Конкурсы

      Посвящается Аглае Александровне, преподавателю младших классов, ныне пребывающей на заслуженном отдыхе. Фиолетовые ручки на эмалевой стене «Вот и прозвенел мой последний звонок», – подумала Глафира Петровна, выходя из школы с большой охапкой цветов. Родная дверь грустно скрипнула на прощанье. Бывший преподаватель  улыбнулась этому скрипу как живой вахтёрше и даже подняла руку, чтобы помахать на прощанье. Но вовремя заметила смотрящих в окно коллег. «Лучше без лирики. Ещё подумают, что совсем […]

Не представляю, как люди живут без рук. Наверное, можно как-то наловчиться и привыкнуть… А вот с тем, что ты обманываешь близких и веришь им, зная, что обманывают тебя, свыкнуться сложно. Но сейчас не об этом. Я их продаю. По счетам платить надо, а продать больше нечего. Ну как нечего, допытывается мой друг и собутыльник Сэм. Можно оставить один глаз, одну почку… Много чего ещё во мне осталось. Да. Согласен. Может

Иоганн лежал на горе трупов. Над ним кружились вороны, под ним сочились гноем чужие язвы, его пальцы ощупывали холодную кожу чумных мертвецов. Ему почему-то было уютно лежать на этой огромной человечьей перине, только слегка мешало хлопанье вороньих крыльев. Сковырнув ногтем очередной гнойный струп какого-то бедолаги, Иоганн почувствовал движение под с собой. Ему на плечо легла ледяная рука – скрюченная, изъязвленная, с распухшими пальцами цвета спелых слив. Другая такая же рука

I. Дневник профессора Томаса Фаулера «Я каждый день смотрю на звезды. Телескоп уже порядком замызган, а на подоконнике появилась зарубка от постоянного трения с тубусом. Также на маленькой табуретке около штатива всегда лежит потрепанная тетрадка с закрепленной на странице ручкой, и стоит кружка с сухим пакетиком чая. Иногда мне хватало её на целую ночь, а в редкие моменты, например, во время метеоритного дождя или парада планет, я не мог брать

Фиолетовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине. Я проснулась утром и поняла – что-то произошло. Часы не светились, показывая время, телефон молчал и не подавал признаков жизни, и вообще вокруг меня была абсолютная тишина. Там, за окном моей комнаты, был полный вакуум тишины. Я встала и подошла к окну, меня поразила неподвижность всего вокруг. Деревья стояли, как нарисованные, не было ветра, щебета птиц, шума машин, поездов,

Тихий, уютный район, озарённый огненным солнцем, имеющий неподалёку широкое поле, усыпанное маленькими беленькими звёздочками. Я пробираюсь по тесным улочкам, как вор, чтобы не спугнуть царящую повсеместно тишину. Пьянящий запах цветов навевает тёплые и уже давно забытые воспоминания. Вот уже близится мой новый дом. Небольшая съёмная квартирка, где я и мой драгоценный друг проведём этот семестр, вновь. Я поднимаюсь по немного потрескавшимся ступеням, прохожу этажи, бесшумные, будто мёртвые, и вот передо

Всегда курю сигареты только до половины. Сейчас уже и не вспомню, откуда взялась эта привычка, но есть в ней определённый кайф. Не чувствуется горечь. То же самое и с чаем, и с жизнью. На счет последнего, не уверена. Конечно, днем я примерная жена, работник. Чудо – женщина, которая успевает всё и всюду, выглядит, если и не на пять с плюсом, то на твёрдую четвёрку. Главное, что улыбается и не жалуется.

Профессор Беркович приехал сегодня в клинику в самом хорошем расположении духа. Улыбаясь и здороваясь со встречным персоналом, он прошел в свой кабинет и вызвал помощницу – санитарку Лизу. Именно она находилась почти круглые сутки с самым важным пациентом клиники. И когда пышная добродушная женщина вошла в кабинет, Петр Иванович с надеждой и нетерпением спросил: «Как там наш Голощапов?»— Александр Сергеевич опять ночь не спал, — всплеснула руками санитарка. — Но