Рассказ №9 Семя Хаоса

– Одна и та же, заметил?

– Да, сэр.

Одна и та же – относилось к последовательности каких-то странных всплесков в паузах речи коммандера Уитскомба, только что окончившего сеанс связи. Не сидится этим, университетским. Всё окей. Обычные шумы. Нет, пропустили запись через какой-то чорттечевометр, собранный каким-то пи-эйч-ди на грантах очередного фонда «Никчемушных Измерений» и достают людей.

А коммандер вращается себе на МКС и не знает, что в его «доклад закончил, привет Сэнди и бэби» что-то выявили.

Как вокруг капли, упавшей на поверхность лужи, ширились круги. Дежурный. Начальник. Офицер связи НАСА.

– Повторения были?

– Так точно, сэр.

Пока регистрируют, пока идут реляции наверх. Век Интернета не сильно сократил путь единичного кванта информации в канцелярских катакомбах. Уже и экипаж коммандера Уитскомба успел приводниться, а яйцеголовые не унимаются.

– Снова зарегистрировано?

– Увы, сэр.

– Не подменяйте информацию всхлипами. Недостойными астронавта. Я подам рапорт.

– Виноват, сэр.

Приказ дежурному офицеру был однозначен. Связаться с международным сектором.

– Медведей, что ли, привлекать?

– Это ты про русских? А я-то не верил, что из Юты такая деревенщина вырастает. Ничем их от нас не отличишь. И даже многожёнцы там, в штатах Сентрал-Эйша, как у вас.

– Селёдка ты ньюфаундлендская!

На том конце поперхнулись от возмущения, но некогда было отстаивать честь берегов родного Мэна. Одна и та же сигнальная последовательность – значит, русских поймали на горячем. А если это континентал-Чайна или террористы, тем более.

Майор Лазебных следил по монитору, как работает программа сканирования.

Следил – значит, пил чай с мочёной морошкой, привезли как раз из-под Мезени. Откликался на приходящие по смартфону сообщения. Смартфоны на объекте запрещены, но тот рядовой, который взводного объегорит, тот и сержант – и так по всей лестнице карьерной.

Вот и сейчас. Задание – выяснить, что за непонятные сигналы приняли пиндосы, что там такая паника, в ихней НАСА. Как всегда, русские шпионы, китайские, северокорейские, на этих первое подозрение. Значит, пусть техника поработает. Наши спутники такие сигналы регистрировали?

– Эй, дежурный, ещё чайку!

И день, и другой, и месяц.

Техника наша, что бы ни голосили пиндорасты, всё-таки в умелых руках «могёт». Десятка четыре совпадений наковыряла.

Лазебный запустил следующую программу. Поиска корреляций. В какое время суток, года, периодичность, ещё десяток параметров связи загнал. Техника должна работать, а человек – думать.

– Эй, дежурный!

– А тут, товарищ майор, сёмгу малосольную привезли.

– У-у! Ммм. Силён, готовься лычки пришивать.

– Ещё раз. Как пришли к выводу, что с две тысячи четырнадцатого? А раньше?

– Товарищ начальник сектора, всё изложено в… – говоривший указал на папки, громоздившиеся с краю обширного и массивного орехового стола.

– Читал, Владимир Антонович, – отрывисто перебил собеседник. Он сидел в кресле не откидываясь, строевая спина держалась сама. А небольшой шрам на левой стороне подбородка, казалось, слегка тянувший нижнюю губу влево-вниз, словно заканчивал каждую фразу знаком абзаца. Бесповоротности. – Продолжайте.

– Исследованы. И вывод, повторяю: сигналы не принадлежат ни одной из известных вашему компьютеру и вашей базе данных…

Профессорски грассируя, Владимир Антонович подчеркнул «ваших». Руки, в молодости собравшие немало образцов приборов, резким жестом обозначили – ни одной известной радиостанции, ни на Земле, ни на орбите.

– Понял вас, Владимир Антонович. Спасибо за работу.

