Веселье новогоднее
Припомнили сегодня мы,
И улыбнулись мы в который раз.
А потому что вспомнили
Количество огромное,
Всего, что до утра вливалось в нас.
(Юрий Лоза, «Веселье новогоднее»)
А под утро Сашке причудилось, будто бы он бритвы жует. Берет с хирургически стерильного подноса, стальные, холодные, как недотаявший лед – во рту становится жарко и остро, Сашка сплевывает в ладони клюквенно-красной слюной. Бритвы – осенние ежики, клубками сворачиваются под языком, мокрыми от крови ледяными носами тычутся в десны и небо, Сашка заходится в кашле – щекотно! Надо бы запить…
Сашка открывает глаза.
Открывает глаза.
Открывает…
…глаза, под зашитыми намертво веками – ежики переквалифицировались в портных, наповыдергали из спин стальных, остроточеных иголок и шили всю ночь, пока он спал, крест-накрест, черными нитками, прочными, шелковыми нитками…
Уы-ы-ы!
Сашка рвет нитки с корнем, до рези в зрачках – свет тусклой лампочки под потолком невыносимо ярок, Сашка спешит укрыться, закрыться, спрятаться в нору из одеял. Где вы, добрые ежики?
В голове стеклянно и пусто. Точно выпитая до донышка поллитровка – гудит, отзывается острым, бутылочным звоном, Сашка стонет, раскачиваясь на кровати.
Ы-ы-ы.
Разбить бы ее к черту.
Тапочки свернулись клубком и укатились под кровать, Сашка ищет их, царапая пальцы о бутылочные осколки, нашаривает вслепую что-то мягкое и пыльное.
Дырявый носок. М-да.
Ежики смеются над ним писклявыми, клоунскими голосами, хрупкие, как елочные шары – Сашка давит их, одного за другим – хлоп! хлоп! – вытирает о треники исколотые ладони. Ежики лопаются с еле слышным щелчком, оставляя после себя запах свежесорванной хвои; взмыкивая по-коровьи, Сашка на четвереньках ползет в середину комнаты.
Елочка зеленая, встретим новый го-од…
Тумбс.
Нос упирается в земляную кадку. Откуда к самому потолку, покрытая воспаленной, шершавой корой, обросшая тысячами игл, оскалившись плотоядно-красными, гирляндными ртами…
Елочка зеленая, елочка, гори.
Сашка тянет зубами колючую ветку – занюхать, зажевать мерзкий ежиный вкус, елка обиженно скрипит, нависая над Сашкой всей своей громадой Пизанской падающей башни. Сашка ежится, прикрывая беззащитную макушку – а ну-ка сиганет сверху, и в лепешку?
Водкой пахнущую коровью лепешку, ы-ы.
Сашке жалко себя, он еще молод. Моложе елочки, моложе ежиков, зеленый, как хвоя, невкусный, непод-давляемый…
Сашку рвет. Иголками, водкой, вчерашним ужином. Сашка корчится под елкой, выблевывая из себя бритвы и ежиные клубки, ежики раскатываются по углам, унося на спинах яблочные огрызки.
Топ-топ-топ-топ.
А потом к нему является белочка. Спускается по древесному стволу, рыжая, как раскаленная электролампочка, машет огненно-пушистым хвостом, и Сашка умиленно вздыхает – пронесло.
Иди ко мне, моя умница.
Топ-топ-топ-топ.
Клац!
Белка раскрывает пасть. Огромную, как у акулы, полную бритвенно-острых зубов. Веселый гномик на елке, в зеленой курточке и красном колпачке, испуганно прячет лицо рукой. В облачно-ватной бороде, морщинистый, как пересушенное яблоко, новогодний гриб-боровичок – белка тянет к нему когтистую лапу, режет гриб с мшисто-зеленой ветки.
Хрусть!
Сашка сипит, жалко и безголосо, цепляясь ногтями за перекушенное горло. Допрыгнула-таки, сожрала, подлая лесная тварь. Ну ничего, мы еще посмотрим, кто кого, нас так просто не возьмешь, мы еще повоюем…
Отбросив в сторону безголового гнома, белка приближается к нему, разинув пасть, огромную, как тоннель скоростного поезда.
Сашка прячется в угол, выставив перед собою швабру.
Шварк! Клацк! Тумс!
Белка рычит, опрокидывая елку.
…с высушенными гномьими трупиками в огрызках-колпачках.
…с черными, земляными комьями ежиного помета.
…с позолоченными шишками елочных стеклянных шаров, с хрустом сыплющихся в орехи осколков, прямо под босые Сашкины пятки.
Ах ты с-су-ука… Да еж твою маковку же.
Сашка переламывает елку шваброй и кидается в бой. Под звон новогодних курантов из телевизора. Под ощетинившиеся иглами салюты в окне. Под вопли «Немедленно прекратите это безобразие, я сейчас полицию вызову!» за соседней стеной.
Хрясь! Бум! Ав-в-в-ха-ха-хах!
Ну что, до победного конца, и пленных не берем.
***
– Ну что, гражданин, вы сами откроете, или будем ломать?
Вопрос был задан чисто риторический. Ежу было понятно, что то воющее, орущее, кидающееся на стенки существо за железной дверью квартиры номер сорок восемь – не услышит, не ответит и не откроет. И нужно звонить в «дурку», и взламывать дверь.
И все как всегда. Протокол, свидетели, санитары. Опухшие от пьянки соседские рожи из-за плеча. Очередное проебанное ко всем чертям новогоднее дежурство.
Пнув для верности пару раз в железный порожек, участковый Аксенов спустился по лестнице и, распахнув тугую подъездную дверь, с наслаждением закурил. Белый, густой, как сметана, снег хлопьями ложился на его лицо, брызгами новогодних конфетти падал в мышино-серую ткань форменной полицейской тужурки.
Холодно. Гадко. Колко за воротником.
Белая на красно-кирпичной стене, рисованная мелом белка подмигнула участковому цыганочье-острым глазом, вильнула хвостом, рассыпая снежинки.
– Тьфу ты, пакость. Померещится же…
Смахнув с рукавиц сахарно-меловые крошки, участковый Аксенов бросил в снег недокуренную сигарету и смело шагнул в метель из-под подъездного козырька.
И метель поглотила его.
И поглотила.
И.
Другие публикации автора:
Автор публикации
Жуть какая.
Пьянство – всегда страшно, особенно, когда оно настолько безудержное! ?
Это точно.)