Рассказ №12 Таксидермия

Эмили Хантер носила фамилию супруга вот уже месяц и по праву считала себя счастливейшей женщиной на свете. Подобно героине известного романа старшей из сестер Бронте, женщина сумела вытянуть счастливый билет, получив в придачу к беззаветной и чистой любви весьма немалое состояние, вполне удовлетворившее ее родителей и, к ее радости, заставившее младших сестер давить неискренние завистливые улыбки. Эмили признавала, что вовсе не отличалась красотой, как и исконно женской мягкостью характера или даже обворожительным умением мило молчать, но она, подобно ученым людям, всю жизнь посвятившим науке, упорно продвигала гипотезу о возможности обрести счастье и без них.
Ее заветным доказательством стал Чарльз. Прелестный юноша, с которым Эмили довелось увидеться на одном из званых вечеров, разделил ее обожание, признав вмиг вспыхнувшее между ними чувство обоюдным. Невыносимо долгое время по-детски секретные, а потом и совершенно открытые ухаживания спустя три года привели к союзу двух, к тому моменту, уже не подростков, но вполне взрослых и самостоятельных молодых людей, нерушимая связь которых была проверена годами и пришедшимися на них испытаниями. Лишь иногда, наблюдая за его руками, всегда подвижными в моменты оживления, которые иллюстрировали его веселые речи на балах, она ловила себя на мысли, что искренне не понимала, что Чарльз в ней нашел. В такие моменты ее опутывал липкий страх, томно отсчитывавший минуты до мгновения, когда он обернулся бы к ней с выражением ледяного безразличия, что встречалось у набивных животных тушек. Однако, вразрез с ее фантазиями, в реальности ее глаза всегда встречали его, наполненные совершенно живой теплотой, и все неизменно вставало на свои места. Вопросы о причинах и следствиях были попросту неуместны – они любили друг друга, и это было вполне исчерпывающим ответом.
Возвращение в родной Лондон после сказочного медового месяца, проведенного в солнечном Риме, казалось Эмили невыносимым. Она знала, что ожидало ее по приезде. Опять визиты к многочисленным родственникам, посещение вечеров и, в промежутках, бессмысленное коротание дней в ожидании Чарльза, потому что забить свое до крайности незанятое расписание встречами с подругами не представлялось возможным по причине отсутствия последних – никто не терпел ее скверного характера. Все это было для нее сродни пытке, и особенно мучительной она была потому, что всем этим приходилось заниматься с якобы беспечной добровольностью. Впрочем, Эмили не могла не обратить внимания на то, как даже серая и вечно мрачная Англия отнюдь не казалась такой уж серой и мрачной в присутствии улыбчивого супруга. Удивительно, как один лишь человек способен перевернуть весь мир другого вверх дном простой парой слов.
Приглашение на вечер у Браунов пришло в тот же миг, стоило молодоженам переступить порог собственного дома. Франц Браун был Чарльзу славным другом юности, и отказать ему тот не смел. Прочитав письмо, мужчина лишь хмыкнул, и вызывающе приподнял бровь, поймав на себе недоуменный взгляд супруги:
– Ну разве не прелестно? Ты только послушай, что пишет негодник! «Недавно в наше болото затхлой и чисто английской безвкусицы на свою беду угодила прелестная французская лань. Право слово, женщины милее я в жизни не видывал! Умом понимаю, что бедняжку необходимо вызволить из ловушки, покуда совсем не зачахла от скуки, но все не решаюсь спустить с нее взгляда и предпринять к этому шаги. Друг мой, того боле, я смею просить тебя задержать ее с нами – всякому известно, что женщины ищут историй, а кладези таковых более ценной, чем та, что надежно хранится в твоей светлой голове, не найти во всем мире. Развлеки же ее и заставь скрасить наше почетное женское общество жаб еще хоть на парочку недель – на других надежды нет».
– Какая пошлость, – Эмили не удержалась от презрительной гримаски, – с женой и двумя детьми следовало бы и мысли оставить об адюльтерах.
Вся затея показалась ей совершенно нелепой. Упрашивать чужого мужа побыть шутом для избалованной иностранной гостьи – такое достойным себя не нашел бы ни один мужчина, кроме влюбленного по уши дурака. Подобное ребячество было вполне простительно его трехлетнему сыну, но никак не великовозрастному отцу. Будь Эмили дамой хоть сколько-нибудь более благородной, точно не преминула бы сказать об этом его несчастной супруге. Однако Чарльз зачитал ей то, что предназначалось лишь для его ушей, а потому ее собственным долгом было уберечь его доверие. Пока рушились чужие семьи, она делала все, чтобы сохранить свою.
