Собственно, это не эссе, а исследование небольшого по объёму текста, в сравнении с самим текстом достаточно пространное.
Тема Тридцатых Юбилейных Шортов, для истории и для тех, кто не в курсе:
«И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого» ©
Сам текст:
Рассказ №41 Особенности национального клиросного пения
Количество знаков: 666
– Любит наш церковный народ лукавого, ничего уж тут не попишешь! – настоятель огладил под шёлковой рясой увесистый “аналой”, дав знак виночерпию подлить из лафитничка фирменной монастырской наливки.
– Как так? Это почему же? – раскрыл рот с недожёваной постной капусткой послушник Терпигорев, третий день околачивавшийся в обители.
– А вот почему! “Отче” завсегда поют поскору, будто на пожар торопятся, а “лукавого” в конце распевают всенепременно елейно, едва не прижмуриваются от удовольствия!
– Так я тогда буду наоборот! – пристукнул вилкой Терпигорев, потеряв не без труда выпестованный образ смирения.
– Никак нельзя! – наставительно поднял кверху нож с нанизанным на него балыком игумен, – Должно нам жити не в козлогласовании, сим напевом только козла привечать и возможно!
В первом спойлере опубликую краткие выводы. Кому требуются обоснования высказанных суждений – можно прочесть всю статью целиком. Далее в спойлер буду прятать все “ответвления”, напрямую не относящиеся к тексту шорта (фактически, краткой зарисовке из монастырской жизни). Сравнительно небольшие “аппендиксы” рецидивов красноречия буду смирять уменьшенным до восьмого размера кеглем шрифта.
Можно при кратком ознакомлении посмотреть также самый последний спойлер статьи, с попыткой художественного осмысления сюжета и развития его в более крупную форму (что автором, конечно же, не предполагалось).
Синопсис шорта Количество знаков: 666 В отдалённый северный монастырь с единственным насельником-монахом прислан настоятелем бывалый игумен, в прошлом военный. Спустя некоторое время из Лавры в тот же монастырь отправляют, ради исправления, “слишком умного” послушника. По иронии судьбы даже фамилия созвучна понятию “ригоризм”. Юноше и на новом месте тем более не нравится, многое он хотел бы исправить. Настоятель за трапезой решает испытать новоприбывшего, заводя издали разговор о том, что и в самом главном, относящимся к церковной жизни, можно при желании найти нечто соблазнительное. Послушник тотчас возмущается, выражая ревностную готовность лично приступить к изменению сложившихся традиций. На что игумен резонно возражает, указывая, что именно этого добивается от насельников монастыря лукавый.
Лев Толстой не знал, что является зеркалом русской революции, пока ему не объяснили. Вот и тут так.
Во многих конкурсных произведениях Тридцатых Шортов тема обыгрывалась вполне определённо: вот искушение (некие обстоятельства, требующие преодоления со стороны ГГ), вот лукавый (иногда персонифицированный, иногда явно подразумеваемый). Тут же с “расстановкой актёров по сцене” дело обстоит не так явственно. Обитатели монастыря просто кушают и разговаривают. Из общей массы произведений шорт выделяется тем, что в нём “пережёвывается” (поскольку дело происходит за столом в трапезной) сама цитата-тема конкурса.
Казалось бы, всё ясно, прочтено и оценено. За исключением последней фразы, придающей рассказу скомканность и незавершённость (и вызывающей законное недоумение, хотя, впрочем, какое недоумение: шорт ограничен 666 знаками, вот автор и произвёл обрезание конца не слишком удачно, я та-а-ак думаю!) Пищу для размышлений дали комментарии к шорту. С каждым комментарием картина всё более прояснялась, спасибо за это, друзья и собратья по перу (или по колумбии, или по боливии, кто как пожелает!)
По тональности комментарии разделялись на три основных потока (нумерую по степени нисхождения эмоционального накала):
- Анафема! (светский вариант: “Неуместная сатира!”)
- Что за притча?
- Литературоведческие (и вообще искусствоведческие) изыскания: к произведениям какого писателя близки черты шорта, как бы это можно было экранизировать и т.п.
Начну с последнего, хотя и два первых “направления” сослужили немалую службу.
1. Сеттинг
Монастырь небольшой.
Это сразу становится ясным, если обратим внимание на тему конкурса и на заголовок шорта:
Особенности национального клиросного пения
Дело в том, что молитва “Отче наш” традиционно предназначена “для народного пения” (наряду с Символом Веры), исполняется она под водительством вышедшего из алтаря диакона или псаломщика всеми присутствующими в храме людьми обоего пола. Если заголовок обращает внимание на то, что молитву поют исключительно на “крылосе” (там, где стоит хор), это показывает, что внизу в храме никого нет: ни паломников (следовательно, скорее всего, монастырь расположен в труднодоступной для путешествий, отдалённой от населённых пунктов местности), ни даже монахов (которым неукоснительно предписывается, если они не заняты иными послушаниями, присутствовать на всех церковных службах, тем более на Литургии, где и поётся молитва).
