Вдруг встал вопрос: «Зачем нам тело?» С его инстинктами, желаниями, привычками, болячками, страхами, его предрасположенностью к смерти? Почти всегда мы им недовольны, недовольны, в первую голову тем, как оно выглядит. Его образом, который в зеркале. Бороться с зеркалом утомительно, нудно настолько, что посещает безнадега. Все чаще с годами посещает. Но, говорят, фотошоп в помощь, другие примочки, и вот оно новое зеркало, в котором образ почти желанный. Его в виртуал, где мы теперь в правильном зеркале для всех предстаем, для других, от которых если лайки, ахи-охи, то вот настоящий наш образ. Это мы и есть на самом деле, и можно совсем поверить, если б не чертово тело, которое с нами прямо сейчас: можно потрогать, понюхать, даже лизнуть. И оно разочаровывает самим фактом существования. Так зачем нам оно, которое повисает тяжким грузом на всех наших стремлениях?
В него влита, впечатана природа и история человеческая так, что не вылущить ее, не выковырять, и оно на наши «хочу» всегда имеет свои «надо» и «нельзя». Мы хотим взлететь, а оно говорит, что нет, не летает, разве что вниз и один только раз. Людям хитрить приходится, машинки выдумывать разные, но чтоб просто взмахнуть руками, как крыльями, и в небо – никак. И так с любым нашим стремлением: годами, веками хитрить, выдумывать, чтобы достичь желанного образа, который давным-давно был вымечтан и потому должен быть, а нельзя и надо что-то совсем другое, что-то согласное с телом. Свою чистоту и совершенство образы, идеи, творения обретают потом, после смерти тела творцов. Вот Симеон Столпник, почитаемый во всем христианском мире как образец аскезы и дарованные ему за это способности чудотворения и проницания в будущее, в ходе своих испытаний так покрывался гноем и червями, им питавшимися, что, по свидетельству очевидцев, никто не мог стоять с ним рядом, такой смрад от него исходил.
Однако так раньше было, теперь в мире нашем знаки и образы живут сами по себе, они больше не обращаются к фактам за подтверждением, им довольно доверия, одобрения, и чем больше этого доверия и одобрения, тем больше в них наличествует правды. То есть в нашем мире никому и не надо было бы ходить к преподобному Симеону – все свидетельства его деяний и божественной мудрости в интернете, да и червей там можно изобразить понатуральней для большей достоверности. Образу для движения своего по пути к совершенству не надо больше ждать смерти тела, они непосредственно не связаны. Более того – это образ, идея, сотворенное первичны, потому целенаправленно созданы, выстроены в соответствии с планом, программой, а тело случайно, оно всегда может быть подставлено под образ, в соответствии с его требованиями.
Раньше искали причину творения в телесной жизни самого творца, потому писали жития, а потом биографии, где пытались понять, откуда в этой телесной обычной и часто совсем невзрачной жизни родилось такое, что потрясает последующие поколения людей. К примеру, светоч нашей литературы, товарищ Гоголь, в обычной жизни был довольно противным человечком. И чем дольше жил, тем противней становился, Достоевский не даст соврать. Который, кстати, сам был не подарок окружающим. Совсем не подарок, и либералишек этих терпеть не мог, Тургеневых, еще и из зависти, что им всю жизнь больше в журналах платили, чем ему самому, который куда как их круче. И правда, круче, как потом выяснилось. Ну да, оба-два они были антисемиты по-простонародному и брюзги завистливые, и как отсюда к их великим творениям тропочку проложить? Да никак. А дорогой Лев Николаевич, будучи уже во славе своей, холодную войну с домашними сотворил такую, что всем им муку мученическую из жизни устроил и себе самому. Хотя это они, жена и дети его, голодающему народу русскому от его имени помощь устраивали и на весь цивилизованный мир раззвонили об сем подвижничестве, так что его сперва там узнали как великого гуманиста, а уже потом модно переводить и читать стало. И никакой им благодарности за это, а подозрительность, нетерпимость, да и ненависть временами. Хайдеггер, тот мудро заключил, что в обычной жизни великих людей не надо ковыряться. Следует знать про личную жизнь Аристотеля только: «Родился, работал, умер», – и все, не нужно дальше лезть. Просто читать его книги, восхищаться и наслаждаться мудростью. Думать вслед за ним и вместе с ним, если сумеешь.