Научный консультант космических сил в Плесецке Владимир Антонович Баталов, конечно, знал, как полагается отвечать. На что рассчитывает эфэсбэшный собеседник. Но уж нет. Он, Баталов, штатский, имеет право на некоторую долю абстрактного гуманизма, как это называлось в годы его ученья. И в отчёте, который он привёз, нет одного вывода, одной группы наблюдательных и расчётных данных. Вымараны преднамеренно.

Потому что техника может ошибаться.

И если она, техника, даёт корреляцию сигналов неизвестной природы с действиями определённого человека, сотрудника центра в Плесецке, да ещё если отчёт об этом предназначен для кураторов из ФСБ… Что хотите, сограждане. Но он, Баталов, староват быть пешкой в чужих руках. Попросту говоря, строчить доносы. Без нас, как говаривали в те же времена ученья.

Поэтому – конечно же, Отечеству. Но наука, она не для исполнения команды «фас».

– Рад был помочь, – ответил Баталов, – до… связи, – поднялся и пошёл к выходу.

– Фамилия, имя, отчество, год, место рождения?

– Вычугжанин Юрий Логинович, девяностый, город Печенга Мурманской.

Он назвал область с ударением на втором слоге, и стальные гвоздики-глаза сидевшего за столом напротив упёрлись в него непонимающе. А потом опять в бумаги.

– Мурманской, – поправил хозяин кабинета с ударением на У.

– Мурмáнской, – повторил Юрий.

– Некогда тут с вами, – сварливо отозвался стальноглазый и продолжал: – Место текущей регистрации, точно как в паспорте!

Перебрал всю анкету. Отмечая галками: не бывал, не имел, не привлекался.

– Выехали из Печенги когда, в связи с какими обстоятельствами?

– Крайний раз? – уточнил Юрий. Он никогда не говорил «последний». Пока лодку о шести досках не стесали, не последний, а крайний.

– Выехали, сказал! – резко, как кнутом, стеганул хозяин кабинета. – На место текущей регистрации!

– А я на теперешний адрес не из дому переехал. Из общежития, из Питера.

– И что вам так нравится дерзить государственным служащим? – покрутил головой собеседник. Было неожиданным отсутствие скрипа, так механически вертелась длинная тощая шея. – Причина отъезда из Печенги какая?

– Поступил в ЛИАП. Университет аэрокосмического приборостроения.

– Ещё раз предупреждаю. Сокрытие от следствия рассматривается как введение следствия в заблуждение, срок до двадцати пяти лет, поэл? – канцелярский бубнёж за долю секунды сменился блатным, «духарным» воплем. Аж уши покраснели. – Пр-равду, ну?

Повисла пауза.

– Подпишите вот здесь, здесь и здесь. С расшифровкой, – трижды ткнул ручкой чин, переложив бумаги – нижнее наверх.

Юрий взял листы. Больше десятка. Пока читал, за окнами кабинета темнело. Брови невольно лезли по лбу всё выше. Контракт на обучение профессии «лётчик-космонавт-исследователь» и последующую работу по профессии!

За столом напротив – ни звука. Потом щелчок: зажгли настольную лампу.

Тьма за окном достигла чернильной густоты.

Юрий отлистал к началу, перечитал. Что значит «вторая Сторона поступает в полное распоряжение первой»? И когда контракт будет считаться исполненным? Какое «по крайней мере одно задание» предстоит, если согласиться – полёт в космос? И вообще.

– Отказываюсь, – сказал Юрий.

Механоподобный сунул руку под столешницу. Где-то далеко зазвонило. Забухали шаги.

– Прибыл по ва… – щелчок каблуков, но вошедший не дорапортовал. Из-за стола кивнули на Юрия, как-то подбородком, и цепкие пальцы вошедшего сомкнулись у Юрия на плече. Он чуть не взвыл от боли. Волокся за каблукастым уже как вещь, кроссовки и колени скребли по полу. У двери в конце коридора тот замешкался, хватка ослабла, Юрий рванулся и выпрямился, ощутив пол подошвами. Просипел:

– На каком основании со мной так обращаются? Предъявите.

