Лимон
Зима по всем приметам в этом году, в нашем регионе, должна быть очень снежная и холодная.
По крайней мере, так писали об этом в газетах, но в действительности все обстояло совсем иначе.
Редкие крупные снежные хлопья падали на землю и тут же таяли, а на гранитных парапетах снег не то, что не задерживался, а даже превращался в небольшие лужицы, вожжа из которых, стекала тонкими струйками на асфальт.
Я сидел на скамейке и ждал трамвая. Ранние сумерки постепенно окрашивали город в голубой цвет. В окнах домов начали зажигаться желтые огни.
Горький дым дешевых сигарет заставил меня обернуться и я увидел, что рядом со мной сидит невзрачный мужичонка, нахохлившийся как воробей, в замызганной фуражке и черной стеганой телогрейке. Судя по всему, он давно уже что-то говорил мне, но, задумавшись, я не услышал начало его рассказа и от того испытывал определенное угрызение совести.
– …Ну вот, я тебе пацан и говорю, что везу его с самого севера, у хозяина он стоил под стольник.
-Что?- не понял я.
– Что стоило под стольник?
-Как что?
Удивился мужичок.
– Да лимон же!
И тут же достал из кармана телогрейки завернутый в носовой платок лимон.
Лимон лежал в ранних сумерках на смуглой и грубой мужской руке, неестественно желтый, красивый и, казалось, собирал в себя весь свет окружающих улиц, этих окон, этого редкого пушистого, серебристого снега.
И кисть, и запястье незнакомца, видневшееся из засаленного рукава телогрейки, были исколоты синими наколками, какими-то крестами и перстнями. Перехватив мой взгляд, он несколько стушевался, но после вновь заговорил также громко и чуть нараспев.
-Ну, она – то, Бог с ней, сука она и все, но дочь, дочь против меня, зачем настраивать-то?
Он снова замолчал, то и дело ныряя лицом в сложенные домиком ладони, прикуривая свои дешевые, вонючие сигареты.
С протяжным скрежетом из-за угла здания вынырнул трамвай. Но почему-то я почувствовал, что сейчас я просто не могу вот так запросто взять и уйти, оставив этого странного человека, одного, здесь, на скамейке, с лимоном в ладони.
-…Слушай, пойдем к ней.
Неожиданно громко, пытаясь перекричать скрежет трамвая, воскликнул он.
-К кому?- не понял я.
-Да к ней, к дочери, к Светке!
-Далеко?
-Да нет, здесь близко, на Артиллерийской.
Артиллерийская была мне по пути, и я согласился.
Он почему-то очень обрадовался, очень засуетился, вновь обернул лимон мятым платком и сунул его в карман.
Я долго думал потом, уже дома: почему он, немолодой, в общем-то, человек, испытавший на себе и зону, и людскую злобу и полное равнодушие окружающих, обратился именно ко мне, пятнадцатилетнему подростку, жутко закомплексованному от вечных своих юношеских прыщей на лице, да и не только от них…
Но это потом, а тогда, проехав пару остановок на визжащем трамвае и, углубившись в лабиринт заводских хрущевок, мы молча шли по разбитому асфальту, шли сквозь темно-фиолетовый вечер на встречу с неведомой мне Светкой.
Редкие ярко-белые снежинки проплывали мимо глаз. Под ногами чавкало.
-Здесь.
Сказал мужичок, с трудом вчитываясь в темноте в нумерацию домов.
Мы поднялись по неожиданно чистой лестнице до третьего этажа и остановились. Он явно волновался, расстегнул зачем-то телогрейку, снова застегнул, но все никак не мог решиться нажать кнопку звонка.
-Слушай, а может ты?
Совершенно неожиданно, я поймал себя на мысли, что мы с ним так и не познакомились.
-Я!?
Удивился я, хотя давно уже был готов к этому предложению.
-Ну что ж.
Он зачем-то сунул мне в руку лимон, нажал кнопку и отступил за спину.
В квартире отчетливо звучала музыка, пахло жареной рыбой и раздавался приглушенный женский голос.
Дверь открылась как-то сразу, без обычных вопросов, без звука снимаемой цепочки.
На пороге стояла Светка, та самая одноклассница моя, Светка Островская, при виде которой я обмирал, которой посвящал свои первые шершавые стихи. Впрочем, листочки со стихами моими, она на потеху всему классу, рвала не читая.
Одним словом, в двери стояла Светка.
Все заранее заготовленные мною слова и фразы тут же вылетели у меня из головы и уже, похоже, не я должен был помогать мужичонке, а он мне.
Я протянул руку, с лежащим на ней лимоном и, с напрочь пересохшим горлом, проскрипел.
-Вот, Света, тебе лимон от папы…
И только потом смог поднять на нее глаза. А она, казалось, даже не удивилась, увидев меня. Взяла лимон, чуть прикоснувшись к моей руке своими тонкими пальцами и подалась к мужичку.
-Папа, говоришь? А где же он был четырнадцать лет, он тебе не рассказывал?
Папа!
А то, что во дворе про нас сплетни ходят, он тебе не говорил? А то, что из-за него мать вот уже два года как не встает. А то что…
И вдруг, она как-то сразу сломалась, опустившись по стенке, села в коридоре и хлопнула дверью.
…Мы стояли в удивительно чистом подъезде, на третьем этаже и молча слушали, как за дверью плачет самая красивая девочка класса, дочка мужичка, отсидевшего четырнадцать лет.
Он, сгорбившись, пошел вниз, я за ним, и в это время послышался звук открывающейся двери и раздался злой, звенящий Светкин голос.
– Папочка! Лимон забыл!
Маленькое желтое чудо безвольно заскакало по бетонным ступням, а мы с мужиком, стояли и смотрели.
Молча, и как мне казалось, тогда, разочарованно.
…В тот вечер я впервые в жизни напился.
Мы с мужиком пили дешевый портвейн прямо из горлышка, сидели на лестнице и смотрели на уже повядший, поблекший лимон, лежащий в углу, в пыли, возле горячего стояка отопления.
– Дядя Саша…
Сквозь приторное опьянение до меня вдруг дошло как откровение…
А ведь Светка Островская, по отчеству была Александровна. Точно-точно…Это я знал наверняка.
Другие публикации автора:
Автор публикации
