ШОРТЫ. ХХХХ шорт-лист

– Барон, погоди, – останавливает меня окрик – Лешка, будь он неладен! – Куда бежишь? – говорит. – В магазин, – отвечаю, – Ленка кроссворды забыла в поезд купить… – Уезжает? – искренне радуется приятель. – Надолго? – Две недели, – гордо говорю. – Ну дела-а, – остается завидовать Лешка, а я бегу дальше. Дети – в лагере, любимая – к маме. Что же может быть лучше? Пробегаю мимо разливного. […]

Нежное тепло просачивается сквозь закрытые веки, ласкает щеки и губы, разливаясь негой по телу. Лёгкое дуновение доносит несколько приторный, слегка едкий запах. “Нет, все таки ароматы леса мне приятней чем морской дух”, — шевельнулась ленивая мысль в Машиной головке. — Маш, ты зачем ароматизатор для машины на вентилятор повесила? И вонючий какой! Фу! Открывай окно, дышать нечем, — грубый голос Дарьи Федоровны оборвал весь кайф. Старший архивист вернулась с обеда.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: БАРОН — 52 года, барон из Англии, приехавший в отпуск. Заядлый игрок в карты. АМРЭ — 63 года, француз. Владелец таверны «Альциари». 1910 год. Ницца. Территория таверны «Альциари». Полдень. На шезлонге сидит Барон. В руках держит пустую бутылку. На крыльце магазина стоит Амрэ (руки скрещены на груди). БАРОН (приоткрывает глаза). Как же прекрасно! А, подожди… где я? (пытается встать, но падает на шезлонг) Ах, да, Франция! Все эти

– Портрет маркиза Пылебоя, – засмеялась жена, заменив в руках мужа пиво на трубу пылесоса. – Я не маркиз, я Барон. И как вам всем не надоест, – вздохнул муж. – «Удружили» родители с именем. Шутники… – Сегодня мама привозит Алечку. Наш отпуск от родительства закончился. Пропылесось, а? Не маркиз ведь. Трель звонка прервала смех жены. Через минуту Барон уже кружил Алю, вопившую: «Ура! Я дома! Бабушка вот-вот будет». –

«И даже пень в апрельский день…» Ритм бил кувалдой по темени. Юкин с трудом разлепил веки. За стеной, видимо, работал телевизор. Дико болела голова, язык во рту еле ворочался. Чем-то воняло. «Где я?» – подумал Юкин. И обмер: «Вчера!.. Корпоратив…» Чувство вины тяжелой плитой придавило к жесткой кровати. «Блин!..» От желания немедленно исчезнуть из этой Вселенной отвлекала только страшная жажда. Он сел и огляделся. В комнате стояло несколько кроватей, на

Воскресенье ознаменовалось печальным событием для семьи Бароновых. Захворал глава семейства. Подобные коллизии случались нечасто, но всегда лечение превращалось для близких в испытание. Все боялись тревожить больного. Жена, тёща и близняшки-первоклассницы ходили по квартире на цыпочках. Тесть, имевший привычку шаркать при ходьбе, был выпровожен выгуливать мальтийскую болонку. Для какаду новый день не начинался. Чтобы он не распевал своих птичьих песен, с клетки не снимали махровое полотенце. Валерьян Лукич, сорока лет от

– Да пошли вы все к чёрту! – кричал дед Тарас, сотрясая кулаком воздух, – ууу…дьявольское отродье! Здесь главный я, и всё будет по-моему! В рваных трико, босиком и с распущенными длинными космами, он направился вдоль по улице. – Опять за водкой пошел?! – кричала вслед жена, глотая слёзы, – хоть бы соседей постыдился, чтоб ты провалился, изверг! – Сегодня праздник, имею право! Этот человек сочетал в себе две крайности.

– Мой барон, – от страстного шёпота мурашки по коже. С губ Олега сладким вздохом сорвалось: – Зоя. «Барон» открыл глаза, над ним нависало разъяренное лицо жены: – Опять? Как ты достал! – Тань, да я… Но Таня не слушала. Открытый чемодан покорно принимал летевшую одежду, пока упакованным не встал у двери. Вместе с хозяином. – Всё. Ты в отпуске, – тон жены не допускал возражений. – В каком ещё

– Если и в отпуске не отпускает, остаётся последнее средство, – рентгеновский взгляд мозгоправа упёрся в пациента. – Какое? – напрягся Усов. – Запой! – последовало категоричное предписание. – Как? Здесь? Сейчас? – А почему бы и нет? – заметно оживился док. – У меня нет слуха! Увы, отмазка не сработала. – Слух не играет роли. Здесь важен вкус. – Со вкусом тоже проблемы, – бывшая называла Усовские пристрастия плебейскими.

Начало сентября выдалось холодно-дождливым. Наш второй курс филфака отбывал повинность на уборке картофеля. Через неделю все ходили с одинаковым выражением лица: хмуро-безнадëжным. В субботу вечером, усталые до невозможности, мы тихими мышками лежали в деревенском клубе на скрипучих раскладушках и молчали. В моих мыслях фигурировали образы теплого круасана с шоколадом и большой чашки капучино с пушистой пенкой, припорошённой пыльцой корицы. Ещё я представляла себя в ванне, наполненной горячей водой с ароматом