Рассказ №13. Варенье из черники

Весело тарахтя по ухабам и оставляя за собой длинный шлейф желтой противной пыли, серый «Ларгус» автолавки стремительной кометой вкатился в Нижние Выселки. Колька затормозил возле заброшенной автобусной остановки, выпрыгнул из кабины, добела раскаленной беспощадным июльским солнцем, и закатанным рукавом клетчатой рубахи размазал по лбу пот, перемешанный с грязью. Солидно хлопнул водительской дверцей, строго поглядел на стайку разновозрастных деревенских женщин, толпившихся со своими ведрами и кошелками в сомнительной тени обвисшей растрепанной ивы, и принялся отпирать скрипучие дверцы фургона. – Подходите, – сказал он, вынимая из кармана грязно-белого отцовского фартука пружинный безмен и старенький калькулятор «Ситизен». Женщины зашумели и потянулись к фургону. – Хлеб вчерашний, – предупредил их Колька, с усилием раздвигая колченогий складной прилавок, – двенадцать буханок осталось. Белый закончился. – Опять эти оглоеды из Верхних все расхватали? Рослая молодуха сердито нахмурила брови под голубой косынкой. – Я же на той неделе просила, чтоб побольше привезли. У меня ребенок годовалый, что мне его – черствой чернушкой пичкать? – Батя приболел, а я не в курсе, временно подменяю. – Колька поежился, глядя на широкие плечи молодухи. Торговля шла бойко. Специально подкрученным безменом Колька старательно взвешивал полные ведра, аккуратно ссыпал спелую, с сизым восковым налетом, чернику в застеленные бумагой низкие лотки, а взамен отпускал подсолнечное масло, дешевые сигареты, муку, соль, мыло и прочие необходимые в нехитром сельском быту товары. Деревенские на обвес не жаловались, понимали, что деваться некуда – в город ягоду не повезешь, дороже выйдет, да и помнется по дороге. Иногда покупатели многозначительно подмигивали, и тогда Колька, небрежно кивая, доставал из-под брезента припрятанные от лишнего нехорошего глаза бутылки водки и дешевого портвейна. По всему выходило, что Колька вернется в поселок с хорошей прибылью. Конечно, это прибыль Валида, хозяина автолавки, но и Кольке, наверняка что-то перепадет сверх обычной платы. Валид мужик справедливый. – Сыночек, сахар есть у тебя? Голос у старухи был тихий, непривычно ласковый. – Полным-полно, бабушка. Тебе песок, или рафинад? Выцветшие серые глаза женщины задумчиво смотрели куда-то сквозь Кольку. – Песок мне нужен. На варенье. – Сколько? Сухие губы зашевелились, подсчитывая. – Пять килограммов. Или шесть? Шесть килограммов, сыночек. Колька выдернул из глубины горячего фургона шесть шуршащих пакетов по девятьсот граммов, помог уложить в полосатую сумку с пластмассовыми ручками. – Мне бы еще мыла пару кусочков. Банного. Масла бутылочку. И хлеба половинку. – Хлеб не режу, – с досадой ответил Колька, доставая мыло. – А кастрюльки нет у тебя, сыночек? Совсем у меня кастрюля худая. Вся эмаль скололась. Ай, да Валид! Молодец, хваткий мужик. Знает, что в автолавке должно быть. – Есть кастрюли, бабушка. Тебе какую – побольше, поменьше? – Побольше бы, сыночек. Колька запрыгнул в фургон, покопался у задней стенки и извлек десятилитровую эмалированную кастрюлю. – Вот, бабуля! Самая большая. Подойдет? Фиолетовые от засохшего черничного сока руки с желтоватыми крошащимися ногтями медленно поглаживали блестящую синюю эмаль. Ощупали вогнутое дно, гладкие, с ободком стенки. «Как бы не перепачкала посудину» – озабоченно подумал Колька, а вслух бодро спросил: – Ну что, берем? – Берем-берем, сыночек, – заторопилась женщина. Поставила кастрюлю на прилавок и полезла в карман застиранной коричневой куртки. – Сколько с меня? Колька пощелкал калькулятором и назвал сумму. Сухая ладонь в фиолетовых пятнах замерла, подрагивая, над смешным детским красным кошельком, словно маленькая