Конкурсы

Трамвай был промерзшим. Натужно гудящая печка тянула еле теплым по ногам, но холодный сквозняк, гуляющий по салону, все равно заставлял пальцы в кедах поджиматься. Ник упорно не вставал. Было у него ощущение, что если он встанет, то упадет. Ибо прошлая ночь выдалась насыщенная, и сейчас он ехал ко второй паре только из опасений всесильного Радикулитыча, который своими внимательными глазками под кустистыми бровями умудрялся запоминать всех присутствующих на лекции. А не

1 «24 октября, четверг, 23:35. За окном поздний вечер, и мне приходится писать при свете настольной лампы – мать уже спит. Из-под двери пробивается бледно-желтая полоса – папа, как обычно, на кухне. Уткнулся в книгу… Черт! И в туалет не выйти – пристанет с болтовней. Мне почему-то все труднее и труднее слушать его тихий голос – раздражает. И голос, и вопросы дурацкие! Не могу! Не могу! Как начнет зудеть, так

Идти пришлось сквозь гул и сизую дымку Аллеи Моторов, сотканной из разноуровневых площадок, мимо отправляющихся наверх, через шлюзы, экипажей. Потом направо, в Ремонтяшный переулок, воняющий горячим металлом, приветствующий прохожих карнавальными искрами визжащих дисковых пил. И уж затем по рыжим ступенькам вниз, в медвежий угол дешевых прицепных домов. Латунный маршрутник, желтым блинчиком лежащий в руке, запомнивший все, что наговорил ему о правильной дороге дежурный в канцелярии, отщелкивал метры и загодя поворачивал

Слово «банальность» в словаре Игоря отсутствовало, но он совершенно точно знал: в страшилках Артёма не хватает чего-то особенного, необычного. Всё ужасное оказывалось либо уже известным, либо совершенно бессмысленным. И не важно, знал он об этом из фильмов, книг или услышанного где-нибудь, кроме «этой деревни». Главное, было скучно. Впрочем, в городе Игорю тоже всё надоело. С одноклассниками он не водился. Крупный, чуть рыхловатый – желанный объект охоты районной шпаны – Игорь

«Красота-то какая! Лепота» – Микки улыбнулся, вспомнив фразу из давно виденного советского фильма. Под ногами погромыхивала ржавая жесть, внизу змеились ленты городских магистралей, освещённых гирляндами уличных фонарей. Микки поднял фотоаппарат, висевший на шее, – Nikon, – не мыльница какая-нибудь, сделал несколько снимков. Ветерок забрался под футболку, взъерошил волосы. Микки поёжился: наверху всегда так. Зато ближе к звёздам, их он тоже фотографировал, используя долгую выдержку. На этой крыше Микки очутился впервые,

В белом крошеве затерялась зелень листвы, серые стволы истончались, затрещали и попадали под порывами колючих ветров. Горизонт залило сплошной беспросветной синевой. Истекающее кровью солнце моргнуло ещё раз-другой, остекленело и помутнело, как зрачки мертвеца. Реки и озёра сковало скорлупой, твердеющей с каждым натужным движением понемногу застывающих стрелок часов. И птицы… да, куда-то ещё летели птицы, будто надеясь найти пристанище в погибающем мире. Косяк уток, темнеющих в бесконечно сером небе, стремился вперёд,

Незадолго до полуночи я отправился на дежурство. Опечатал порог, заклинил замок, проклял дверь. Барбосу оставил сосиски с наставлением: «Ори, если что. Может, Ероха прибежит». – Ладно, вали давай, – буркнул невоспитанный Барбос. Пока я запирал дверь, он, чавкая, лопал сосиски. Пошел вниз по темной лестнице. Не люблю лифты. На фоне окна второго этажа маячил силуэт. Тусклый свет со двора смазывал очертания нелепой фигуры. – Ночера, суседуш! – Табак принес? –

Пожилой мужчина, коротко стриженый, с побеленными сединой и от того пепельными волосами стоял посредине чердака и растерянно оглядывался. Чердак обычный, со скатной деревянной кровлей. Дерево еще крепкое, рыжее, местами черное – там, где поврежденная кровля пропустила дождевую воду. Настил пола крепкий на вид, дощатый. Чисто. Ни хлама, ни пылинки, удивительно для чердака. Большего, мужчина не разглядел; тени скрывали глубину чердака, но там, где он стоял, чердачное окно в пол давало

Пролог. Никаноров торопился на поезд. Спонтанная поездка не только ломала все планы, но и встревожила не на шутку молодого агронома. Сообщили, что у жены начались преждевременные роды, хотя срок был назначен через месяц. Пришлось все бросить на работе и спешно ехать в Прохоровку. На перроне было немноголюдно, поезд медленно вползал на платформу, оживились пассажиры. Около седьмого вагона, замыкающего состав, собралось человек пять. Поезд остановился, издав протяжное «П-ш-ш-ш-ш». В соседних вагонах