Рассказ №12 Без происшествий

– Вставайте. Просыпайтесь, космонавты-астронавты, специалисты узкого и широко профиля, надежды форпостов человечества! Час настал, коты, расфуфыривать хвосты! – весёлый голос Скоробогатова бесцеремонно ворвался в сон.
Вообще-то для пробудки существовал вибробудильник, вмонтированный в койку, способный, будь на то надобность, поднять и мёртвого, но сангвиник Скоробогатов взялся добровольно выполнять функцию этакой дополнительной системы пробудки.
Он почему-то полагал, что человеческий фактор делает процесс выхода из сна более мягким. Его напарник по вахте Бубнов, обладатель флегматичного темперамента не возражал против такого вольного отступления от предписанного регламента процедуры пробуждения. Пользы или вреда от этого не было никакого, зато ему было забавно наблюдать как их сменщики, Каламес и Рыбаков, разлепляют под такой аккомпанемент веки и начинают шевелиться.
– Ну, проснулись, котики?! – задорно допытывался Скоробогатов, под одобрительно-флегматичный взгляд Бубнова.
– Тебе сторицей воздастся, – простонал Рыбаков, отстёгиваясь от койки и воспаряя над ней в невесомости. – Не зря же вы оба помалкиваете о том, как вас самих будят.
– Как нас будят – это сугубо наше дело, – отразил выпад сменщика Бубнов, помогая Каламесу выбираться из койки.
Он знал, что тому спросонья требовалось некоторое время, чтобы сориентироваться в пространстве и осознать, что здесь нет силы тяжести. Бубнов его как бы опекал.
– Проснулись, наконец? – снова подал голос Скоробогатов. – Нам, между прочим, тоже спать хочется. – И он сладко-демонстративно широко зевнул.
Рыбаков и Каламес тотчас же зевнули вслед за этим провокатором. Так раззявили рты, что спровоцировали приступ зевоты и у Бубнова, находившегося за спиной своего напарника и потому не видевшего, что тот делает.
– Прекратите! – строго, почти приказным тоном сказал он, насилу подавив зевоту. – Вы своё уже отзевали. Давайте проводить процедуру «пост сдал – пост принял».
Воспрявшие ото сна Рыбаков и Каламес выслушали и приняли к сведению короткий устный отчёт о состоянии текущих дел. Всё было без происшествий.
– Мы – спать, – резюмировал Скоробогатов, закончив свою часть отчёта. – Хорошей вам вахты.
– И вам не кошмарить, – ответил ему Рыбаков и сообщил. – Мне, кстати, хороший такой сон снился, но о чём не помню.
– Тоже ничего, – одобрил Скоробогатов.
Бубнов лишь неопределённо хмыкнул.
Никто не знал, что на уме у этого интроверта.
Перебирая руками за навинченные на стены корабля скобы, отбывшие вахту сменщики стали перемещаться к своему спальному боксу. Вскоре послышался звук закрывающейся двери.
Рыбаков и Каламес остались одни бодрствовать на корабле. Кроме них и только что отправившихся спать Скоробогатова и Бубнова в составе экипажа были ещё двое: Ли Сяо и Могрин, пребывавшие сейчас в объятиях Морфея. Пробуждение последних нужно будет проконтролировать восемь часов спустя, когда время вахты подойдёт к концу.
Корабль «Снегирь» совершал полёт к Юпитеру, к одной из его лун, если быть точным, носившей имя нимфы Каллисто из древнегреческой мифологии. «Снегирь» проделал уже добрую половину пути и пересекал теперь область Пояса астероидов.
Лететь до места назначения оставалось ещё, примерно, с год.
На Каллисто находилась база-поселение землян-колонистов. Этот спутник Юпитера оказался в приоритете планов колонизации Солнечной системы, отодвинув в этом аспекте Марс, который человечество так отчаянно когда-то стремилось колонизировать. Как ни похожа четвёртая планета на Землю, но отсутствие магнитного поля делало её подобием гигантской микроволновой печи. Помимо прочего, все спектры солнечного и космических излучений, беспрепятственно облучающие поверхность планеты, весьма охлаждали неоднократные порывы к широкой колонизации Марса. Ко всему прочему можно было добавить плотность, в сто раз меньше земной, атмосферу с полным отсутствием кислорода, и почвенные перхлораты, которыми был буквально напитан марсианский водяной лёд. Чтобы бороться со всеми этими напастями требовалось колоссальное количество энергии, источниками которой Марс, увы, крайне беден.
Уж если на Земле люди для производства необходимой энергии вынуждены перегораживать плотинами реки, жечь в неимоверных количествах добытые ими уголь и углеводороды и расщеплять уран в реакторах, то на четвёртой планете, находящейся в полтора раза дальше от Солнца, чем Земля, такие роскошества были просто непозволительны. Ни рек, ни угля, ни углеводородов там нет. Использовать солнечную энергию и энергию ветра?.. Как говорится: «Не смешите публику».