тропическая птичка над цветком орхидеи. Колька видел таких птичек по телевизору и всегда простодушно удивлялся чудесам природы. Крылья машут быстро-быстро, неуловимо для глаза, а птичка висит в воздухе неподвижно. – Сыночек, а если только кастрюльку и сахар посчитать – сколько будет? Колька, теряя терпение, потыкал пальцами в калькулятор. Женщина медленно выложила на прилавок мыло. Поставила бутылку масла. Помедлив, положила буханку хлеба. – Посчитай только сахар, сыночек. Зашуршала бумажками в кошельке, ссыпала сдачу, сутулясь, подхватила сумку с пакетами сахара. – Ничего, – сказала она, глядя мимо Кольки. – Пенсия послезавтра. А пока так. Ничего. – Можно ягодой расплатиться, – раздраженно сказал Колька. – Я подожду. Женщина молча покачала головой и потерянно пошла по улице куда-то к дальнему краю деревни, где в ольховом чапыжнике, в зарослях крапивы и лопухов покрякивали осторожные дикие утки. Наверное, там была болотина, или ручей. Колька убирал в фургон остатки товара. – Мил человек, грибочков возьмешь корзинку? Колька оценил растрепанную бороду просившего, умильно глядевшие красноватые глаза и молча достал из-под брезента бутылку портвейна. Красноватые глаза благодарно заблестели. – Закусить бы… Килечки. Банка кильки в томате стукнула о прилавок. Бородатый остатками зубов ловко сорвал с бутылки пластмассовую пробку и, закатив глаза, приложился к высокому горлышку. Поросший седыми волосками кадык ходил вверх-вниз, словно поршень. – Ух, – облегченно выдохнул он, ополовинив бутылку. Колька глядел вслед уходящей женщине. – Что у нее, семья большая? Куда ей столько варенья? – спросил он без интереса. – У Семеновны-то? – оживился бородатый. – Никого не осталось. Муж помер давно, а четыре года назад сын утонул. Невестка в позапрошлом году снова замуж вышла, уехала, то ли в Краснодар, то ли в Красноярск. И внуков с собой забрала. – А кому же она варенье варит? На продажу, что ли? Бородатый, выудив из кармана складной нож, возился с банкой. – Это, брат, смешное дело. Тут в Дюжаницах детдом. Так она детдомовским варенье возит. Бесплатно. У самой дом покосился, двор крапивой зарос, дров купить не на что. Из живности только кот приблудный, а туда же. Целыми днями за ягодой таскается, а вечерами варит. – А в каком доме она живет? – Колька сложил прилавок, закинул его в фургон и запер двери. – Крайний к ручью, в два окна. Не ошибешься. Солнце скрылось за лесом, и на фоне алого неба ясно обозначились черные точеные силуэты еловых макушек. Жара спала, прохладный вечерний воздух, залетая в открытые окна, продувал кабину бойко дребезжащего «Ларгуса». Колька, насвистывая, лихо рулил, машинально потирая обожженную крапивой ногу. На душе у него было хорошо. «Что деньги, Сёма? Деньги – мусор», – вспомнил он слова Гоцмана из любимого сериала. –  «Так Валиду и скажу, пусть подавится» Серый тощий кот гибкой тенью скользнул меж заросших лебедой грядок клубники, вспрыгнул на прогнившее крыльцо. В пасти кота слабо трепыхалась полузадушенная полевка. На крыльце стояла странная, пахнущая чужим штука. Холодная, неживая, она загораживала проход в дом, и гладкие синие бока ее блестели в лунном свете. Кот настороженно застыл, глядя на незнакомый предмет. Вдруг налетел порыв бодрящего ночного ветерка, и внутри страшной штуки что-то зашуршало. Кот отпрыгнул, испуганно шипя. Мышь выпала из его пасти в траву и, не веря своему счастью, молнией сиганула под крыльцо. Постояв, кот осторожно подкрался и заглянул внутрь штуки. Там лежали два шуршащих пакета с чем-то белым, сыпучим. А поверх них три приятно пахнущих, завернутых в бумагу бруска и буханка хлеба. Задумчиво поцарапав бруски лапой, кот уселся на крыльцо и уставился зелеными глазами на встающую над лесом желтую луну.