Вспоминается по этому поводу телесюжет об одном монастыре, правда, уже довольно-таки давний, с тех пор там, пожалуй, многое переменилось. В огромном, прежде многолюдном монастыре (почему-то помнится, что это был Кирилло-Белозерский, что на берегу озера Сиверского) на то время проживали всего четыре человека: настоятель (кажется, также бывший военный, прошедший “горячие точки”, но молодой, без “аналоя”), один монах и два послушника. Почему запомнилось? В келье настоятеля, в самой открытой форточке, осы свили гнездо. И настоятель форточку не закрывал, ос не выгонял, гнездо не разорял. Картинка не столь часто встречающаяся…
По ходу действия упоминаются всего три человека: настоятель, виночерпий, послушник (именно в таком порядке, получается, “от большего к меньшему”). Стол в трапезной невелик, возможно, простой, обеденный (не столь роскошный, как усилиями хлебосольного режиссёра Гайдая в фильме “Иван Васильевич меняет профессию”). Наливочка располагается достаточно далеко от настоятеля (а, возможно, комплекция ему мешает самому дотягиваться до “лафитничка”). По логике, и послушнику наливочка не возбраняется. Но послушник, как следует из текста, ограничивается капусткой. К капустке применён странноватый на первый взгляд эпитет “постная” (Пожалуй, “мясная”, “скоромная” капустка встречалась всего один раз, в кинофрагменте об отце Чарлза Спенсера Чаплина, где тот потихоньку подкладывает в блюдо растительного происхождения слизняка и червяка, дабы быть накормленным оторопевшим официантом и администратором зала “за счёт заведения”. После он на радостях демонстрирует сыну “танцующие на вилках пирожки”, номер, хорошо известный из коротких юмористических экранизаций самого Чарли Чаплина. Впрочем, отец Чарли подсовывает “скоромное”, как помнится, не в капустный, а в салатный лист). В принципе, скоромных блюд по ходу трапезы не упоминается.
2. Жанр
Вот если бы “настоятель” был заменен в тексте на “наместник”
(что намекает на ставропигиальный статус монастыря, Лавры, в которой настоятелем именуют строго самого Патриарха),
“виночерпий” на “келейник”
(что показывает, что данный монах находится “в услужении” у одного только наместника и не станет подливать из лафитничка остальным участникам трапезы),
“послушник” на “трудник”
(то есть человек не рясофорный, живущий не монашеской жизнью, колющий дрова да таскающий воду в обители, подобно тому, как делали это жители Гаваона для древнего Израиля),
и, наконец, “игумен” на “архимандрит”
(ибо наместник может быть только митрофорным уважаемым и заслуженным монахом “чином выше” простого игуменского, упоминаемая же шёлковая же ряса – совершенно не показатель “первенства чести”, она может быть пошита любым церковнослужителем в чине иерея)
– тогда жанр можно было бы действительно определить как “та самая сатира” о чревоугодливых попах-мироедах.
Вот как бы выглядел текст шорта и выводы по его прочтении в этом случае:
Стол здесь автоматически раздвигается, вдоль него усаживаются десятки иеромонахов, иеродиаконов, иноков, послушников, трудников, а, возможно, и благочестивых мирян-паломников (и такое бывает в монастырях). Наместник и Терпигорев, таким образом, оказываются чрезвычайно зримо “на разных полюсах”, в ситуации “два мира – два детства”, “Стамбул – город контрастов” (хотя впрочем, нет: Истанбул нот Константинополь, как мы помним из песни…) Никакого ущерба “в конкурсном плане” текст при этом не претерпевает. По совокупному количеству ЗБП все слова на замену почти в точности соответствуют своим предшественникам, если ещё заменить “только” на не менее уместное устаревшее “токмо“, вновь будет 666 ЗБП в совокупности, кто пожелает, проверьте: – Любит наш церковный народ лукавого, ничего уж тут не попишешь! – наместник огладил под шёлковой рясой увесистый “аналой”, дав знак келейнику подлить из лафитничка фирменной монастырской наливки. Почему не так? Почему это невозможно? Ответ находим у комментаторов: не может в таких условиях послушник (трудник) “поддержать диалог” с настоятелем (наместником), тем более, возражать ему без промедления, в довольно дерзком тоне. Если бы Терпигорев “в изменившихся условиях” сидел за другим концом длиннейшего стола, ему пришлось бы своё дерзостное: “Как так? Это почему же?” – прокричать в голос, дабы быть услышанным настоятелем (наместником). Подобные устремления пламенного революционера “от аналоя” тотчас бы были пресечены выталкиванием взашей за пределы монастыря. Монахи молчать не стали бы. А тут никто не возражает не только словом (“Ах ты, пес смердящий!”), но и делом (взять да вывести под белые руки на свежий воздух забывшегося “послушника”)
– Как так? Это почему же? – раскрыл рот с недожёваной постной капусткой трудник Терпигорев, третий день околачивавшийся в обители.