Разве что уран когда-нибудь отыщется на Марсе…
Каллисто явилась выходом из наметившегося в деле колонизации Солнечной системы тупика. Минимальные, в семь раз меньшие, чем на Земле, значения уровней солнечной и космической радиации, отклоняемой мощнейшим юпитерианским магнитным полем, делали этот спутник планеты-гиганта подобием антирадиационного курорта.
Само тело небесного объекта состояло из водяного льда вперемешку с многочисленными массивами минеральных пород и гигантских пузырей кислорода, аммиака и метана как в чистом виде, так и в смесях. Хочешь пей, хочешь дыши, хочешь извлекай энергию по самому низкому тарифу. Грех не воспользоваться такими дарами матери-природы.
Воистину, Каллисто оказалось тёплым местечком, несмотря на среднюю температуру поверхности в минус сто пятьдесят градусов Цельсия.
Несмотря на то, что путь с Земли до Каллисто занимал два земных года, колония на ней процветала. Ей требовалось совсем немного от планеты-матери для своего содержания: семена, замороженные сперма и яйцеклетки различных, большей частью сельскохозяйственных, животных и специалисты всяческих прикладных областей знаний помозговитей.
Экипаж «Снегиря» как раз и состоял из таких вольнонаемных специалистов, в которых нуждалась колония на Каллисто.
– Что, Каламес, скажешь? – спросил напарника Рыбаков.
– Да вот, дилемма у меня. Что сделать сначала: сходить в туалет или заняться трапезой, так как и того и другого остро хочу одновременно. Не поможешь решить?
– Как мне в детстве отец говорил… Как бы сформулировать… «Наполнять не опорожнять, так что можно обождать». Ну, ты понял… Согласен со мной?
– Твой отец был умным человеком?
– Так что же ты колеблешься?
– Недолюбливаю я эти пылесосы, – отвечал, поплыв по коридору по направлению к гальюну, цепляясь за скобы, Каламес. – Жду не дождусь, когда на место прибудем. Там сила тяжести хоть и впятеро меньше земной, но всё, хоть и медленно, вниз течёт и падает.
– Не трави душу своим натурализмом, котяра, – сказал Рыбаков, следуя за ним.
– От того же слышу, – парировал Каламес.
Четверть часа спустя с лёгкими душами, помывшиеся и побрившиеся, они вплыли в кубрик, чтобы отобедать.
– Как же я голоден! – провозгласил Рыбаков, набрасываясь на еду.
Каламес тоже не манерничал.
Громкое чавканье, урчание и утробные охи удовольствия сопровождали процесс поглощения пищи.
Насытившись и отдохнув, для завязывания жирка, бодрствующие члены экипажа корабля «Снегирь» приступили к выполнению комплекса необходимых мероприятий по мониторингу функционирования корабельных систем и текущего состояния здоровья, как своего, так и прочих членов экипажа.
Все системы функционировали нормально, а показателям состояния организмов спящих можно было только позавидовать, и дело оставалось за малым – позаботиться бодрствующим о собственном здоровье.
Как ни эффективны были кальцийстабилизирующие и антиатрофирующие препараты, членам экипажа, тем не менее, требовалось обязательное и ежедневные выполнение комплекса силовых упражнений. Для этого служил экзоскилетный тренажёр, в который занимающиеся по очереди влезали на пятнадцать минут, чтобы сделать подход. Подходов полагалось четыре – итого два часа на двоих из восьмичасового срока вахты…
– Уф! – только и выдохнул Рыбаков, заканчивая упражнение и извлекаясь из тренажёра, в этот раз он был завершающим.
Каламес коротал свободное время за монитором компьютера, на который транслировались данные с корабельного телескопа.
– И что там? – спросил Рыбаков, кивая на монитор и стирая полотенцем со своего тела шарики выступившего пота.
– Ничегошеньки, – ответил Каламес. – Четвёртый месяц летим через Пояс и ничегошеньки в поле зрения.
– А ты хотел чтобы, как в фантастических романах, космос камнями был бы набит? Расстояния между объектами Пояса – миллионы километров.
–Ой, спасибо тебе за очень познавательные данные, которые мне и без тебя известны, – съязвил Каламес. – Просто скучно. Без происшествий…
– А ты хотел бы, чтобы… Ба-бах!.. Столкновение с астероидом! Все системы отказывают! Я валяюсь без сознания… Нет, без башки, которая улетела в пробоину в корпусе… Ты же героически спасаешь корабль и оставшихся членов экипажа!
– Мне понравился эпизод с башкой, которая вылетает через пробоину, – оценил Каламес фантазию сотоварища.
– Рад, что тебе понравилось, – не моргнув глазом отвечал Рыбаков. – Крепись, всего-ничего до отбоя осталось. Представь только, как бы было, будь всё наоборот – на сон восемь часов, а шестнадцать на бодрствование?
– Я, пожалуй, тебя уже бы придушил к этому времени, либо свихнулся от общения с тобой, – отвечал Каламес.
– Ты, я вижу, несмотря на недавние занятия на тренажёре, полон энергии, – произнёс с иронией Рыбаков, и вдруг резким движением швырнул куда-то вбок от себя скатанный шарик из фольги обеденной упаковки.
