“Записки у изголовья” были созданы придворной дамой (фрейлиной) Сэй Сёнагон в самом конце X века – ученые считают, что наиболее вероятный временной промежуток охватывает 996 -1000 годы. Сёнагон происходила из зажиточного столичного семейства, её отцом был поэт Мотосукэ. Позднее детство и юношество она провела в провинции Хитати, затем перебралась обратно в столицу и поступила на придворную службу. К тому моменту ей исполнилось 32 года – для того времени весьма поздний возраст для начала подобного рода занятий. Тем не менее, очень скоро она входит в близкий круг императрицы Садако и под её покровительством ведет роскошную жизнь. Период благополучия заканчивается со смертью государыни и приходу её соперницы, изгнавшей соратников бывшей императрицы за пределы столицы, в числе которых оказалась и Сёнагон. Последние дни экс-фрейлина проводила в бедном горном монастыре.
Записки были начаты в годы придворной службы, и закончены незадолго до опалы. Точно известно, что автор не желал о славе и писал, что говорится, для себя – однако кто то из придворных украл исписанные тетради и произведение разошлось по дворцу. На долгие годы оно стало нерушимым каноном прозаического языка, а Сёнагон в начале XIV века даже отнесли к числу Ста бессмертных поэтов. И не спроста – своими записями она создала принципиально новый жанр в японской прозе, названный дзуйхицу. Буквально он переводится как “следуя за кистью”, ведь автор записывал каждое волнующее его душу мгновение, будь то сложная придворная история или воспоминания о былом, случайно настигшие разум поздним осенним вечером. Со стороны все это очень сильно напоминает обычный дневник, который, при особом желании, может завести каждый из нас, и подобным же образом описывать в нем все самое волнующее и ценное сердцу. Однако дзуйхицу отличается от дневника в нашем привычном понимании. Хотя бы потому, что оно состоит из данов – небольших глав, в каждой из которых описывается только одно явление или событие. Например, в дане “То, что рождает тревогу” рассказывается обо всем том, что вселяет в автора душеные переживания. Даны непоследовательны, сразу после одного дана, повествующего о любви к весенним полям, может рассказываться романтическая история или придворная сплетня. Выстроить какую либо сюжетную линию по ним попросту невозможно и именно в этом кроется причина того, что “Записки” ни разу не были экранизированы (что, несомненно, очень печально). Впрочем, чтобы полно прочувствовать то время, составить облик автора, следует прочесть это удивительное произведение самостоятельно.
Трудности во время прочтения могут возникнуть лишь при упоминании сложных придворных титулов и обычаев, характерных для периода Хэйан. Однако именно они помогают современному читателю воссоздать полномасштабный портрет той эпохи. Легкий слог, необремененный замысловатыми метафорами и отсылками, делает “Записки” практически неотличимыми от современной литературы. В этом их несомненное преимущество в сравнении с “Повестью о Гэндзи”, романе, созданном чуть позднее Записок фрейлиной Мурасаки Сикибу (прибл. с 1003 по 1011 годы). Однако и сравнивать эти два произведения не совсем уместно. Если “Повесть” – это полномасштабный роман, в котором поднимаются такие непривычные для средневековья темы как, например, проблемы социального неравенства, а сам сюжет подчинен строгой иерархии в соответствии с кармическим принципом буддизма, то “Записки” лишены тяжелой смысловой нагрузки. Это именно дневник – простые размышления автора об окружающей действительности, событиях бренного мира и явлениях природы. Не все описанное может показаться современному читателю этичным. Например, презрительное, порой откровенно негативное отношение к простолюдинам объясняется эпохой написания произведения. Вряд ли в X веке где то задумывались о правах человека, особенно когда речь шла об отношении придворной знати к черни. Поэтому оценивать размышления автора с колокольни человека нашего тысячелетия будет как минимум неразумно.
***
Покидая на рассвете возлюбленную, мужчина не должен слишком заботиться о своем наряде.
