Дикие жертвы диким богам приносят убийцы. И. А. Ефремов
К полудню в пышном атриуме римского дома Петрония скопились клиенты, алчно ожидавшие подачек. Достаточно осведомлённые о привычках патрона, они ловили момент, когда известный писатель, богач и ценитель красоты, будет в подходящем настроении. Хозяин вышел, болезненно щурясь от яркого света, закашлялся. Жестом остановил разноголосую здравицу, сплюнул в коринфскую вазу в руках сопровождающего номенклатора:
– Клянусь Эскулапом, никуда не годится! Уже два месяца прошло после пожара, а в Риме до сих пор пахнет гарью…
Врач-сириец поднёс кубок. Петроний хлебнул укропной настойки, скривился: «Даже утренняя баня мало помогла. Оргии в компании Рыжебородого становятся всё утомительнее. От вчерашней попойки осталось редкостное похмелье… Надо отвлечься!»
Почесав затылок мизинцем, чтобы не попортить тщательно уложенной причёски, первый щёголь столицы брюзгливо поинтересовался у застывших прихлебателей:
– О чём судачат в Городе? Впрочем, вздор! Пожар, христиане, арена – и только.
– Позволите, мой господин? – сплетник по призванию, тощий и кривоногий Альцес опередил всех. – Для начала, с завтрашнего дня Величайший приказал проводить цирковые бои до темноты, «дабы лучи Солнца и Луны вместе могли своей игрой украсить Игры римского народа»!
Петроний кивнул: Нерон действительно был поэтом, хотя и довольно посредственным. «Зрелище, возможно, станет более эстетичным. Вероятно, подсказал Тигеллин? Теперь он изрядно заработает на освещении цирка. К воронам проклятого фаворита! Но надо быть готовым похвалить вкус Рыжебородого…» Вслух патриций уточнил:
– Это все новости?
– Есть и более любопытные, господин. Говорят, что один чужеземец, родом с Понта, дал вчера большие деньги устроителю Игр. Да, очень большие! Всего лишь за чужую очередь. Не пожалел тысячи сестерций, лишь бы его боец вышел в утреннюю смену, на разогрев, с новобранцами-«деревяшками».
– И? По твоему тону я заключаю, что произошло нечто…
– Странное, патрон! Этот парень один побил девятерых. Покалечил, на потеху толпе. Но это ещё не всё! После полудня варвара выпустили уже с пешими андабатами… и он уложил шестерых! Что самое удивительное, сам оказался без единой царапины.
– Андабат? Вслепую?! Действительно, большая удача! Понтиец, конечно, сразу вернул деньги с изрядной прибылью? Надо познакомиться со свежеиспечённым любимцем Фортуны. Возможно, такой характер пригодится для моей книги, – хозяин удовлетворённо кивнул: новость понравилась. И тут же новое соображение легло тенью на холёное лицо «арбитра изящества»:
– Как думаешь, Альцес, императору донесли о новом скоробогаче? А Тигеллину?
– Префект претория знает наверняка. А Божественный? – клиент ханжески скорчил сморщенную физиономию, возведя очи горе. – Наверное. Не удивлюсь, если кто-то из них уже послал к понтийцу соглядатаев… Или даже преторианцев! А мне всё приходится делать самому.
– Ладно, не хнычь! Управляющий выдаст деньги на попойку. Устрой мне встречу с этим везучим понтийцем. Не гласно. Ступай! Остальных прошу в триклиний, завтрак ждёт. Но без меня, – он сделал еле заметную паузу, – дорогие мои!
Усмехнувшись, Петроний направился в рабочий кабинет-библиотеку. Нечувствительные к сарказму патрона, огрызаясь друг на друга, как хищники на арене, клиенты поспешили занять места на обеденных ложах.
***
Утром следующего дня в толпе простонародья, ожидающего очереди у западного входа в Большой цирк, болтали о том и сём.
– Что, Ульпиций, небось, тоже хотел бы разбогатеть за один день?
– Клянусь Юпитером! Разве это требует доказательств? Шестьсот тысяч, как одна монета!