– А вот почему! “Отче” завсегда поют поскору, будто на пожар торопятся, а “лукавого” в конце распевают всенепременно елейно, едва не прижмуриваются от удовольствия!
– Так я тогда буду наоборот! – пристукнул вилкой Терпигорев, потеряв не без труда выпестованный образ смирения.
– Никак нельзя! – наставительно поднял кверху нож с нанизанным на него балыком архимандрит, – Должно нам жити не в козлогласовании, сим напевом токмо козла привечать и возможно!
Возможно и весьма вероятно (какова бы ни была длина монастырского стола), что изначальные слова настоятеля именно к Терпигореву и обращены (парень “околачивается” в обители всего третий день, надобно его испытать, вот и слушают насельники монастыря произносимые слова в благоговейном молчании, внимают испытанию, “искушению“, устраиваемому опытным старцем* неофиту)?
Sic! Первое “искушение” найдено: искушение Терпигорева настоятелем!
Следует ли из этого, что сам настоятель и есть “лукавый”? (А именно так, похоже, и считывается комментаторами, усматривающими в тексте сатиру и возглашающими “анафему”!) Он и над манерой церковного пения будто бы измывается, в последней реплике доходит до “безумных глаголов”, утверждая, будто напевом главного церковного молитвословия (слова которого даны, как следует из Евангелий, Самим Спасителем) “можно привечать только козла” “Анафема! Анафема! Анафема!” – завопила из своей избушки на курьих ножках даже далёкая от происходящего добрая Бабушка Яга! К тому же игумен и “жрёт в три горла”, когда бедный послушник вынужден давиться “постной капусткой”…
В любом случае, по поводу написанного возникает законный вопрос: Что за притча?
И вот тут-то, собственно, возникает догадка о притче как жанре. Жанр внутри жанра, выбранный настоятелем для разговора с послушником. Это многое объясняет. Но не “в лоб”, так как, во-первых, притча по своей природе не призвана это делать; во-вторых, шорт короток (фактически это не рассказ, но выхваченная из монастырского быта зарисовка). За пределами текста “для додумывания” остаются вопросы: что было “до” описываемых кратких событий и что случилось “после”?
_______________
* “старец” – см. спойлер:
Почему выше настоятель назван “опытным старцем”? В подстрочном примечании “по звёздочке” приведу “в параллель” реальные примеры “притчевого общения” а также искушения, устраиваемого пастырем своим пасомым (имена и места действия по здравом размышлении называть не буду, но обоим случаям сам был свидетелем): ________________________________________________________________________________________________________ *старец – духовно опытный человек, не обязательно облечённый саном (просьба не смешивать понятие с ником автора статьи; такое наименование однажды дали товарищи по группе как всего лишь старшему возрастом, с того и пошло). Настоящий старец, особенно когда нужно не болезненно, осторожно указать на чьи-либо недостатки, “обличить”, не говорит прямо, без обиняков, но излагает мысль прикровенно, иногда – притчево (если необходимо дать развёрнутый “анализ ситуации”). Пример не очевидного смысла сказанного: К старцу на остров среди прочих паломников приходит девочка-подросток в крайне короткой юбке (а лето уже близится к осени). Известно, что могли бы сказать по этому поводу “особо благочестивые” воцерковлённые люди. Суждения оказались бы пространными и вряд ли лестными. Старец дважды спрашивает: “У тебя ножки не мёрзнут?” “Нет, не мёрзнут!” Дважды – надо полагать, чтобы дошло. Пока что не доходит. И более к этому не возвращается. Другой пример – испытания, “искушения” веры пасомых: Маститый протоиерей со стажем, любимый прихожанами (в прошлой жизни – зав. клубом, это в какой-то мере объясняет продуманную “постановочность” его проповедей), задаёт при стечении всего прихода вопрос: “На каких трёх китах стоит мир?” Раздаются восторженные возгласы, с придыханием: “Вера! Надежда! Любовь!” И тут он огорошивает собравшихся верным, по его мнению (а, фактически, основанным на словах Писания) ответом: “Нет! Мир наш стоит на трёх китах, которые суть похоть плоти, похоть очей и гордость житейская!” Если предположить, что слова настоятеля из шорта имеют не буквальный смысл, но прикровенный подтекст (во-первых), и что этими словами он испытывает послушника (во-вторых), то вполне можно назвать его опытным старцем (или, во всяком случае, он сам себя таковым считает).