У Королева с космосом получилось, и у Илона Маска тоже совсем недурно выходит, а у Рогозина никак. Разве дело в том, что первые круты, а Рогозин никакой? Но корабли не лично Королев с Маском ваяют, а со товарищи. То есть тело, которое космос делает – это такой большой коллектив на деле. Отдельные тела в нем не очень важны, важен общий пафос проекта, чтоб люди жили в нем с песней: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» – а не на квартирку в Майамах натырить или просто до пенсии досидеть. Так и там теперь народ роботами заменяют – они хоть и непафосны, зато исполнительны, неленивы, готовы к труду в режиме 24/7.
В виртуале ссылки на какое-то физическое тело вообще атавизм, пережиток прошлого, вредная привычка, поскольку образ этого тела в том самом виртуале и создается, и отсылка к определенному живому телу достоверности ему не добавляет. Исходя из вопроса: «Зачем?» – тело наше утрачивает основанность, оно поставлено под вопрос, зачем оно нужно в таком количестве, когда пространство простого необходимого труда съеживается каждодневно. Ну да, освобожденные от этого труда массы ринулись в искусство, в творчество, и там теперь, как в метро в час пик нью-йоркском или московском. Притом никаких новых Достоевских и Гете. Старые вышли из моды, а новых нет. Что-то тут не так при эдакой конкуренции? Может в них просто потребности не стало? Наше тело чует гул из будущего непонятный, оттого все более грозный, и совсем не желает про это напоминаний. Лучше назад оборотиться, к знакомым ведьмам, колдунам, рыцарям. И не надо новых сюжетов – они опасны, только ремейки, только назад к вечным играм престолов. Туда, где людей еще мало, и каждому есть дело, где каждое тело при деле.
Разум давно ставил тело под вопрос: «Зачем? Зачем оно есть?» Ставил и индивидуально, и массово, и глобально, в мировом, так сказать, масштабе. И тело затруднялось с ответом, чаще просто молча пожимало плечами и продолжало плодиться, жить и умирать. Приходилось разуму самому эти ответы искать, самому выискивать основания для существования тела, потому для разума всякое существование должно быть обосновано, чтобы быть по праву, то есть разумно. И всегда это была трудная задача, потому он знал всегда, что тело ему мешает, привязывая его к обслуживанию своих желаний, потребностей, стремлений, чтобы потом, в конце концов, умереть, исчезнуть и его с собой взять в исчезновение. Неправильно это, он никак не мог появиться в мире, чтоб исчезнуть.
Тело выглядело совсем неудачным вместилищем для него: слишком хрупкое, подверженное гибельным случайностям, однако единственное, по крайней мере, здесь, на Земле. Да, на Земле, потому разум устремлял взор свой к звездам: там могла таиться другая жизнь для него, вечная, о которой мечталось. Для чего надо было бы освободиться от тела, и гностики клялись, что так и будет у тех, кто сумеет, у кого получится… Если получится, но ни одного обоснованного свидетельства, что получилось, и вместо радикализма гностиков религиозный оппортунизм, где разум велит себе с телом смириться пока, чтобы потом вечностью быть вознагражденным за муки и страдания земные, телесные и духовные. Тело – тюрьма, но условия заключения можно улучшить, если сделать их более разумными. Перво-наперво, конечно, рационализация умирания: переход от стихийности к разумно выстроенной театрализации процесса позволяет контролировать рост числа тел и открывает путь к рационализации самой телесной жизни, движению от чудовищного хаоса желаний и страстей к жизни как рациональной упорядоченности ритуалов. Господство разума над телом, несомненно, полезно самому телу, потому это единственное, что позволяет справляться со всякого рода для него неприятностями: болезнями, голодом, стихийные бедствиями и т. п. Благодаря разумному господству жизнь тела становится все более продолжительной и комфортной. Разум может даже поставить задачу продлить эту жизнь в неопределенное далёко. В том случае, конечно, если оно докажет свою управляемость, послушность, приверженность ритуалам. Отдельные нарушители: маньяки там, людоеды, насильники неопасны, поскольку всегда будут вычислены и изолированы. Хуже, когда страсти прячутся внутри вполне себе рациональных программ жизнеустройства, как, например, внутри нацизма и коммунизма. Оба-два заявили установление разумного порядка на Земле навечно и вполне себе разумно принялись освобождать землю от тел вредных для этого порядка. Однако процесс уничтожения слишком скоро приобретал самовоспроизводящийся, кумулятивный характер, угрожал исчезновением самой жизни на земле, то есть его – разума. Очевидно, что тело там сумело вырваться на волю из-под его контроля, а на воле оно всегда, по сути, жаждет только пьянства, разврата, насилия и убийства. Остальное ему быстро наскучивает. Кому не верится, может у безумного маркиза спросить – он все-все про тело знает.