– Квириты, я как-то примерил шлем андабата, так подумал, что лишился глаз. Темно, как в заду эфиопа! Но этот новичок бился, словно он зрячий в стране слепых! Может, обман? Шлем поддельный какой-нибудь?
Дотошного «знатока» высмеяли цирковые завсегдатаи, но тема требовала развития ничуть не меньше, чем действие в хорошей комедии.
– О, Фортуна! Почему ты улыбаешься всяким грекам?! А правду говорят, что этот, как его… Дион, верно! Так что, он продал бойца самому Нерону? Считай, подарил?
– Ну… по-твоему, лучше сгинуть в Клоаке из-за неудовольствия императора? Ставки можно делать и на чужого бойца. А вот как новичок умудряется так ловко драться, это вопрос.
– О, папаша! Этого даже ланисты не объяснят – никто не слыхал, откуда прибыл такой умелец. Я и то опасаюсь, не колдовством ли тут пахнет? Уж больно уверенно Дион деньги ставил, будто знал заранее…
– Послушайте меня, сограждане! К слову, про колдовство! Новое о христианах, – переждав разочарованный вздох ближайших зевак, тщедушный Альцес с улыбкой продолжил:
– Не спешите! Понятно, что эти безответные бараны всем надоели. Что интересного в их смерти? Никакой доблести, никакой красоты… А только новость, – он выдержал паузу, – о некой юной деве!
Толпа притихла, предвкушая развлечение. И верно, даже если сплетня окажется скучна, всегда можно за это избить рассказчика! Нисколько не смутившись общим вниманием, тот начал с ужимками профессионального гистриона-комедианта:
– Вон, у второй лестницы стоит Марк Акрис. Во-во, похмельный! На щит опёрся, ага. Зашёл я, значит, вчера в таверну. Глядь, в углу легионер пьёт. Подсел, интересуюсь: чего, мол, служивый, не весел? Слово за слово, приговорили мы кувшинчик тускульского. Тут я про христианку и услыхал… В общем, как её зовут, не помню, но дело такое. Когда всех схваченных поджигателей судили, эту девушку решили в лупанарий продать.
– Правильно! – перебил плохо выбритый детина в засаленной тунике. – Пусть хоть какой-то прибыток от христианских шлюх будет!
– Так, да не так, – возразил Альцес, – у христианок с этим дисциплина покрепче, чем у весталок. Девы непорочные! – Он зажмурился, с улыбкой покрутил головой и мерзко причмокнул. Слушатели разразились хохотом. Альцес продолжил:
– Короче, судейские отдали красотку на выучку «волчицам» Субуры. Уж они-то известные умелицы, верно?
Многие из толпы понимающе переглянулись, а засаленный поцокал языком – похоже, вспомнил какую-то знакомую проститутку знаменитого квартала. Тем временем рассказчик ткнул пальцем в ничего не подозревающего героя истории:
– Ну, а первым посетителем этот самый Марк оказался. И такого он дурака свалял, слушайте! Тянет, значит, христианку на ложе, а она как бы невзначай и говорит: я, мол, принуждена преступить закон бога моего, ничего не поделаешь. Но если храбрый солдат позволит, могу неуязвимым сделать. Ни меч, ни копьё тебя больше не ранят. Только, говорит, обряд надо проводить, пока я девственность не утратила. Иначе, мол, не сработает. А потом – делай со мною, что захочешь.
Неожиданно у сплетника нестерпимо запершило в горле. Чтобы унять его кашель, сердобольный старик-апулиец подал флягу домашнего вина. Прополоскав горло, но не возвратив фляги, Альцес продолжал:
– Марк уши развесил, согласен, говорит. Ну, христианка пошептала чего-то. Потом какие-то травы жгла, с каким-то маслом мешала… Стой, говорит, сейчас докажу, что верное средство. И шею свою белую да нежную этой мазью натёрла. Руби, командует, отважный воин! Увидишь, как меч отскочит…
Слушатели ожидали, затаив дыхание: Альцес принялся сосредоточенно утолять жажду. Пауза затягивалась. Возгласы нетерпения оторвали пройдоху от дармовщинки.