3. Фабула
Когда в рассказе размером до тысячи знаков присутствует ясная легко читаемая и завершённая фабула – это несомненная и большая удача автора. Тем и сложны Шорты. Нередко в столь короткой форме её содержательная сторона, особенно восприятие диалогов схоже с тем, как мы улавливаем отдельные отрывочные реплики беседующих под тентом летнего кафе, неспешно проходя мимо.
Вырванное из контекста вообще всегда и всюду воспринимается тем более субъективно и окрашивается “в цвета нашего внутреннего мира”.
Вот пример, преподанный кем-то также в форме притчи:
Ранним утром, или, вернее сказать, поздней ночью, по улицам города пробирался некий человек. За ним из окон своих жилищ следили трое свидетелей. – Это вор! – сказал себе первый, – Он возвращается после удачной ночной кражи! – Определённо, это счастливый любовник идёт домой, проведя ночь с чужой жёнушкой! – одобрительно отметил второй. Третий решил иначе: – Это благочестивый христианин, спешащий в храм к утренней службе. И каждый вынес своё суждение смотря по тому, что было в глубине его собственного сердца. Добавлю, что по ходу комментирования Шортов попытался написать прямо в ветках комментариев апологетические заметки в размерах оригинальных исходных шортов: “Оправдание отца Петра (шорт №20 “Бесы“)”, “Оправдание отца Дионисия (шорт №22 “Исповедь“)”, “Оправдание монаха Софрония (шорт №42 “Жаркое лето“)”. Была мысль написать ещё “Оправдание первоклассника Семёна Якеля” на шорт №13, но близость Погоста от Сёминой школы побудила к вящей осторожности и предусмотрительности. В любом случае, на приведённые апологетические изыскания пока никто не отреагировал.* Оно и ладно! Это я сделал исключительно для себя. __________________________ *пока писал текст, кое-что поменялось; искреннее спасибо автору Беседки, оценившему “лайком” апологию будто бы “поймавшего белочку” отца Петра!
В постмодернизме (да простят меня истинные знатоки этого феномена!) фабула “подсвечивается” через интертекстуальность либо через несколько более устаревший символизм. Поиск в тексте скрытых “пасхалок” – весьма увлекательная задача для тех, кто к этому предрасположен. Однако не всем это по нраву, как, например, не все любят играть в шахматы, да даже и не всем известны правила самой игры.
Посему, поскольку явной завершённой фабулы в шорте не наблюдается, оба поиска – интертекстуальный и символический, ради мало интересующихся читателей спрячем под спойлеры:
А) поиск фабулы через интертекстуальность
Набор возникающих при прочтении текста “смысловых лакун” крайне индивидуален. Приведу свои “всплывающие сообщения”, рисующиеся по ходу чтения: Особенности национального клиросного пения дав знак виночерпию подлить из лафитничка фирменной монастырской наливки. раскрыл рот с недожёваной постной капусткой будто на пожар торопятся Так я тогда буду наоборот! – Должно нам жити не в козлогласовании, сим напевом только козла привечать и возможно!
Самое важное, о “соблазнительном окончании” шорта, вынесу всё-таки за пределы спойлера:
- Про козла – вспоминаются пословицы: “Пуcти козла в огород…” и, сразу, в параллель: “Со своим уставом в чужой монастырь…”
А что делает козёл перво-наперво, забравшись в чужой огород? Пожалуй, что жуёт капустку…
Наливочка же и балычок скорее вызывают в памяти иное изречение: “Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо!”
Sic! Второе “искушение”, весьма вероятное: не искушаем ли настоятель желанием оскорбить (возможно, в ответ на какие-либо действия) новоприбывшего в обитель послушника Терпигорева?