– Грамотный, што ль? Гы, – и что было весу наступил Юрию на ногу. Не ушами даже, а позвоночником тот услышал хруст, глаза ожгло снопом красных искр – и удар головой о стену.

Когда смог встать, оказалось, что кроме пола, стен и двери, нет ничего. Два шага из угла в угол. Дверь заовалена. И по контуру обита резиной. Пол и стены металлические. Только на ощупь это и понималось. Света не было.

С теплом тоже было не очень. Скоро стали стучать зубы. Юрий топтался, приседал, наклонялся. Ныла нога, да и теснота не очень-то позволяла физкультуру. Потом Юрий заметил: даже перестав двигаться, буквально замерев, не удаётся успокоить дыхание.

Донимали и другие желания, но они-то как раз отпускали, если двигаться. А вот духота делалась всё тяжелей. Начала гудеть голова.

Пробовал отвлечься. Вспоминал любимые песни. Те, что слышал ещё от деда: «Растаял в далёком тумане Рыбачий…» – и прочее. И те, что от бати: «На плато Расвумчорр не приходит весна…». Но плохо вспоминалось. Голову стискивало и колотило в ней, будто сваи забивали. Да и дыхания не хватало даже на строчку.

Очередной удар в голове оказался звуком открывшейся двери. Свет жахнул по глазам. Он лежал на полу. Мокрый. Зубы выбивали неистовый рэйв.

Гогот и пинки охранника уже даже не оскорбляли. Дышать. Только бы дышать.

– Ну, так подписываем? Или обратно?

Руки дёрнулись к ручке – и тут же отдёрнул. Стоп. Нельзя.

– Шеф… очень… тебе именно… я нужен? – дыхание всё не унималось, перед глазами плавали зелёные кольца, похожие на трубочный дым. – А коли так… то покультурней, ага?

– Назад, – кивок, и поволокли. Рванулся, упёрся:

– А тогда ни хрена! Тьфу!

Сшибли с ног, и тут сзади раздалось, негромко, но властно:

– Отставить, капитан Васютин. Ко мне.

Помытый в душе, переодетый в чистое, накормленный обедом – борщ, гуляш, шаньга с морошкой, чай на травах – Юрий сидел перед ещё одним стальноглазым. Не то, чтобы брат-близнец того, но уж очень похож. О таких штуках слыхивал, конечно: злой следователь, добрый следователь. Тем не менее очень дико звучало:

– Шпионаж, в настоящий момент до пожизненного. Однако у вас есть шанс.

Именно – слетать в космос.

От прежнего этот служака выгодно отличался одним: отвечал на вопросы. Не на все. Покажите постановление на задержание, на арест, покажите, на основании чего – это отметалось. А вот условия контракта собеседник не разъяснял даже – расписывал.

– Обучение два года… Полное гособеспечение, выплаты… Стаж год за два…

Мелькнуло слово «допуск».

– Дайте подумать, – тряхнув головой, сказал Юрий. И добавил: – Правило Миранды.

– Пиндосское правило. Вы ж отсюда всё равно не выйдете, пока не подпишете контракта.

– Вот и не хочу, чтобы родителям как обухом по голове.

– А-а, – в глазах-гвоздиках пробежало понимание. – Ну, пишите письмо. Честное благородное слово, доставим. Сдать мне незапечатанным.

Юрий сел сочинять.

После обычных приветствий и слов о том, что переводят на другую работу, написал: «Карридоры здесь металлеческие, сквосняка нетту. Одним озобочен: картовель редка дают…» И далее в таком духе. Думая в основном о том, когда сделать ошибку. В конце приписал: привет от Мити Ульянова. Авось батя вспомнит старую книжку, про подпольщиков.

– Кто такой Митя Ульянов? – спросил давешний служака.

