Конкурсы

У Леночки две руки. Правая нормальная, семиметровая, с одним пальцем, левая короткая, с пятью пальцами. Когда-то у людей были такие руки. Племя любит Леночку, называет ее священным пугалом. Она умеет левыми пальцами складывать сакральную фигуру «шышш» и пугает этим последний боевой крейсер «Мемнон» на орбите. Леночка сидит в бывшем командном пункте «Троя». Который был почти разрушен атомотанком «Конь-t», позже сокрушенным ядерной черепахой Сандрой, погибшей от финального залпа с орбиты. Лишенный […]

Старик шёл медленно, стараясь не сбиться с пути. Он вёл за собой восемь найденных детей. Силы покидали его, это была его уже девятая вылазка, и видимо, последняя. С каждым разом он находил всё меньше выживших людей. Вчера он потерял двух своих верных друзей. Их обоих растерзали урбы. Кровожадные они шли по их следам. Старик разбрызгивал из пузырька старую камфару, её ужасный запах на время сбивал урбов со следа. – Смотрите!

Он сидел на перекрестке дорог. Кругом полу разрушенные здания, ржавые машины, покореженные столбы, стекла, какие-то платы и ни одного дерева. Когда-то давно он видел дерево на крыше у одного чудака: зеленое, с маленькими листьями. Правый глаз щелкнул и окончательно отключился. Запустилась диагностика. — Ремонту не подлежит, — сообщила программа. Взглянул на датчики: энергии осталось на полчаса. Он не умрет сразу. Энергосберегающий режим будет десять лет сохранять жизнь, но не позволит

– Что скажешь? Как тебе? – Рита пританцовывала вокруг клумбы с мелкими бледно-голубыми цветами. – Напрасная трата воды, – ответил Рэй. – Ну вот, всегда ты так. – Она обиженно выпятила губу. – Ладно, пока очиститель работает, можешь поливать свои веники. – Это не веники, а незабудки. – Какое странное название. Что же мы должны не забыть? Рита промолчала с минуту, а потом неуверенно прошептала: – Что мы… люди? Рэй

– Пора прощаться. Реактор вот-вот сдохнет. Хоуп, присядь на дорожку, – прозвучало из динамика. – Да, отец, – юноша сполз спиной по бронированной двери и уселся на бетонку. – Жаль, я не дожил до этого… Вздох разнёсся под потолком. – Когда-то здесь жили сотни людей. Остался я один, да и то в цифровом обличии. Много храбрецов с лучшей защитой отправилось на поверхность и сгинуло без следа. Ты сам по себе

Ева проснулась. «Уже светло, надо себя чем-то занять». Она вышла на улицу. Осень, листья умирают. Еве не холодно. Ей не бывает ни холодно, ни жарко. Так в пижаме и ступает босыми ногами по шуршащему ковру. Люди есть, но они неподвижны. Их время остановилось навсегда. Ева не обращает на них внимания. Голоса в её голове тоже проснулись. – Мы, вирусы – высшие создания! Можем уничтожить всех! – Мы уже уничтожили, больше

Яко нашу Землю-матушку настигли катаклизмы окаянные один за другим, то главы государств земных, как самые видные и нужные люди планеты сей, были отомчаты в одиное фешенебельное прибежище. А чтобы сильные мира сего не нудились посреди кризиса природного, в закрове сем были вчиняты во славу их: бассейн, спа, бар, казино и ресторан высокой кухни. А также баня, хамам, сауна и офуро, дабы все вершины власти, независимо от их вероисповедания могли суяти

Венеции едва стукнуло семь, но отец настоял, чтобы её взяли на борт «Дельфийского Оракула». Он был уверен – наблюдать за планетой Земля и знать свою историю нужно с самых юных лет, иначе человечество неизбежно повторит все ошибки. – Капитан Перу приветствует вас на борту нашего судна! Сейчас мы находимся на расстоянии пятьдесят тысяч световых лет от Земли. Наши телескопы увидят планету такой, какой она была в эпоху голоцена, а значит,

Раскаивался ли я в том, что апокалипсис начался из-за меня? Наверное, нет. Человечество почти вымерло, а оставшиеся разделились на племена. На племена, которые поклонялись плавленому сырку. Люди рисовали на стенах домов образы сырка, молились ему, просили о пощаде. Каждый в наше время носил фигурки этого божества на шее, но я-то знал правду, и каждую ночь мне снился тот судьбоносный день. Это было до апокалипсиса. Мама приехала в мою съёмную квартиру

Над изувеченным городом вновь поднимается солнце. Скрежет мощных челюстей все ближе. «Они уже прогрызаются через соборные врата…» Шелест крыльев… Легкий стрекот. Кажется, я схожу с ума. Глупые насекомые не догадываются о хрупкости витражей. Чудом уцелевшая красота лишь воспоминание о человечестве. – Ти-ише, мы-ыши, па-апа спи-ит, – тихо поет Анохин. Изуродованной ожогами рукой он медленно покачивает дранного плюшевого кота. Его истерзанный сын гниет снаружи. – Не-е игра-ает, не шали-ит… – Заткнись!