Б) поиск фабулы через символизм
Тут снова изумили комментаторы, выстроив символическую цепочку “от балыка” к Христу (а я и не думал, что балык – строго рыбное блюдо, погуглил: так и есть!) балык ⇒ рыба ⇒ ΙΧΘΥΣ (греческое написание слова “рыба”) ⇒ рыба как символ Христа в ранней катакомбной культуре (см. расшифровку аббревиатуры ΙΧΘΥΣ: Ἰησοῦς Χριστός, Θεοῦ Υἱός, Σωτήρ – Иисус Христос Божий Сын Спаситель). То есть нож с балыком – такой вот символ… Но, тут же в предыдущий спойлер “интертекстуальность”: «взявшие нож от ножа и погибнут» (https://azbyka.ru/biblia/in/?Mt.26:51) Показательно, что нож фигурирует в сцене предательства Христа Иудой (нападая на пленяющих Христа, апостол Пётр ножом “урезает ухо” первосвященническому рабу Малху) А что с другой стороны? Вилка… Тут много персонажей с вилкой, вернее, с вилами, таких красненьких, наградных, “за достижение статуса”. Добавление можно внести, таким образом, и в раздел “Жанр”: батальная сцена, битва гладиаторов, правда, символическая… Вообще-то по складу ума принадлежу к “антиохийцам”, школе, которая считывает текст без скрытых за словами символов. Балык – это всего лишь балык для любого “антиохийца”, скажем, для самого яркого представителя школы, свт.Иоанна Златоуста. Символ за предметом усматривает только представитель александрийской школы (например, свт. Кирилл Александрийский, современник и яростный оппонент Златоуста). Всех примирить может либо раввин, судивший семейную ссору: “И ты, Абрам, прав, и ты, Сара, права! И ты, моя жена, права тоже: двое одновременно правы быть не могут!”, либо Председатель Мао, сказавший: “Пусть цветут все цветы, пусть соперничают сто школ!” Но вот что после этих заметок уважаемого комментатора подумалось “в символическом плане” дополнительно: Терпигорев без раздумий готов выполнить “рокировку”, поменяв пусть незначительные, но освящённые традицией особенности обращения в песнопении к Творцу и лукавому. То есть, фактически, готов поменять их местами ради “благочестивого рвения” (это называется в церковной традиции “ревность не по разуму”). Вспомним, что далее настоятель говорит о козлогласовании, в контексте первоисточника запрещаемого апостолом наряду с рвением! Ещё одно возможное символическое толкование фразы, сказанной настоятелем: “Отче” завсегда поют поскору, будто на пожар торопятся, а “лукавого” в конце распевают всенепременно елейно, едва не прижмуриваются от удовольствия! Молитвенное обращение в начале: “Отче!” – требует сосредоточения, особого настроя, какой более всего присущ храмовой службе. Просьба “избави нас” – более всего относится к житейским обстоятельствам вне храма, когда человек полностью погружён в суету житейских дел. То есть, по смыслу сказанного, следует, что люди стремятся как можно быстрее закончить церковную службу и предаться с видимым удовольствием житейским делам (а ведь так оно на самом деле и есть!) Показательно, что начиная речь словами, являющимися и “зачином” самого шорта: Любит наш церковный народ лукавого… – настоятель не отделяет и себя от всего “церковного народа“, употребляя местоимение в первом лице “мы“, в притяжательной его форме: “наш“.
“Сухой остаток” – за столом как бы разыгрывается шахматная партия, мало понятная стороннему наблюдателю. Смысл произносимого, переведённый на язык понятных канцеляризмов, примерно таков:
– Прав ты, брат Терпигорев, мы во многом недорабатываем. (Эта преамбула произнесена до начала шорта или выражена по смыслу интонационно.) Мало внимания наши люди уделяют Начальствующему нами. Больше внимания обращают на того, кто нам мешает.
– Так надо всё поменять! Сегодня же начну, наоборот, ревностно относиться к Начальствующему и наплюю на помехи! (надо понимать так, что кинется в келью читать безумно долгие молитвенные правила, пренебрегая просьбами помочь по монастырскому хозяйству, исходящими от того же виночерпия)
– Нет, брат Терпигорев, нельзя! Тогда тот, кто чинит нам помехи, окончательно расстроит наши дела! Поступая так, мы только обрадуем его!
В) главное и самое неприметное для большинства читателей в фабуле !
Люди, не зевайте! Следите за напёрстками!
Настоятель произносит конечную фразу:
…сим напевом только козла привечать и возможно!
– совсем не в отношении традиционного напева молитвы “Отче наш…”, как он звучит в храмовой практике, но в ответ на решимость Терпигорева поменять традиционный напев (“Так я тогда буду наоборот!), то есть – в отношении ригористически искажённой версии напева (даже не призываю попробовать поменять местами в партитуре начальный и конечный фрагменты нот и пропеть получившуюся “катавасию” – выйдет воистину кощунственное козлогласование!)
То есть, настоятель настоятельно (видимо, ещё и потому он именно настоятель, а не наместник!) не рекомендует Терпигореву нарушать устоявшиеся традиции (вспомним: “Со своим уставом в чужой монастырь…”, а так оно, видимо, и происходило, пока послушник в течение трёх дней “околачивался” в обители – не “подвизался“, не трудничал, даже и не просто проживал, а именно что “бил баклуши” по собственному разумению, рассуждал “от ветра головы своея”).
Sic! Третье “искушение”: Терпигорев своим поведением в монастыре (а, возможно, и в предыдущем месте пребывания) искушал монастырскую братию, вызывая к себе не самые лучшие чувства.
4. Персонажи
Тут важно, чьими глазами они показаны. Вроде бы повествование ведётся “от автора”, но нет… Голос за кадром, Ефим Капелян, очень часто озвучивал мысли, принадлежавшие Штирлицу…
Рассмотрим характерные черты каждого через достаточно скудные фрагменты текста.