Не беда, если он небрежно завяжет шнурок от шапки, если прическа и одежда будут у него в беспорядке, пусть даже кафтан сидит на нем косо и криво, – кто в такой час увидит его и осудит?
Когда ранним утром наступает пора расставанья, мужчина должен вести себя красиво. Полный сожаленья, он медлит подняться с любовного ложа.
Дама торопит его уйти:
– Уже белый день. Ах-ах, нас увидят!
Мужчина тяжело вздыхает. О, как бы он был счастлив, если б утро никогда не пришло! Сидя на постели, он не спешит натянуть на себя шаровары, но склонившись к своей подруге, шепчет ей на ушко то, что не успел сказать ночью. Как будто у него ничего другого и в мыслях нет, а смотришь, тем временем он незаметно завязал на себе пояс.
Потом он приподнимает верхнюю часть решетчатого окна и вместе со своей подругой идет к двустворчатой двери.
– Как томительно будет тянуться день! – говорит он даме и тихо выскальзывает из дома, а она провожает его долгим взглядом, но даже самый миг разлуки останется у нее в сердце как чудесное воспоминание.
А ведь случается, иной любовник вскакивает утром как ужаленный. Поднимая шумную возню, суетливо стягивает поясом шаровары, закатывает рукава кафтана или «охотничьей одежды», с громким шуршанием прячет что-то за пазухой, тщательно завязывает на себе верхнюю опояску. Стоя на коленях, надежно крепит шнурок своей шапкиэбоси, шарит, ползая на четвереньках, в поисках того, что разбросал накануне:
– Вчера я будто положил возле изголовья листки бумаги и веер?
В потемках ничего не найти.
– Да где же это, где же это? – лазит он по всем углам. С грохотом падают вещи. Наконец нашел! Начинает шумно обмахиваться веером, стопку бумаги сует за пазуху и бросает на прощанье только:
– Ну, я пошел!
***
Какими ничтожными кажутся мне те женщины, которые, не мечтая о лучшем будущем, ревниво блюдут свое будничное семейное счастье!
Я хотела бы, чтоб каждая девушка до замужества побывала во дворце и познакомилась с жизнью большого света! Пусть послужит хоть недолгое время в должности найси-но сукэ.
Терпеть не могу придирчивых людей, которые злословят по поводу придворных дам. Положим, нет дыма без огня. Придворная дама не сидит затворницей, она встречается с множеством людей.
Кроме высочайших особ, если я смею помянуть их, она видит вельмож, царедворцев, сановников, фрейлин и разных прочих людей. А разве она может брезгливо уклониться от встреч с женщинами простого звания? Ведь сколько их во дворце: камеристки и служанки, прибывшие во дворец вместе со своей госпожой из ее родного дома, низшие прислужницы, вплоть до последних служанок, убирающих нечистоты, кого ценят не более, чем обломок черепицы!
Господа мужчины, столь немилосердно порицающие нас, вряд ли вынуждены разговаривать с любой челядинкой, нам же этого не избежать. А ведь если мужчина служит во дворце, то заводит там самые пестрые знакомства.
Когда придворная дама выходит замуж, ей оказывают всяческое почтение, но в душе думают, что каждый знает ее в лицо и что не найдешь в ней прежней наивной прелести.
Спору нет, это так. Но разве малая честь для мужа, если жену его титулуют госпожой найси-но сукэ? Она посещает дворец, ее посылают от имени императора на празднество Камо.
Иные дамы, оставив придворную службу, замыкаются в кругу семьи и находят там свое счастье. Но они не уронят себя, если им случится побывать во дворце, например, по случаю Пляски пяти танцовщиц, когда правители провинций присылают во дворец своих юных дочерей. Бывшая придворная дама сумеет соблюсти хороший тон и не будет задавать глупых вопросов. А это очень приятно.
Другие публикации автора:
Автор публикации