Невзирая на усталость после долгой дороги и слабые возражения со стороны нелюдимой Эмили, они прибыли в особняк точно ко времени ужина. Чарльза хозяин принял крайне тепло, его супругу – с вежливым безразличием, которое было встречено ровным кивком, и втроем они прошествовали в столовую, где и заняли свои места до окончания трапезы. Отсутствие нового и предположительно весьма симпатичного лица тут же бросилось женщине в глаза, и, будто читая ее мысли, Чарльз с игривой ухмылкой хлопнул друга по плечу:
– И где же твоя лань?
– О, она никогда не садится с нами за стол, – Франц беспечно развел руки, – Черт их разберет, этих женщин. Мэри увела ее в гостиную.
Эмили неосознанно прислушалась и, к своему удивлению, среди веселых голосов сумела различить тихое пение откуда-то извне стен столовой. Оно было неразборчивым и больше напоминало легкое мурлыканье – так обычно звучали люди, сосредоточенные на простом и приятном для себя деле. И сколько бы Эмили ни пыталась придраться, сколько бы ни искала изъяны, ей не удавалось отрицать очевидное – даже такие простые напевы в исполнении незнакомки звучали изумительно. И это лишь сильнее разжигало в ней раздражение – леди Хантер уже не любила ту, что даже не ведала о ее существовании.
Расправившись с ужином быстрее обычного, все проследовали в гостиную, будто бы повинуясь всеобщему порыву, – даже Эмили, неосознанно затаившая дыхание, с неудовольствием обнаружила себя среди других зевак. Впрочем, как она выяснила минутой позднее, интрига была излишня – загадочная иностранка была ровно такой, какой ее могла бы представить в своих самых ужасных кошмарах любая замужняя дама. Она была во всех смыслах идеальной.
Раскинув пышные цветные юбки по диванчику и откинув шелковые локоны за спину, она излучала ауру женщины, прекрасно ведавшей, что в любой комнате – будь то даже королевская сокровищница – главным украшением стала бы именно она. Гордая осанка, приподнятый подбородок, вздернутые бровки – все в ней кричало о ее знатном происхождении и, лично для Эмили, нашептывало о плохом нраве. Хантер сколько себя помнила терпеть не могла красивых женщин, а до одури прекрасных – таких, как эта – откровенно ненавидела. Она не переносила само то, что они собой олицетворяли – всю ту грязь и зависть, постоянную борьбу и ревность, мягкую и невесомую жестокость, что таил в себе женский мир. Все то, с чем пришлось бороться ей, и все то, что красотки всегда выигрывали без боя.
Негромко напевая странный меланхоличный мотив, одной рукой иностранка придерживала тушку колибри, другой – пришивала ее к белой шляпке, умело орудуя иглой. Эмили неприязненно скривилась. Современная мода на таксидермию вызывала у нее неподдельное отвращение. Ей было совершенно непонятно желание дам цеплять на себя чужие трупы вместо традиционных и вполне оправдывавших свою популярность драгоценных камней.
– Птица в ваших руках была умерщвлена лишь ради краткого развлечения богатой госпожи вроде вас, – не на шутку раздраженная, она и сама не заметила, как нарушила воцарившуюся в гостиной тишину, до этого прерываемую лишь слабым чарующим пением, – Разве это не прискорбно?
Будто очнувшись от забвения, иностранка, не поднимая глаз с вышивки, прекратила напевать и вместо того заговорила на чистом английском:
– Что мне за дело? – задала она встречный вопрос с веселой иронией, – Со временем, к любому из нас приходит осознание, что некоторым вещам необходимо покинуть мир живых, чтобы сохранить красоту. Мне нравится сама идея придания звериной тушке нового смысла эстетического характера. Если прелестное, но оттого не менее бесполезное существо обретает сам смысл существования сквозь призму смертности, то так тому и быть – пускай умрет во имя благости. Мертвые во всем лучше живых. Однако, позвольте осведомиться, с кем я, Адель Бланше, имею честь говорить?
Адель впервые подняла глаза, но их лазурь застыла вовсе не на собеседнице. Эмили видела, как иностранка, лишь бегло мазнув по ней взглядом, неотрывно уставилась на фигуру справа от нее с плохо затаенным интересом. В любом ином случае, ей не было бы до этого никакого дела. Она бы и бровью не повела, будь ее избранником кто угодно иной, но не Чарльз.
– Я Эмили Хантер, – с запозданием ответила женщина, проклиная себя за дрожь в голосе.
Впрочем, та едва ли заметила – ее внимание по-прежнему всецело принадлежало Чарльзу.
– Ну что за нелепый оксюморон, – Адель улыбнулась, обнажив ровный ряд белых зубов, – выступать за пацифизм с такой говорящей фамилией…
– Это фамилия моего супруга, и я буду носить ее невзирая на смыслы, которые она несет, – резко перебила ее Эмили, не на шутку встревоженная чужим поведением.
Одна мысль о том, что Чарльза могут забрать у нее даже после их клятв у алтаря, внушала ей ужас. Мысль о том, что это может по прихоти сделать любая миловидная прохожая, пробуждала в ней жгучую ярость. Впрочем, своей фразой Эмили сумела выбить женщину из колеи, наконец заставив ее посмотреть на себя.
