Сегодня ночью приснился сон, что с деньгами совсем швах, что надо вот в следующем месяце отдавать какие-то, а их нет и взять неоткуда, и такое ощущение опутанности, спеленутости, откуда никак не высвободиться. Проснулся, огляделся, ничего подобного, по крайней мере теперь, нету. Бедненько живем, но не ужас-ужас-караул.
Так вдруг отсюда, из этой спеленутости вспомнился Гамсун с его «Голодом». Причем не сама книжка – она прочно забылась, а сопереживание герою, который сам Гамсун и есть и который с неизбывным чувством голода перед витринами, наполненными всякой красивой едой, которая для всех, кроме него. Да, кроме него, потому он один во всем свете со своим голодом, и весь мир против того, чтобы ему поесть, и всему миру все равно, что он мучается и будет мучиться от голода, пока не умрет. Пока не умрет или не станет писателем, которому денежку дадут за писательство, и тогда он купит себе еды и еще чего-то, на что хватит денежек. Он стал писателем, и ему дали вовремя денежек, когда он еще не умер, а другие не стали теми, кому за их умения денежек дали . Они остались такими же одинокими в своем голоде перед витринами с красивой и такой близкой в своей совершенной недоступности едой и мучились. Пока не умерли.
20-е двадцатого века, советский Крым, куда поехали в уже начавшемся НЭПе отдыхать совработники, потому победили и имеют право. Там ждал всех образ рыночного изобилия и демонстративной сытости, которая доступна, но не всем, а у кого денежки. Туда скатились и тысячи беспризорников, выброшенные из домов-семей гражданкой и голодом. Там тепло и вымечтанная, обещанная сытость. Они собирались в стаи и атаковали торговцев, захватывая, что успеют, а остальное разрушая, разбивая, разбрасывая, уничтожая. Торговцы защищались и защищали свой товар, безжалостно их убивая, поскольку они были никто и звать их никак. После их собирали с улиц крючьями, как издохших бездомных собак, а потом хоронили за городом, складывая в общие с этими самыми собаками ямы и засыпали известью, чтоб не возникло эпидемий.
И виноват кто? Никак ведь не рынок, правда? Он же не злодей какой, он всех накормит, у кого денежки. Настоящие денежки. А у кого нет их и взять неоткуда, про тех пусть общество и государство думают, когда хотят и могут, но никак не рынок, который всем открыт, у кого денежки и только им. Ну еще тем, кому есть рынку показать такое, за что им там денежки дадут. Рынок, говорят, задает каждому обряд инициации, испытание на взрослость. Тоже и обществу с государством. Когда рынок они не трогают, даже беречь стараются, у них со временем денежки заводятся лишние, откуда можно кормить нерыночных.
Рынок беречь, потому там богатства много в одном месте собирается, которое хочется просто взять и денежек не платить. Пограбить – слово некрасивое. Пусть, потому есть теперь хочется, а рынок, мол, сначала чего-нибудь сделать должно, что он оценит и денежек даст. Или оценит и не даст. Тогда что? С голоду помирать? Только это несправедливо, а справедливо взять просто, потому что хочется. Хочется и все. Это же так по-человечески брать все всегда, что хочется и когда хочется. Если можется.
Эти «гамсуны» не могли просто взять, терпели несправедливость рынка в нищете, пока тот окреп, разбогател так, что с него можно нынче всех кормить, кому есть хочется. Просто так кормить у них, у «гамсунов».
Терпеть несправедливость в нищете, когда одним «рябчиков жуй», а другим с голоду помирай – это не для беспризорников. Да и вообще не для советских – не для того революцию делали. Против детишек беспризорных у рынка сил хватало, а против государства – нет. Никак, когда оно обещало рябчиков по справедливости на всех делить, а не по рыночному, за денежки. Только всем и сразу не хватало, значит, в очередь за ними, за рябчиками. Вместо рынка очередь – это по справедливости, надо только следить, чтоб никто без очереди, и всем, в конце концов, достанется. Если это «в конце концов» еще при жизни. Ну, а если кому не удастся дождаться, тоже ничего: быстрее очередь для других двинется. Значит, когда в целом посмотреть, с точки зрения общества и государства, 37 и другие годы, на него похожие, вполне себе позитивно выглядят, потому, которые громко одобряли, они рационально поступали, а не как придурки какие-то, идеологией одурманенные. Нет, как нормальные совсем люди в конкретных исторических обстоятельствах.