– Встретил ещё перед… Знакомый отцовский, – пожал плечами Юрий.

– А как же вы в вузе учились? Ошибок-то в письме…

– Комп сам исправлял.

– Ну, я за вас исправлять не стал, – осудительно покачал головой собеседник. – Раз в неделю разрешено одно бумажное письмо, незапечатанное, это входит в контракт.

И пошло.

Каждый день не меньше восьми часов занятий, домашние задания, физика, математика, общеинженерные науки, системы космического корабля. Тренировки в спортзале и на площадке. Когда лёг снег, начались тренировки на самоспасение. Зима, весна, лето. Предмет – экзамен. Вначале Юрий их считал, потом потерял счёт. Куратор со стальными глазами посмеивался:

– Сто пятьдесят один ровно, не надуют.

Нормативы физподготовки тоже считались экзаменами. Сил не было уже никаких. Пёр через не могу, потом и на это сил не стало, однако каждое утро продолжал просыпаться.

Слово «допуск» стучало в голове. И почему так подробно изучается кварковая и субкварковая теория. Почему – геология мантийных слоёв Земли. При чём тут космос.

Геология отсылалась только к одному источнику. Труды по Кольской сверхглубокой. Кварковая физика – к разным, но мелькнули слова «информация закрыта». Стал требовать допуск. Куратор сопротивлялся. Юрий писал записки, которые тот велел называть рапортами. Требовал, просил, вымогал. Иногда делая грамматические ошибки, чтобы тот не задавал вопросов.

В квартире Вычугжаниных горел свет, хотя было заполночь.

Два дня назад Логин Терентьевич вынул из ящика бумажное письмо от сына. Бог весть сколько уже, с окончания вуза, тот не писал бумажных писем. Звонил. Эсэмэсил. И – на тебе.

Ошибок-то наставил, ошибок! Отец и мать переглядывались со стыдом и ужасом.

– Кроксворд-то с регбусом… – сказала Антонида Павловна. – Райкину впору…

– Тебе всё хи-хи, – оборвал муж.

Однако слово «кроссворд» запало в мозги. И заполночь Антонида Павловна всё смотрела и смотрела на письмо. Кто такой Дмитрий Ульянов? Ульянов – это ведь Ленин. Но Ленин был Владимир. Не то.

Привет от Ленина мог бы означать, что парня втянули в подпольщину. Шифровки и прочее.

Поколебавшись, разбудила мужа.

– Ульянов-то Дмитрий, он Ленину родственник?

Пройдясь нечленораздельно по всем святым и грешным, муж наконец промычал:

– Где?

Она показала письмо.

– Дык… Ты чё? Там было про… ? Не дочитал… Ошибок-то…

И наконец:

– Ага, брат! Он ошибками письма из тюряги писал!

Схватились за листки сына. «Карридор». А и Р. «Металлеческие». Е. «Сквосняка нетту». С и Т. А-р-е-с-т…

Дальше из ошибок сложилось: подписался лететь в космос.

Логин Терентьевич и Антонида Павловна смотрели друг на друга ошеломлённо.

Потом были ещё письма. Основной текст их был радужным: курсы переподготовки, физика углублённо, потом, видимо, какое-нибудь задание «чтоб сразу по телевизору». Однажды сын спросил, тоже ошибками: «Кольская скважина были ли шпионы». Логин Терентьевич зачесал в затылке. Вся трудовая жизнь вокруг пристани, с геологией не пересекался никак.

Адвокат, до которого удалось добраться в Мурманске, не обнадёжил:

– Почти вся информация по данному вопросу относится к категории закрытой. Мало того, последнее время стали закрывать информацию по многим разделам общей физики, субкварковая теория, например. Со ссылками на космические интересы страны…

Куратор с глазами-гвоздиками явился прямо на занятие по системам корабля.

– Ко мне.

Юрий напрягся. Он знал, что может сломать человеку шею, например. Раньше не мог, а теперь сможет. В какой момент…

– Вперёд.