ОТЗЫВЫ  КОМАНДЫ  ЖЮРИ

Отзыв от Дианы Тим Тарис

«В болтливости скрывается ложь, а ложь, как известно, есть мать всех пороков». (Салтыков-Щедрин)

Вот за что люблю работу в судействе – обязательно найдётся тот рассказ, который не хочется разбирать на плюсы и минусы. Не потому что он идеальный (это понятие относительное), а потому, что он находит такой сильный отклик, что хочется рукоплескать автору. И всё же попробую отключить восторженного читателя и включить беспристрастного критика. Итак, мы имеем атмосферную зарисовку по размеру и количеству действующих лиц скорее ближе к миниатюре, чем к полноценному рассказу. Но на мой взгляд, именно этот факт является основополагающим для такого сильного эмоционального воздействия. Представим на минуту, что автор заходит издалека и объясняет нам кто есть кто, откуда пошёл и как с кем связан. Скорее всего, пропадёт главное достоинство – атмосферность, поддержанная мелкими, но ёмкими деталями. А ведь именно образность каждой детали в этой зарисовке имеет особую художественную ценность. Они играют в каждом абзаце всеми цветами радуги, визуализируя картину настолько, что читатель не только видит и слышит происходящее, а даже запахи начинает различать. Перечислять всё не буду – здесь можно цитировать почти каждую строчку. Это и описание персонажей – немногословное, но яркое и выпуклое, и описание пейзажа, и даже географическое положение можно определить, а ведь о нём напрямую не говорится в тексте. И всё это в очень сжатом объёме. Приведу для примера только одну, на мой взгляд, очень мастерски вписанную деталь: «Колька, насвистывая, лихо рулил, машинально потирая обожженную крапивой ногу. На душе у него было хорошо». А чуть выше: «У самой дом покосился, двор крапивой зарос…» Всё! Больше ничего не надо. Отлично получился и ГГ рассказа. Мы видим нормального, живого молодого человека, который просто делает свою работу. Ничто человеческое ему не чуждо. Осознание своей значимости (Солидно хлопнул водительской дверцей, строго поглядел… небрежно кивая, доставал…). Опасения за свою безопасность (поежился, глядя на широкие плечи молодухи). Раздражение (Как бы не перепачкала посудину). И радость от доброго дела (насвистывая, лихо рулил). А самое главное – сделав доброе дело, он ничего не требовал взамен. Значит, это от души, от чистого сердца, просто потому что человек он хороший. В ГГ нет ни грамма фальши или пафоса, впрочем как и во всём рассказе. Несомненно следует упомянуть об описании кота. Получился совершенно самостоятельный персонаж, который ещё сильнее оживил и без того живую картинку. Однако на фоне всех несомненных плюсов поругаться есть на что. Точнее, ругаться – это уж точно не про этот рассказ. А вот совет дать можно. 1) Длинные, утяжелённые нанизанными друг на друга осложняющими конструкциями предложения. Этим средством нельзя злоупотреблять. Человеческий мозг утроен так, что дочитывая до конца такое предложение, он забывает, с чего оно начиналось. Тут есть тонкая грань, когда лучше остановиться, или поделить предложение на два. 2) Несоответствие глагольных форм в пределах одного абзаца: «… поглаживали блестящую синюю эмаль. Ощупали вогнутое дно, гладкие, с ободком стенки». Первый глагол несовершенного вида обозначает продолженный процесс, второй совершенного вида и процесс завершённый. Лучше использовать либо то, либо другое: погладили блестящую эмаль/ощупали дно или поглаживали/ощупывали. 3) Пунктуация. Особенно в оформлении прямой речи и в осложняющих конструкциях, коих довольно много. В общем, автору есть куда расти, а это очень даже замечательно! И совершенно отдельно надо отметить филигранное вплетение в повествование конкурсного задания: «Фиолетовые от засохшего черничного сока руки… поглаживали блестящую синюю эмаль». Браво!