Потом очереди стали множиться, превращаясь «в сад расходящихся тропок», куда рынок не просто проник, но прочно там поселился, поскольку место в очереди – товар, спрос на который постоянно растет, в частности, из-за кампаний по борьбе с нарушителями очередности. То есть рынок оказался в самом центре демонстративной справедливости, подрывая, разрушая ее, намекая на то, что выковырнуть его оттуда, уничтожить можно лишь вместе со всеми людьми, чтоб кругом только мертвые с косами стояли, и тишина… Как у красных кхмеров.
То есть рынок отбился, отстоял себя, свое право быть даже там, в том мире, где он планомерно и решительно искоренялся. Справедливости пришлось-таки подвинуться, посторониться, чтобы место ему дать, откуда он мог поманить людей из очередей, из ожидания в деятельность, причем в такую, какую рынок оценит и денежек даст, поманить обещанием дать денежек сейчас, а не потом, в том самом «конце концов». Общество и государство рынок по-прежнему не любили, но терпели, потому полюбили его денежки, которые здесь и сейчас. Не любили, потому на рынке и около него вырастали люди, которые не хотели смиренно стоять в очередях. Им надо было не то, что дают там сегодня, а то, чего они хотят. Они разрушали ощущение справедливости самим своим существованием – они не нуждались в руководителях. Даже в справедливых руководителях, а это вообще уже в никуда. Потому руководитель нужен каждому нормальному человеку. Разумеется, справедливый руководитель, справедливый и мудрый. Человеку нельзя без руководителя, без его опеки, никак нельзя, с ним спокойнее. Даже если он и не мудрый вовсе, все равно с ним спокойнее, жить спокойнее, потому человек при нем никогда ни в чем не виноватый, а невиноватому всегда лучше, даже если ему совсем плохо живется. Он, ведь, совсем не виноват в том, что ему плохо. Это все они, руководители.
Рынок – тот из вредности тебе тычет, как ты ничего ему предложить не можешь, за что он тебе денежки. Он тычет, что это ты сам, именно ты не можешь, а это обидно. Очень обидно. Понятно, что так и хочется человеку закрыть его на фиг, нормальному человеку, который даже и готов важное делать, для людей важное, но не то, за что этот рынок денежки дает. Готов важное для людей, для общества, а оно денежки за это регулярные, уважение с почетом и вообще. Что есть важное, руководители решат. Они для того и есть.
Если без рынка никак, пусть будет, но людей дерзких, которые там родятся и вырастают и которые руководителей не уважают, их терпеть нельзя. Нет, ни в коем случае, чтобы всякие Маски и Безосы руководителей ни в грош и при этом богатством хвастали-кичились, да еще и с космосом в игрушки игрались. Нет, при правильном, справедливом порядке они давно бы уже рукавички шить учились. На зоне, чтоб почтением сумели проникнуться к руководству страны и общества. А с космосом и без них разберутся. Кого руководители на него поставят, те и разберутся.
Понятно, что скрестить рынок с очередью и при этом уважение и почтение населения к руководителям сохранить – это не просто, но возможно. Сингапур с Китаем – пожалуйста вам. И Россия старается тоже. В каком-то смысле. С рынком пока по-китайски не получается, но не все китайцы и не всё сразу. Не сразу, говорят, Москва строилась, а рынок тем более. Главное, поспешать вовремя, в такт, главное, чтоб рынок в законодатели не вырвался, командовать не стал, чтобы в целом порядок правильный, справедливый сохранялся и уважение к руководителям. Тогда нормальные люди, которые в очередях живут и которых всегда большинство, будут верить, что время их придет, будет, в конце концов, на их улице праздник, а если нет, то детки их точно доживут до счастья, потому как живут они правильно. Пусть бедненько, зато с руководителями надежно, как за каменной стеной. Кремлевской.
Мне сны эти глупые стали приходить, потому что я от руководителей от правильных отъехал, отдалился от них, а они надежду и опору дают человеку даже во сне. Или, больше того, они хакерам велели во сны проникать, чтобы наказать любого неправильного человека в любой точке мира так, чтобы никто никогда не догадался. Конечно, я сам-то почти правильный и никому потому не интересный, но вдруг я в эксперименте? То-то и оно.
31.05.2021
Мимоходности
Автор публикации