Юрий опоздал. У дверей кабинета тот толкнул его вперёд и захлопнул дверь.

– Я всё видел, – неслось из-за двери. – Твои родители арестованы, адвокат, к которому они ходили, тоже. Если обещаешь не делать глупостей, дам кое-что прочесть.

Юрий перелистывал тяжёлые тома документов, первые из которых относились к шестьдесят второму году, к испытанию «кузькиной матери».

Взрыв пятьдесят мегатонн… плотность энергии в эпицентре… распад вещества до глубинных уровней материи – кваркового и субкваркового… Доклад Рериховского общества: душа – из субкварковых частиц, откуда и термин «тонкая материя». Совершенно секретно, гриф проставлен год назад: таким образом, в ходе эксперимента, каковым являлся взрыв, беспрецедентный по плотности энергии, возникла новая душа либо ансамбль взаимодействующих душ, никогда не вселявшихся в биологические тела… обращается вокруг Земли по орбите, параметры… Является оболочкой, непроницаемой для сигналов с более высоких орбит либо из отдалённых областей Вселенной.

А дальше: Кольская сверхглубокая. Начало, остановки, аварии, возобновления. Последний участок пробурен в 1989 – 1990, очередная авария, не возобновлялось.

Совершенно секретно, особой важности. Ноябрь 1989, необычное полярное сияние в районе скважины. Зарегистрировано два потока, вниз, в скважину, и вверх, из неё, с растеканием в верхних слоях атмосферы. Данные измерений физических свойств потоков.

Предпоследний лист дела: батино фото. Вычугжанин Логин Терентьевич, дата рождения – 27 июля 1962, приписка: зачатие 30.10.1961, врач – и неразборчивая подпись. Краткая биография. Последний лист: его собственное фото, дата рождения – 19 августа 1990, приписка: зачатие 22.11.1989, тот же росчерк и жирно подчёркнутое «соотв.». И два абзаца чего-то вроде заключения: представляет собой единственный индивид, пригодный для взаимодействия с….

В дверь стучали. Потом колотили. Потом дверь упала с петель.

– Ну, понял? Ты не просто космонавт! Ты посол!

Никогда Юрий не бил даже боксёрскую грушу с таким захлёстывающим восторгом. Пуговицы, хряск костей, пряжка ремня наотмашь, фигульки с погон, кровяные и мясные брызги летели по стенам. Потом – второго, видимо, шофёра. Потом сам за руль.

Скафандр надевают втроём. Сам космонавт и двое помощников.

Четвёртый держал в руках папку:

– Видите?

Глухой треск – и уже две половинки папки, наискось, и осенним листком, туда-сюда, снижается клочок бумаги.

– Это был ваш приговор.

– Фокус для бабулек, – сказал Юрий. Научился здесь улыбаться одним углом рта. Как умели освобождённые, в Печенге их хватало. – Базу данных покажите.

– Сам ты бабулька. Смотри. Нету этого в другом виде.

На клочках стояла дата. До того разговора перед овальной дверью. ВМН, заменена пожизненным. В скобках: мораторий. И гриф: СС-ОВ.

Чирк – спичка. Клочки задымились, выскочил оранжевый, как спасжилет, язык огня.

– Там всего хватало: и шпионаж, и сопротивление при исполнении, и убийство потом вписали. Всё. Замнём.

Потом Юрий лежал и слушал: готовность столько, потом меньше, ещё меньше, отстыковка кабель-мачты… Когда рёв вдавил в ложемент, молчал. «Поехали» – только про себя.

Череда стуков в наушниках точь-в-точь совпадала с той самой, полученной из НАСА. Но теперь она лилась в мозг синхронным переводом, огненными буквами на чистой странице: – Принявшему в себя семя Хаоса рукотворного, недро планеты оплодотворившее, первому по эту сторону Занавеса, без умысла на беду созданного – привет! Входи, равный, оковы разомкнувший!