Есть ниточки, а есть крючочки.
За ниточки дергают, крючочками цепляют.
Иногда от крючочков тоже ниточки тянутся. Длинные, тонкие, путанные-перепутанные.
Вот так возьмут, потянут за какую-нибудь, а ты и не догадаешься, что это ниточка была. Тебе ж, дурынде наивной, как? Тебе ж все кажется, что ты сама на это пошла, сама согласилась, по собственному твоему желанию все завертелось, никто тебя не заставлял, не неволил. Ты сама все.
Пусть тебе это не надо было, а теперь и мешает даже, теперь из-за этого всего у тебя дел по горло, проблем куча-мала, на саму себя ни минуточки нет, все время ушло на чужое-стороннее. Чужой жизнью голова забита, не твоей, и даже близко оно тебя не касается и не нужно сроду, но ты ж сама на это пошла. Сама предложила, мол, давай мне свои беды-тараканы, сгружай, а я тучи руками разведу, я сильная, хоть и легкая.
И вот живешь такая, чужим грузом придавленная, и с души воротит, а тешишь себя только одной мыслью, что ты — свободная. Сама, все сама. Сама на себя чужое взвалила. Кто ж кроме тебя-то человеку хорошему на помощь придет-подсобит?
А потом: ах! ох! Да что ж такое-то тянется, путается, уже по рукам и ногам перевязало. И шагу не ступить, и головы не поднять, не дохнуть даже. А выпутываться начнешь, а оно саднит под ложечкой. Крючочек там, к самому сердечку. Оно-то еще трепыхается, ему все еще в свободе липовой хорошо, как прянику в меду. А ты головушкой буйной уже додумываться начинаешь, что к чему. Что повязали тебя по рукам и ногам, и не нитки то уже, а цепи-цепи кованые. И за одной проблемой решенной сто других стоит, как головы гидры, одну рубишь, а на ее месте – пучок. И ты вроде как намекнуть пытаешься, мол, вроде как на одно что-то договаривались. А тебе в ответ: «ну как это?», «а кто ж тогда?», «ты ведь это хорошо умеешь, у тебя лучше получается, возможность есть, ничего не стоит» — нужное подчеркнуть.
И по всему выходит, что и не человек ты вовсе в их глазах, а щука, та самая, по чьему велению чужие хотения исполняются, а тупой да ленивый мужичище, пальцем не шевеля, в цари угодил. Это он тебе свободу даровал. Он — дурак бесталанный, а ты — свободная. Типа.
Да только до того, как ты в ведро его, даже не в сеть, не на удочку, угодила, тебя и тема эта не заботила. Ты знать не знала про свободу эту, пока тебя, владычицу морскую, за жабры не подцепили. А потом такой, милосердный он, оказывается, мол, плыви, родная, а я тебя по любой фиготе дергать буду.
Сказки все это! В жизни проще.
Есть ниточки — связи, а есть крючочки — зацепочки. А остальное все так же. А когда они, наконец, получат, что им надобно, до царей додуркуются, ты — щука-конек-горбунок-вещая каурка, вздохнешь с облегчением и поплывешь, поскачешь нового дурака себе на шею искать. Ты ж не можешь иначе, тебя ж такой придумали.
А ты сядь спокойно, кофе выпей да подумай, кто дурак в итоге, а у кого моточек ниточек твоих, да сундучок с крючочками?
Где твои ножницы?!
Отлично сказано!
Весь смысл глубинный, однако, только женщине и под силу понять.
Нет-нет, я ничего против мальчишек-мужчин-мужиков-офицеров-командиров-царей не имею.
Иногда сядешь вот так с кофе, и польются строки одна за другой, вроде о простом и банальном, но таком сокровенном и глубоком… А дописал последнюю, и полегчало будто.
Ой, а ножницы-то я так и не нашла, надо в верхнем ящике посмотреть, кажется, туда последний раз кидала.
Нет, сначала борщ доварю, потом клубок рубить буду.
Рада пониманию. Вообще, мысли эти даже не с гендерным связаны, а скорее с каким-то “дружески-рабочим”. Как-то в один момент поняла, что сильно пользуются мной “друзья-коллеги”. Я из тех, кто с радостью на помощь приду, но последнее время все чаще понимаю, что это в принципе эксплуатация какая-то. Ну а в блоге вылилось во в такой абстракт. Спасибо, что читаете, находите время на отзыв.
У Терри Пратчетта припомнилось – Если ты умеешь копать самые глубокие ямы, то тебе и дадут самую большую лопату.
Спасибо! Уж надо почитать мне Пратчетта… видимо, Вселенная настаивает
Да, уверена, вам понравится.
У нас в семье его книга появилась впервые в крайне топорном переводе – собственно была утеряна вся прелесть его многосмыслов. Но и так – она запоминалась.