– А! Ну, всё. Рубанул, значит… и пошёл вином дурость свою заливать! Голову-то девчонке смахнул, как не было, – он подмигнул, и вновь присосался к фляге.
– Вот оно, коварство христианское! – завопил давешний детина.
– Не-е-е, – вмешался старый провинциал, – девка честно обещала. У нас, в Апулии, есть такие ведьмы. Просто, видать, она уже до того невинности лишилась, вот и…
Резкие звуки букцин оборвали разговор. Болтун и его слушатели поспешили занять места: начиналось шествие гладиаторов.
***
Многоголосое эхо, рождённое рёвом толпы, распугало свару, что затеяли бродячие собаки на узкой улочке вдали от амфитеатра. Казалось, гудел сам Большой цирк – арена, скамьи, обелиски «хребта», торговые лавки под трибунами и тент над ложами знати. Взбудораженная зрелищем только что завершившейся схватки публика неистовствовала. Торжествовали те, кому посчастливилось выиграть ставку. Проигравшие негодовали ещё громче. Даже на самых почётных местах победа нового императорского димахера над тремя прославленными гладиаторами обсуждалась шумно и бесцеремонно. Отбросив знаменитую изумрудную линзу, без которой его близорукие глаза не могли разглядеть подробности боя, Нерон аплодировал обоерукому мечнику. Благосклонно кивая неподвижно стоящему на арене бойцу и патетически воздевая руки, император призывал всех присоединиться к овации. Не выдержав, он вскочил с места и стал посылать поцелуи зрителям, словно сам одержал победу.
– Это интереснее казней жалких христиан, о Божественный! – Тигеллин даже в такой момент не забыл напомнить о главной цели Игр, не выходя из роли префекта претория и хранителя Рима. – Благодаря твоему молодцу интерес к цирковым представлениям не угаснет ещё долго.
– «Не угаснет», мой Гай? Забавно! Что ж, пусть разгорятся страсти. Пусть воспылают души сыновей Квирина, вдохновлённые этим новым Ахиллом! – поэтическая риторика императора заставила «арбитра изящества» слегка поморщиться, но прочие члены свиты внимали восторженно. Нерона понесло:
– Священное пламя римской доблести затмит отблески бедственного пожара! – Петроний отвернулся, с трудом сдерживая смех. Император не успокоился, одаривая слушателей новыми максимами:
– Как этот варвар в своём несравненном боевом умении был выше соперников, так римский народ, которому – через меня – принадлежит этот раб, был, есть и будет превыше всех народов Ойкумены!
Скандирование трибун заглушило Нерона:
– Невр! Невр! Невр!
Чуткий к настроению толпы, император оборвал речь и принялся дирижировать хором зрителей:
– Невр! Невр! Невр!
***
Отбросив клинки, он стоял, освещённый факелами, зажженными на ограде Арены после заката. Тяжело дышал – даже ему не просто далась победа над людьми, которых здесь называли «меченосцы». А кто же он сам? Невр… Имя племени стало именем бойца. Публике не важно, как называла его мать. Зрителям безразлично, что он добровольно стал рабом боспорца. Год назад Дион обещал ему вернуть сестру, проданную римским купцам в Херсонесе. Да, чужой народ безжалостнее лютого зверя родных лесов… Зато он – сильнее! Рыжебородый хозяин Вечного Города приказал найти Милу и отпустить домой. Надо только дожить до той поры, когда зрители закричат: «Свободу! Рудий!» Это не трудно. Каждый мужчина-невр одолеет десяток римлян… но сегодня полнолуние! Время, когда изменяется облик… Надо спешить! Только куда денешься с арены?!
Он закрыл глаза, оттягивая неизбежное. Вспоминал, как Дион-боспорец привёз в Рим, устроил потешный бой, объяснил, чего жаждут зрители. «Что ж! Они получили желаемое. Только зачем? Для чего люди затеяли такую жестокую игру? Во славу каких Богов эта тризна?! Будь проклят Город!» И всё же кровь троих павших гладиаторов опьяняла… Напрасно пролитая кровь. Жертва, которая усилит обиталище врагов.
