Шорты. Семнадцатый шорт-лист

Перед тем как скрыться, я бросаю взгляд на небо. Луна пока мертвенно белая, но лучше поторопиться. Зажигаю факел и ступаю в темноту прохода. Когда-то он вел меня здесь. Целовал, прижимая к холодным камням. Шептал пустые обещания. Сегодня я возьму все обещанное мне силой. Без проблем проникаю в замок. Благодаря ему, эти коридоры мне хорошо известны. Я передвигаюсь как кошка. Мой разум холоден, движения отточены. Я долго ждала этого момента. Последний […]

Сил уже не было, один инстинкт гнал Джеральда вперед. Ужас, холод и крики близких давно остались позади. Минуты превратились в часы, часы — в дни, дни — в месяцы… Казалось, сотни лет бежал он от теней прошлого, преследуемый светом луны. Сейчас круглый лик виновницы всех его бед багровел над холмом, где возвышался старинный особняк. Темный и жуткий, с остроконечным шпилем на башне. В здравом уме Джеральд ни за что не

Инна была поэтессой, но вместе с тем истерически боялась луны. Неизвестно, почему луну традиционно поэтизируют, наделяют лиричностью, приписывают влюблённым чтение стихов, вздохи и томления под лунным светом. У Инны даже тоненький нарождающийся серпик вызывал животный страх – сердце выпрыгивало, становилось трудно дышать, в сознании нарастала тревога. И только когда месяц скрывали облака, наступало облегчение. Стоит ли говорить, что в дни приближения полнолуния ясными вечерами девушка вообще не выходила из дома,

– Сань, идём уже. Нам Петрович завтра головы открутит. Поздно, вон смотри какая луна вылезла, — Игорь пытался уговорить друга вернуться в спортивный лагерь. – Чё ты ноешь? Петрович, спит он, или как вчера, тётку какую-нибудь обхаживает. Тренера не знаешь? Нам, может, только раз шанс выпал по старым катакомбам полазить. – Сашка по льду направился к немецкому форту, подсвечивая путь фонариком. – Не хочешь со мной, иди в лагерь. –

Самолет летит на запад, тяжело выгребая винтами против течения времени. Я возвращаюсь в родной город. Он лежит на болоте широко раскинув сверкающую шкуру. Я чувствую его астматическое дыхание. Город ждет окончания игры, из которой я обещал выйти, и вот возвращаюсь через тридцать лет нарушить обещание. Через пару часов я на конференции по урбанистике, среди развалин старого завода. Люди бродят среди стальных ребер его цехов и заползают в черепа разрушенных кабинетов.

Слухи стояли в деревне болотной водой. Храмовые духи снова принимали подношения. Барсучьи лапы уносили всё больше кур. Странная болезнь не пускала барскую дочь за порог. Неделю сменила другая. Надежду сменило отчаяние, готовое на любую награду. Лекарей потянуло в барский дом. Вечерний слух прошёл по деревне быстрее шелеста ветра. Нашёлся! Двери барского дома наконец выплюнули старика с необычайно высоким лбом. Шкатулка в сморщенных руках прижалась к потрёпанному халату. Удар дверей оставил

Момо тянется к миске, полной рыбьих голов. Они блестят рубинами. Будто холодные слёзы Шики. Палец, стриженный на три миллиметра короче, чем стоило бы, застывает почти коснувшись. Момо вертит головой: пыль пляшет в кровавых лучах, падает ему на лоб, через дырявую крышу и летит через голову, считая позвонки. Свет мешает. Момо никак не решится. Он шумно выдыхает досаду, прикрывая глаза. Надо бежать вместе. Через реку, сквозь лес. Дальше — в горы,

Пётр и Анна рисовали афиши в каморке на цокольном этаже старого Дворца культуры. – Петя, зачем клякс на ватмане наделал? – Пространство заполнил. Завтра буду писать от пятен к деталям. – А что в середине пусто? Композиционный центр должен быть выше и вбок. – Я люблю прямо в сердце, – простонал Петя. – Давай сворачиваться, а то голова болит. – Дать пилюлю? – Нет. Это из-за погоды. Дождь пойдёт, станет

Луна воцарилась в мрачном небе Ньюкасла. Ветер тревожно выл и хлопал ставнями окон. Дождь стучал в окно, будто моля о приюте. В зале фамильного замка собрались оставшиеся члены семьи Блэр. – Миссис Блэр, Чарли, Том. Мистер Блэр перед своей кончиной написал завещание. Я, как нотариус покойного, обязан Вам его прочесть. – Не томи, Дастин. – Надменно сказала вдова. – Все мы знаем, что для нашего любимого Хораса, семья всегда была

Мэри прятала волосы от посторонних глаз. Из-под чепца постоянно выбивались рыжие всполохи прядей – будто костёр инквизиции уже добрался до Мэри и лижет её бледное лицо. Волосы ещё можно было спрятать. Но веснушки предательски пылали на всём лице и шее, так что Мэри ходила с опущенной головой и не смотрела никому в глаза. Впрочем, прятаться не было смысла – местные итак знали единственную повитуху в деревне. В последние дни Мэри