Примечание: первоначально написанный текст этого конечного раздела пропал: сначала отказала мышка, так что резервного копипаста не получилось, затем пропал Интернет, и автосохранение не задалось. Полностью написанная статья претерпела пренеприятнейшее обрезание. Аккурат об эту пору опубликовали рассказы мистического конкурса “Контраст-2”. А вы говорите! Далее – многоскорбные результаты реставрации ранее написанного. Надо же как-то заканчивать!
- Настоятель
…настоятель огладил под шёлковой рясой увесистый “аналой”, дав знак виночерпию подлить из лафитничка фирменной монастырской наливки.
Акценты восприятия:
- ряса шёлковая, одна штука (к “шёлковой” вполне можно было бы добавить непротиворечивые в принципе эпитеты: “поношенная”, “заштопанная в нескольких местах, где прожгли её кадильные искорки”, но этого нет, употреблён эпитет, “сигнализирующий о роскоши“),
- увесистый “аналой”: вообще говоря, это свидетельствует о возрасте настоятеля, лет сорок-пятьдесят от роду, никак не меньше, так как при самом худшем обмене веществ на такое локальное “утучнение телес” нужно время. Аналой в первоначальном смысле – как правило покрытая тканью подставка под ковчежцы со святынями, иконы и церковные книги. Иереи сами иронично называют выдающийся живот “аналоем”, ибо на нём покоится наперсный крест и вполне удобно опирать на него же церковные книги при чтении “в походных условиях”, например, обходя крестным ходом храм. Формулировка, употреблённая в тексте, показывает, что это взгляд знакомого с шутливой церковной традицией человека. но навряд ли самого настоятеля (он воспринимает свою комплекцию как вполне привычную) или братии, долго живущей в монастыре (она судит о настоятеле совершенно по иным качествам). Тут же – похоже на ехидный взгляд “свежего человека”, обличающий игумена в чревоугодии.
- дав знак виночерпию – виночерпий, следовательно, не слишком предупредителен, занят чем-то другим, иначе не пришлось бы давать ему знак. Опять же, это взгляд не со стороны настоятеля и не со стороны виночерпия, а третьего, стороннего наблюдателя. Возможно, в этом взгляде проскакивает мысль о “властности” настоятеля.
- фирменная монастырская наливка – то, что наливка “фирменная”, подано как некая “новость”. Возможно, для читателя. А возможно, для того, кто сравнительно недолгое время находится в монастыре.
…наставительно поднял кверху нож с нанизанным на него балыком игумен…
Акценты восприятия:
- наставительно – для того, кого наставляют,
- нож – игумен ест с ножа (или, по крайней мере, подкладывает себе ножом нарезанный балык). Ну, не единственная же в обители вилка та, которой пользуется (и пристукивает с досады) Терпигорев? Для того, кто привык к культурной сервировке стола и сам есть исключительно вилкой (балык – желательно специальной вилкой для рыбы!), такое поведение настоятеля свидетельствует о его грубости и неотёсанности! Отметим, что с ножа обычно едят привыкшие к походным условиям путешественники или военные. Представить, что Тур Хейердал, Юрий Сенкевич или даже батюшка Фёдор Конюхов согласились бы на оседлый (монастырский) образ жизни – практически невозможно! Страсть к перемене мест – практически неизлечимый диагноз. Поэтому остаётся вариант “бывший военный” (на это намекает и характерный заголовок шорта, возводящий мысль к Генералу – Булдакову).
По моим наблюдениям, комплекция, описанная в шорте, характерна для бывалых пожилых подводников. Мой батяня, служивший в подплаве в бытность Министром Обороны Г.К.Жукова, шутил по этому поводу: “У мужчины всё, что выше колен – то грудь!” При этом никакого сопутствующего “чревообъядения, пьянства” не предполагается, да и с недюжинной физической силой всё обстоит нормально. На Руси повсеместно пузатый – не означает “рыхлый”, “обжора”. За то, что настоятель – бывший подводник, пожалуй, говорит и его приверженность к “не сухопутным” рыбным блюдам длительного срока хранения (балык), и строгость/наставительность нрава (на подводной лодке с теми, кто “и не друг, и не враг, а так…” долго не церемонятся, это небезопасно для жизни, списывают на берег; полагаю, так же обстоит дело и в монастыре под его водительством).
- Виночерпий
Персонаж, не произносящий по ходу действия ни слова. Однако его взгляд на ситуацию присутствует, пожалуй, в этой ремарке:
…послушник Терпигорев, третий день околачивавшийся в обители…
Настоятель едва ли может заключить, что Терпигорев именно “околачивается”, а не выполняет данные ему послушания. Об этом могут судить только те, кто бывает при этом рядом с Терпигоревым. Если на тех же послушаниях бывает и молчаливый монах, значит, он не только виночерпий, но “и швец, и жнец, и на дуде игрец” (опять-таки, возможно, в силу малочисленности братии монастыря). Едва ли в данных обстоятельствах он специально приставлен к Терпигореву приглядывать за ним; просто, исполняя иные собственные обязанности, часто видит Терпигорева “в деле”.