Как трудно освободиться от сетей буйства, всё гуще оплетающих Сущность! Злые мысли – от злых дел… Плотнее, теснее, крепче! Гуще, гуще прорастала сквозь душу в тело пока ещё невидимая, дикая шерсть-длака… Кровь застучала в висках, отуманила разум, багровой волной захлестнула глаза. Сердце переполнилось ненавистью, ярость заклокотала в горле.
Сколько в нём оставалось человеческого? Немного. Но он держался. Держался до восхода Волчьего Солнца, когда звериная часть сознания обострила чувства, и сердце пропустило один удар. Потом ещё один. И вдруг зачастило, догоняя новую Суть. Скакнуло, понеслось! Лунным серебром блеснул взгляд, и запах – запах родной крови, пролитой только вчера! – подавил рассудок, довершая перевоплощение: «Мила мертва… А тот, кто её убил – здесь!» Невр перестал сопротивляться заклятию предков.
Дикий вопль заглушил шум цирка. Над гигантским сооружением повисла недоумённая тишина. Тишина, подобная туману. Похожая на ту, мнимую тишину, которая бывает, или только кажется, что бывает, за краткий миг до громового раската. Но и эта тишина опустилась ненадолго.
Непобедимый димахер опрокинулся навзничь, перекатываясь через голову. Кувырок! Из взметённого столбом песка арены явилось нечто… Косматое существо, похожее на огромного бесхвостого волка, клыкастое и когтистое. Глухой рык, свирепый взгляд на зрителей, стражу, свиту, императора исторгли из тех беспомощные стоны. Вопли. Визг. Истерический смех. На трибунах воцарился хаос.
Оборотень легко, неуловимо для взгляда, вскочил на ограду амфитеатра, подтянулся как обезьяна, спрыгнул в проход. Люди в панике заметались по трибунам, спасаясь – падали, давили друг друга. Бросок – и в лапах чудовища забился кричащий, словно ребёнок, легионер. Оборотень, скалясь, его обнюхал. На мгновение обернулся, рыкнул на вопящего толстяка, совсем рядом запутавшегося в тоге. Отвернулся, когда патриций обмер между скамей. Не торопясь, расчётливо провёл когтями по лицу жертвы, срывая куски плоти, обнажая череп. Заглянул в ещё живые глаза на мёртвом лице. Медленно растерзал солдату горло. Поднял окровавленную морду к едва оторвавшемуся от горизонта лунному диску и тоскливо завыл…
Опомнившись, Тигеллин махнул телохранителям, стоявшим на перекрытиях галерей. Не знающие промаха критские лучники выпустили тучу стрел.
***
Фаворит хорошо знал, как вернуть господину душевное равновесие. Пир в роскошном дворце Тигеллина продолжался до утра. В ярко освещённых покоях, в окружении приближенных, челяди и охраны Нерон быстро успокоился, а после четырёх кубков фалернского оживился:
– Ну как, Петроний, Игры сегодня удались?
– Несомненно, Божественный, – «арбитр изящества» выглядел как всегда элегантно, хотя и был немного бледнее обычного, – в Риме станут обсуждать происшествие не менее декады. А в провинциях – целый год.
Префект претория, хорошо рассчитав момент, намекнул о новом представлении, которое могло бы отвлечь граждан от неудобных вопросов.
Нерон поднял брови, собрав жирные складки на лбу:
– Быть может, написать что-нибудь на этот сюжет? Вроде прошлого представления с Гераклом… Как горел тот поджигатель в «тунике Несса»! Что скажешь, мой Гай?
– Решение за тобой, Величайший. И позволь небольшую подробность… – опытный придворный, бывший всесильным фаворитом ещё при матери императора, Тигеллин выдержал эффектную паузу.
– Да? О монстре? Любопытно!