– На!
– Ах же ты! – В Каламесе, казалось, распрямилась мощная пружина – так стремительно бросился он за блестящим шариком, ловя его. – Подловил-таки… – удручённо произнёс он под довольный гогот Рыбакова. – Рефлексы сами сработали… Я буду мстить.
– Валерьянки в блюдечке под нос мне подсунешь? – насмешливо спросил Рыбаков. – Чтоб я взалкал и залакал?
– Однако, наша гормональная перестройка даёт своеобразную побочку. – Каламес швырнул шарик фольги в утилизатор.
– Вот и используй её для сна, а не для ловли воображаемых мышей. Ты сейчас разве что не замяукал, – поддел его Рыбаков.
– А ты, как я вижу, вот-вот замурлычешь от самодовольства, – отбрил его Каламес. – Ишь, рот до ушей растянул. Чеширский кот да и только.
– Ладно, – сказал Рыбаков. – Повеселились и хватит. Пора ко сну готовиться. Гигиенические процедуры, отправление естественных надобностей, предсонный перекус, чтобы в ночные сомнамбулические дожоры не ходить, а там и наши кошечки проснутся нас сменять.
Каламес, ничего не сказав, молча поплыл, цепляясь за скобы в сторону гигиенического бокса.
Когда межпланетные перелёты длятся больше полутора лет, одних психологических мер, решающих проблемы психологической совместимости становится недостаточно. Человек попросту не приспособлен для длительного беспроблемного существования в безысходно-замкнутой среде в компании тех, кого он сам не выбирал. Конфликт, как решение возникающих и накапливающихся проблем, неизбежен. В итоге либо происходит гибель , либо выстраивается социо-этологическая структура коллектива, наблюдаемая у подопытных крыс.
Шесть крыс помещали в отдельный пустой бокс, во втором боксе была еда, а друг с другом их соединял тоннель, заполненный водой. Через некоторое время всегда происходило следующее: двое становились «главарями», которые грабили одну крысу, которая ныряла за едой и приносила её; ещё двое становились независимыми: сами плавали за едой и сами её употребляли и объединялись, чтобы отбиться от «главарей» и послать их по известному адресу; последнюю крысу, «опустившуюся», «главари» кормили своими объедками и совершали над ней регулярные акты надругательства.
Подобного в межпланетных перелётах допускать было нельзя.
Если нормальный человек – потенциальный носитель проблем и конфликтов, выход был один – из нормального на время сделать человека изменённого, который будет наименее конфликтен.
После долгих научных изысканий было предложено увеличение продолжительности сна с восьми до шестнадцати часов в сутки. За такой короткий период бодрствования человек попросту не успевает затеять серьёзный конфликт.
Решением стала временная имплантация железы, вырабатывающей гормоны, подобные тем, что вырабатываются у кошек, и благодаря которым эти животные спят две трети суток.
Проблема длительных межпланетных перемещений человеческих экипажей была решена. Две трети срока полёта во сне радикально меняло как восприятие времени, так и поведенческие характеристики. Экипаж делился на три части, чтобы поочерёдно, не мешая друг другу, отдельные группы могли нести вахту, не отвлекаясь на остальных.
Некоторые приобретаемые «кошачьи» повадки пропадали спустя какое-то время, после удаления импланта.
Плюсом ещё являлось более краткое субъективное восприятие времени, которое также снимало психологическую нагрузку на психику, оказываемую ожиданием.
– Эй кочешки-красавицы, вставайте! – постучал костяшками пальцев в стекло спального бокса Рыбаков.
Заходить внутрь было себе дороже. Общеизвестно, что страшнее кошки зверя нет.
«Интересно было бы посмотреть, как они будят Скоробогатова и Бубнова? – подумал Рыбаков. – Ни те, ни другие об этом не распространяются».
Дверь открылась и из неё выплыли две заспанные, коротко стриженные женщины – миниатюрная Сяо Ли и статная, грудастая блондинка Могрин.
– Ох и страшен вид только что проснувшейся женщины, – пошутил Рыбаков.
– А ты не смотри, – осадила его Могрин, обнимая за плечи Сяо Ли, спрятавшую от смущения лицо в маленькие ладошки.
– Да как же не смотреть на такую ужасную красоту! – снова сострил Рыбаков.
– Простите его, – сказал Каламес, – он так утомился за время вахты интеллектуально и морально, что уже не в себе и несёт невесть что. Его разум нуждается во сне.
– Оно и видно, – приняла извинения Могрин. – Ты согласна с ним, Ли?
Та, убрав руки от своего лица, согласно кивнула, и вдруг сладко и широко зевнула, грациозно потянувшись всем телом и растопыривая маленькие, тонкие пальцы.
– Да как же так можно?! – откровенно возмутился Рыбаков. – Вахту ещё не сдали…
И он, и Каламес, мгновенно заразившись от Ли зевотой, стали жмурясь и не прикрываясь широко разёвывать рты.
Полёт продолжался.