Но, однако! Про то, что он “околачивается” в обители может с обидой думать и сам Терпигорев (в случае, если это было высказано ему в лицо братией монастыря, хотя бы тем же виночерпием).
- Терпигорев
– Как так? Это почему же? – раскрыл рот с недожёваной постной капусткой послушник Терпигорев, третий день околачивавшийся в обители.
Конфликт в том, что послушник* не может так реагировать на поучения старшего по возрасту/званию/монастырскому опыту. Здесь же в самой форме вопроса (исключая даже интонационную составляющую) угадывается возмущение, раздражение, если не напрямую осуждение, подкрепляемое далее красноречивым действием:
– Так я тогда буду наоборот! – пристукнул вилкой Терпигорев, потеряв не без труда выпестованный образ смирения.
Решимость к революционным изменениям и то самое внешнее действие, её выдающее: “пристукивание вилкой”. Так себя даже и в светском обществе не ведут, если только ты не Базаров и не сын Павлищева!
То, что Терпигорев теряет “образ смирения”, к тому же “не без труда выпестованный” – может с досадой осознавать и переживать только он один. Никто за три дня его пребывания в обители не мог настолько пристально к нему присмотреться.
К “потере образа смирения” интертекстуально примыкает следующее место из Писания: “Образ благочестия имуще, силы же благочестия отрекшеся” (2 Тим. 3:5) “Говорящая фамилия” Терпигорев, пожалуй, и вправду по-чеховски намекает, что своё монастырское пребывание юноша претерпевает как некое горе, несмотря на то, что, по-видимому, твёрдо избрал этот путь, раз уж в предыдущем месте обитания “дослужился” до рясофорного (облеченного в монашескую рясу, но ещё не дававшего обетов) послушника. Почему послушником он сделался не здесь, а в другом месте? Любого неофита год-другой испытывают в монастырях в качестве “трудника”. Он же пребывает здесь всего три дня. По-видимому (судя по поведению за столом), где-то в другом, большем по числу братии и “хлебном” монастыре юноша, как только его облекли в рясу, почёл возможным на равных разговаривать и спорить с начальствующими, опытными монахами (что делает его “послушником” в кавычках, только по номинальному наименованию). Скорее всего, маститый настоятель того, прежнего монастыря, передавая игумену Терпигорева “из полы в полу” (и для исправления, и в поддержку малочисленной монастырской братии), как-то уведомил об этих мало желательных “особенностях” юноши. Отсюда и мотив игумена – испытать Терпигорева, так ли всё на самом деле, как о нём говорят? Оказывается, что так: тут и молниеносное возражение, и нетерпеливое пристукивание вилкой. Вердикт “по экзаменационном испытании”, прямо не озвученный настоятелем: “Ну и козёл ты, брат Терпигорев! Вот как тебя после этого привечать? Обзывать-то я тебя не стану, ибо “кто речет брату своему “рака”(дурак) или “уроде” – повинен смерти“. Но так нельзя, брат Терпигорев, пойми: нельзя! Этот твой ригоризм, нетерпеливость, неумение слушать – всё от лукавого!” ________________________________________________________________ *послушник – тот, кто слушается беспрекословно (вот так просто!). Из Патерика известно: истинный послушник не станет возражать старцу, когда тот велит сажать рассаду репки кверху корешками. Молча берёт и сажает, без рассуждений (ибо никто от этого не пострадает духовно, да и физически, разве что репка). Терпигорев же являет себя как лукавый послушник, таковой только по внешности, но не по существу…
Вывод: весть текст показан автором по преимуществу “глазами Терпигорева”, с его точки зрения.
Даже внезапно оборванная на словах о “привечании козла” концовка косвенно свидетельствует об этом: Терпигорев внутренне задыхается от возмущения и более не слышит ничего произносимого за столом. В нём звучит набатом благочестия ранее произнесённое “Как так?“, перерастающее в грозное “Анафема!“
Некоторые из читателей, наиболее вдумчивые, останавливаются на терпигоревском вопросе. Те же, кого пламенное сердце увлекает к скорым и безапелляционным решениям, сразу переходят к терпигоревскому же восклицанию: “Сатира? Хохма? Анафема!”