– О нём. Мои люди выяснили кое-что у бывшего хозяина димахера. Этот человек – оборотень, родом из племени невров. Кажется, ещё Геродот писал, что у них все мужчины могут превращаться в волков. Но кто сейчас изучает историю? Разве что Петроний? Так вот, о нашем монстре… От берегов Тавриды до стен Рима он искал сестру, похищенную варварами-номадами.
Император повернулся к Петронию:
– И ты не советуешь мне сочинить поэму на этот сюжет?! Я не узнаю тебя, мой ценитель прекрасного!
Патриций увидел кривую ухмылку фаворита, и улыбнулся в ответ – сведения Альцеса помогли ответить на провокацию префекта:
– Дело осложняется тем, Величайший, что девушка стала христианкой… и погибла от меча того самого легионера из Цирка.
Нерон отбросил недопитый кубок. Алые брызги на белой, расшитой золотом тунике живо напомнили о крови, проливаемой в Большом цирке, тюрьмах, императорских садах и прочих местах. Разговоры, музыка, все звуки смолкли. Гости и прислуга кто испуганно, кто настороженно ожидали реакции владыки. А в душе повелителя Вечного Города боролись ярость и страх: похоже, за беззащитных последователей иудейской секты вступились неведомые демоны! Чудовище с границ Ойкумены – здесь, в Риме… Но сдаться, прекратить преследования? Ему, Божественному?! Он упрямо закусил губы, побагровел:
– Поэмы не будет. Игры продолжать!
Малоупотребительные слова, встречающиеся в рассказе
Атриум, атрий – центральная часть римского дома: световой двор, в который выходили
прочие помещения;
Номенклатор – слуга или раб, напоминавший хозяину имена и статус встреченных людей,
малознакомых гостей и пр.;
Андабат – гладиатор в шлеме с ограниченным обзором;
Префект претория – должностное административное лицо из сословия всадников,
в данном случае – начальник преторианцев (гвардии императоров);
Клоака – обширная система сточной канализации в Риме, слово стало нарицательным;
Лупанарий – публичный дом, название происходит от прозвища проституток «лупа»,
т. е. «волчица»;
Субура – район Рима между холмами Эсквелином, Квириналом, Виминалом и Циспием;
улица того же названия, с большим количеством притонов;
Димахер – гладиатор, выступавший с двумя клинками;
Боспорец – житель Боспорского царства (северное побережье Понта – Чёрного моря),
которое во времена Империи было зависимым от Рима;
Рудий – деревянный меч, вручался как символ добившемуся свободы гладиатору.
«Туника Несса» – образ отравленной одежды, погубившей Геракла, был использован для
казни сожжением в «представлении», приписываемом Нерону.
Другие публикации автора:
Автор публикации
Россия. 
Словно в любого мной “Спартака” добавили изрядную долю мистики/фэнтези. Очень понравилось!:)
Спасибо. Основа больше взята из Сенкевича, “Кво вадис”. Оттуда характеры Нерона, Петрония, Тигеллина. Плюс история из агиографии св. Евфрасии (это через 200 лет после событий в рассказе), соединённая с описанием невров у Геродота (а это 500 лет до событий). В общем, как обычно – только упаковка, ничего личного 😉
Никогда не читал ничего о римлянах, за исключением того, что есть у Булгакова.
Интересно.
Кстати, в этом ролике говориться как римляне ругались.
https://youtu.be/MFW-pJI7iHk
Но вы не любите вставлять ругательств. Не литературно?
Извините, увидел заголовок ролика – отключил. С таким подходом ничего общего иметь не собираюсь. По поводу литературности ругательств: да, использую там, где уместно. В данном случае имитировал стилистику Джованьоли и Сенкевича, поэтому кроме “волчиц”, “зад эфиопа” и “к воронам!” ничего ругательного не планировал. Если бы делал под “Сатирикон” того же Петрония – тогда другое дело. Кстати, оттуда использована идея “про оборотня” (там это как анекдот рассказывают). Ну, а Булгакова не слишком люблю: относительно точности в деталях по истории Рима (точнее, Иудеи под властью Тиберия) там тоже не всё в порядке.