Конкурсы

Маршал Пьер д’Артаньян перебирает архив давно погибшего кузена: «Шарль вечно был в центре дворцовых интриг! Это может навлечь беду даже сейчас…» Камин пылает жарко – топлива достаточно! Счета, записки, черновики докладов. Пакет? Перстень, письмо – что за чёрт? Строки плывут перед глазами… Но это невозможно! «Сир! Я знаю, сколь виноват перед Францией. Но это вина не одного незначительного дворянина. Говорят, Мадам, Ваша мать, почила в бозе… Груз общего греха достался

Мих вздохнул и, стряхнув снег с плаща из волчьей шкуры, осторожно отодвинул полог пещеры. Остановился у входа. Лучше подождать здесь – если Мара не в духе, то сбежать проще. Груда шкур около пылающего костра зашевелилась, и из неё выползла кряжистая женщина. Иссиня-чёрные волосы непослушно торчали во все стороны, щёки горели румянцем, а нательные лисьи шкурки почти ничего не скрывали. Мих жадно уставился на неё, но тут же, скользнув взглядом по

Огонь в камине пляшет, взлетает вверх язычками пламени, вспыхивает искрами. В паре с ним в душе Эммы кружится, уносит ввысь, рассыпается сверкающими кристалликами взрывной карамели счастье. Счастье, родившееся вместе с малышом по имени Мэтью-младший. Мэтью Смит-старший горд – невестка назвала малыша в его честь. Протягивает подарок: – Мои. Наградные. Пусть помнит о подвигах деда и растёт героем. Эмма благодарно принимает часы. Гравировка. Подпись. Эмма (в девичестве Кляйн) бледнеет. «Огненный смерч…

Камилло Бенсо ди Кавур, граф, политик и дипломат, в который раз вертел в руках стилет, по случаю купленный у уличного торговца. «Интересная вещица. Ни клейма, ни особых украшений… Кто же тебя сделал? И когда? Ты явно повидал многое на своём веку», — ворчал он и вдруг вскрикнул, нечаянно порезав палец. Собрался позвать дворецкого, но дверь распахнулась и в неё, обгоняя объявление о его приходе, ворвался взволнованный секретарь: — Синьор! Лезвие

Пономаревы переезжали. Их дом ещё дореволюционной постройки шёл на слом. Коробки, мешки, котомки… Осталось только книжный шкаф разгрузить. Павел начал снимать книги с верхней полки. Сколько себя помнил, они всегда здесь в одном порядке стояли и, видимо, так долго, что обложки слиплись. Павел дернул одну, а она раз, и полетела на пол. – Ничего себе, – присвистнул Павел, – по всей комнате разлетелись довоенные червонцы. Молодой человек покрутил поднятую книгу,

– Двенадцатый час ночи! – Римма нервничала. – Звоню, не отвечает. – Наверное, тренер его задержал. – Олег чертыхнулся. – Вернется, дам по шее. – Тебе лишь бы по шее. – Римма внезапно усмехнулась. – Развязал бурдюк, теперь воспитывай. Олег непонимающе уставился на жену. – Когда-то царь Афин Эгей спросил пифию – родится ли у него сын, но получил загадочный совет «не развязывать нижний край бурдюка, пока не достигнет Аттики».

За утренним кофе граф Гагин наткнулся в газете на объявление в траурной рамке: в Риме скончался известный художник Иван Седов. – Ma chère, – обратился граф к жене, – ты, помнится, говорила, что в юности была знакома с ним. – Пустое, – графиня нервно поправила выбившуюся из причёски рыжую прядь. – Когда-то Седов прожил лето в нашем тверском имении: давал уроки живописи брату Саше. Я тогда была совсем девочкой. –

Красный снег хрустел под сапогами. Темучин прошел меж трупов по разорённому стану тайчиутов и вырвал из окоченевшей руки Таргутая клинок с волчьей головой на рукояти. Брат Джамуха сидел у юрты, тихо напевая гимн Тэнгри. Пальцы, натёртые поводьями, возились с седлом: — Анда, — нахмурился он, — клинок моего рода. Откуда? — Бери. Твой по праву. В глазах мелькнула былая связь — кумыс из одной чаши, клятвы в верности. Джамуха воздел