торфяников.

Недалеко от меня сидела на корточках грязная нищенка. Она периодически что-то шептала и мелко трясла головой, зорко поглядывая исподлобья, на проходящих мимо людей. Если вблизи никого не было, она расслаблялась, умолкала и переставала трястись – надо полагать отдыхала.

Иногда ветер менялся и тогда нас с нищенкой,  обдавал вкусно- чесночный запах копченых кур, вырывавшийся из соседней палатки. Лицо попрошайки при этом необыкновенным образом менялось, морщины разглаживались и по неожиданно чистой шее пробегали короткие спазмы, как у небезызвестной Павловской собаки.

У меня эти запахи ничего кроме агрессии вызвать не могли. В кармане – мелочь, которой хватило бы ровно на половинку чебурека, но их принято продавать целиком.

В это время из жерла метро высыпала стайка молодых людей. По энергичной жестикуляции, беззвучному смеху и какому-то неопределенному выражению на их лицах, сразу становилось ясно – ребята глухонемые.

К таким у меня всегда было очень неоднозначное отношение. С одной стороны эти люди никогда не услышат музыки, пусть не классики, пусть легкой попсы, но не услышат, они не услышат пения  птиц, шума ветра в кудрявых верхушках сосен, не услышат звучание хороших стихов.

А с другой, с другой стороны они лишены возможности   услышать, почувствовать ложь и фальшь  в словах любимого человека, гнусный  мат с легкостью брошенный случайным прохожим, столкнувшимся с тобой в грязном, подземном переходе …

Одна из них, светловолосая, с короткой челкой, запустила руку в карман тесных брюк и потянулась к нищенке.

Та,  посмотрев на тонкую ладошку,  на монетки, лежащие на ней, брезгливо кинула.

– Я мелочь не беру.

Девочка внимательно всматривалась  в лицо попрошайки, пытаясь по губам понять, что же все-таки та ей сказала, а она, грязно выругавшись, крикнула, ударив немую по руке.

– Я же тебе русским языком говорю, я мелочь не беру, коза жадная.

И тут же, словно полная тишина обрушилась на город: проспект замолчал, машины медленно и беззвучно, словно в густом глицерине поплыли по размягченному асфальту, случайные разговоры смолкли  и только тихий звон монет, лишь только он,  был слышен в этом странном молчании.

А когда отзвенела последняя монетка упавшая на мостовую, над городом поплыл заунывный колокольный звон.

Обедня…