Разум поэтому не может не искать другого, более надежного для себя носителя, более понятного, например, машину, которая куда более надежна и понятна, потому что он сам ее и создает по своим правилам и законам. Конечно, тело можно было бы терпеть и далее – столько вместе уже, попривыкли, пусть это и несправедливо уходить вместе с ним тогда, когда только понимать начинаешь, какая впереди дорога отворяется. Но на этот уход, исчезновение у тела есть возможность еще, еще и еще раз возникать, появляться, пока существование этого случайного, по сути, вместилища не удастся продлить туда, в неопределенное далёко, в место, где разум сам будет определять точку своего ухода. Так можно было бы, если б тело не стало опасным для существования самой жизни, разумной жизни. Отвечая желаниям тела, разум наполнил мир игрушками, многими очень опасными игрушками, а тому все одно скучно, оно жаждет вечных игр престолов. Однако земля стала совсем маленькая, и в ней уже почти нет мест, где можно играть в игры эти безопасно для самой жизни. И даже космос радикально не спасает – разве что он превратит их в дурную бесконечность звездных войн, из которых без выхода.
Точно без выхода, если разум не научится перебираться в тело машины. И нужно спешить, потому что телу все больше в кайф жизнь в виртуале, где и ему всегда можно еще раз. Еще и еще раз попробовать. И оно становится все более беззаботным в обычной своей жизни и потому все более опасным. Как ни жалко его покидать, но надо спешить – хрупкость человеческого тела слишком очевидна, слишком очевидна его незащищенность от хаоса. Такой, по сути, пустячок, как этот ковид, и паника принимает вселенские масштабы, а если действительно нечто серьезно угрожающее жизни в этом единственном пока месте во вселенной? Масштабы безумия и страха трудно представить. Скорее нетрудно, приняв во внимание его склонность мгновенно переходить от беззаботности к панике.
Разуму пришло время отодвинуть в сторону исполнение телесных желаний и заняться предметно переходом в искусственное тело. Нет, не всем оно нужно, но некоторым, отдельным, кто заслужил своей земной жизнью, выстроив из нее выдающийся разум. Пришло время это прекрасное далёко сделать близким, непосредственным завтра. Кстати, в этом новом разумно устроенном мире Маркс, Ницше и Милль могут превосходно уживаться и даже стать полезными друг другу. Переселившиеся в новое тело – это и есть ницшеанские сверхчеловеки, потому они сами определяют завершение своей миссии в мире. Но и обычным людям не надо никуда деваться, просто продолжать жить своей жизнью. Слишком опасные игрушки у них отобрать и пусть себе живут и умирают в коммунизме, либерализме, национализме, да хоть в играх престолов, пусть творят, выдумывают, пробуют: уникальные разумы рождаются и вырастают только в человеческом теле. Это непреложный факт, а с фактами разум привык считаться.
Так мир наконец обретет гармонию, а живая природа – совершенно надежное основание, поскольку обуреваемое страстями и желаниями человеческое тело само по себе всегда грозит возглавить шествие не Эроса, а Танатоса. Так осуществится вечная мечта человека о сияющем Олимпе бессмертных и разумных богов, заботливый присмотр которых позволит людям в беззаботности предаваться трудам и играм, не боясь заиграться. Это и есть то самое подлинное счастье, о котором всегда мечтал человек, и счастье не будет иметь конца. Такая жизнь всегда была желанна и иногда достижима для людей даже теперь. Стоит глянуть на Сингапур, где под присмотром мудрых обычные люди сумели создать рай на земле. Рай для себя и на зависть всем. Однако он слишком хрупок, поскольку мудрые тоже люди, и телесные страсти всегда, в конце концов, обретают власть и над ними и обрушивают любовно выстроенный рай. Бывшие и исчезнувшие в истории Сингапуры и еще в большей степени нескончаемый мартиролог великих, павших жертвой людской нетерпимости, требуют взломать наконец-то запертую дверь и вывести из тюрьмы тела мудрость достойных, чтобы сумели они превратить весь мир в полдень разумного счастья.
Для чего еще, как не для этого создали люди науку и технику? Только и только это может служить оправданием их. Ясно, не для ублажения бесконечной вереницы телесных желаний, страстей и страстишек или, того хуже – игрушек для взаимного уничтожения, уничтожения самой жизни на земле. Нет, пафос великого и неминуемого прорыва должен объединить всех новых и старых Илонов Масков и Королевых, чтоб открылась наконец человечеству вечность. Пора.
Метафизические штучки
Автор публикации