Sic! То есть, под конец открывается и четвёртое искушение: автор искушает читателей терпигоревским видением происходящего…
Можно, “раскрывая матрёшку далее”, увидеть и пятое: искушение авторов темой, и шестое (искушение не иначе как от лукавого, ибо больше не от кого: дать тему из Молитвы Господней как “затравку” к Шортам). Всё зависит от степени нашего (терпигоревского) ригоризма…
Напоследок приведу два художественно оформленных сиквела и два приквела по мотивам отмеченных в статье искушений и в размере оригинального шорта (666 ЗБП), от лица разных действующих лиц
Искушение Терпигорева настоятелем (№1) Мотив Количество знаков: 666 Как бы ни хотел ошибаться – братии в монастыре негусто, никто не будет лишним ради возрождения обители, – а с Терпигоревым всё же что-то не то! Надобно его испытать! Отец архимандрит недаром намекал на “излишнюю самостоятельность” юноши. Как посмотрю, из слов братии и вправду так: закрывается в келье, читает при свече неизвестно кем данные “длительные правила”, а от простых послушаний уклоняется. Негоже так-то: “со своим уставом да в наш монастырь”! Коли уж перешёл в сущем чине послушника – имей уважение к традициям, к тому, что старшие говорят! Кабы так у нас на подводной лодке самостийничали – глядишь, однажды и не всплыли бы! Сего дни угощу его ради праздника балычком, мичман прямо с родного Тихого прислал, да наливочкой. Поговорим по душам, авось откроется, да и приживётся… Искушение настоятеля (№2) Сомнения Количество знаков: 666 И я грешен, кто будет спорить? Ещё в бытность школьным учителем не отказывался от возможности “сплавить” в соседнюю школу неудобного ученика. Сейчас вроде бы и повод благой: поддержать монастырь, в котором кроме настоятеля – и братии всего-то двое человек. Но сомнение всё же гложет: не трудился он здесь, не будет и там. Вроде как смиренник, а глаза так и горят нездоровым пламенем: тут-то и там-то надобно всё переменить! Одна надежда, что отец игумен найдёт подход. Всё-таки военная косточка, там принцип прост: “Не можешь – научим, не хочешь – заставим!” Оттого и отправили отстраивать отдалённый монастырь, в надежде на военную смекалку. Верю в его сдержанность и мудрость. А мне, грехи мои тяжкие, так и хочется пнуть этого Терпигорева под благочестивую гузку, прости меня, Господи! Искушение виночерпия (№3) Сарказм Количество знаков: 666 Ишь, как подхватился с трапезы! Даже и капустку не доел! Привёз целую бадейку этой капустки, говорит: “Меня, де, благословили ради вящего подвига!” Какое там! Если и благословили, то во исправление! Спрашивает сегодня после службы: “Каким это вы гласом такую-то стихиру распевали? У нас в Лавре не так поют!” Мне откуда знать? Я по жизни сантехник, только как трубы поют и знаю. Здесь научили, того и держусь. А что делать? Тут и конюхом, и скотником, и дровоколом, и поваром, кем только не приходится бывать! Думалось: подмогнёт! Не тут-то было, он всё “за молитву”, да “за молитву”! Тоже мне, сыскался молитвенник! Ещё прибавляет: “У нас в Лавре”! Он что, инспектором сюда назначен? Так, на подхват! А гонору-то! Ишь, как вилкой пристукнул! Нет, не будет с него толку, как пить-дать не будет! Искушение Терпигорева (№4) Бдительность “…А ещё спешу сообщить, Ваше Преосвященство, что игумен в обители кощунствует, не имеет благоговения даже к самим текстам церковных молитв, страшно сказать – к самой Молитве Господней! Даже и в мыслях не могу повторить тех нечестивых поучений, что он, опившись и объевшись, заводит за трапезой! Просто сатира какая-то и хохма, каких даже в мирских похабных театрах не сыскать! Страшусь за души насельников обители, как бы не погибли! Мне одному моею келейною молитвою с сим бесовским наваждением не справиться! Истинно, это волк в овечьей шкуре, только ради сугубого терпения и смирения ниспосланный нам, подвизающимся в обители. Более что ещё сказать? Во всём полагаюсь на Вас! Известный Вам по прошлым донесениям с полей духовной брани, верный долгу смиреннейший послушник Т-ев.”
Стиль, конечно, хромает, но по смыслу вроде всё путём.
Спасибо за внимание!
Обещанное
Автор публикации
вот это труд! вау!
Надеюсь под “почтенной дамой” вы имели ввиду меня. Мне приятно. Напишу свое мнение о вашем исследовании. Как ни крути, но оно интересно тем кому эта тема близка, так же как и рассказ. Мне просто не интересен монастырский быт.
А вообще вы молодец и движетесь в правильном направлении. Так держать. У вас интересный ум. Но всё-таки стоит учится отделять главное от второстепенного. Я думаю, со временем все у вас получится.
Шрифт разной величины не помагает прочтению, а скорее мешает, как по мне, но это субъективно)