– Ах, – только и молвила та со вздохом, – так это вы те славные молодожены. Что же, примите мои искренние поздравления.
– Ваша прямолинейность, как и всегда, не знает границ, милая Эмили, – с улыбкой вмешался хозяин особняка, метнув в нее гневным взглядом, – давайте не будем ссориться из-за различных мнений и займемся лучше чем-нибудь одинаково приятным для всех.
Пока Франц рассаживал гостей, не утруждая себя объяснениями, Эмили, глубоко задумавшаяся над причиной столь агрессивной ремарки, обнаружила себя в одиночестве. Чарльз, как сверх меры исполнительный друг, уже занял место подле иностранной гостьи. С дурным предчувствием, она двинулась к ним, ощущая, как неприятно подгибаются колени.
– Я прошу прощения за свою жену. Очевидно, что она вас чем-то ненамеренно расстроила, однако поймите, что Эмили вовсе не желала вам зла.
Он защищал ее перед этой женщиной. Не благоговел и не раболепствовал, а хотел лишь загладить вину Эмили за нее, зная, как это было для нее неприятно. Разум говорил ей, что волноваться не о чем. Неспокойное сердце трепетало иначе.
– Нет нужды извиняться, – спокойно отмахнулась Адель, выглядя, впрочем, весьма опечаленно, – едва ли вас кто-то предупреждал о том, что вам, только вернувшимся с медового месяца влюбленным, предстоит общаться с вдовой.
Эмили вздрогнула и всей душой пожелала, чтобы муж заметил, как ей не терпелось покинуть компанию этой женщины. Любопытный Чарльз, принеся соболезнования, потребовал подробностей.
– Мы всегда были до крайности беспечны в вопросах здоровья, – с грустной улыбкой пояснила Бланше, – нам думалось, что людям красивым и молодым нет нужды бояться холеры. Пятый наплыв заразы забрал моего несчастного супруга среди первых. Путешествуя по миру, я лишь коротаю время до тех пор, пока не встречусь с ним снова.
Кинув невпечатленный взгляд на растроганного Чарльза, Эмили не сумела удержаться от едкой ремарки:
– Но вы, при всем уважении, не выглядите скорбящей, – сказала она, критически окинув ее пестрые юбки.
– Эмили! – воскликнул мужчина, глядя на нее с незнакомой ей доселе досадой.
– Закономерный вопрос, – кивнула Адель, вот уже в который раз пропустив откровенную и злую издевку мимо ушей, – но ответ на него столь же прост. Он ненавидел черный цвет – едва ли он обрадовался бы, увидев меня в трауре.
Такие сантименты, как и вся Адель в целом, пришлись Чарльзу очень по душе, и мужчина оказался совсем не прочь по собственной воле провести вечер за беседой с ней. Тем более, что она была из тех женщин, что в знак признательности за свое развлечение стремились подарить его в собственном исполнении. И так, за ужин она успела и спеть парочку романсов, и сыграть на скрипке и даже побеситься на импровизированной сцене в роли леди Макбет, тем самым окончательно очаровав каждую живую душу в особняке.
Эмили, впрочем, испытывала перед ней отчаянный страх, никогда до этого не откликавшийся в ней с такой болезненной силой. В письме об Адель говорилось как о красивой безделушке, которой все в их кругу лишь докучало, однако сегодня она показала себя совершенно иначе, и причина тому не могла крыться в чем-либо ином, кроме Чарльза. Он чем-то тронул ее, и Эмили ничего не боялась сильнее ответного чувства с его стороны.
– Ты выглядишь поникшей, – сказал он ей по пути домой, – это как-то связано с Адель?
– Да, – откровенно ответила женщина, сжав руку супруга в своей, – она мне не нравится.
– Но ей нужна помощь, – возразил Чарльз, вопросительно заглянув ей в глаза, – бросать бедняжку одну в такой момент попросту жестоко. Разве ты способна на это?
Повторное согласие едва не слетело с ее губ, но Эмили вовремя остановила себя. Хантер знала, что Чарльз не заставил бы ее делать то, чего она не хотела, как и знала, что то же работало и в обратную сторону – он не отказался бы от новой подруги лишь по ее просьбе. А позволить ему видеться с Бланше наедине она не могла. Сам того не понимая, мужчина загнал ее в угол и вынудил ответить ровно так, как нужно было ему. Эмили улыбнулась ему той улыбкой, которой прежде никогда в его адрес не направляла – вымученной:
– Конечно, нет.
Чарльз, в свою очередь, тоже поспешил сделать то, чего никогда до этого не делал – он впервые не заметил фальши.

***

Их встречи с маркизой Бланше постепенно становились все чаще и из еженедельных весьма скоро, за парочку месяцев, перекочевали в ежедневные. Иногда Эмили казалось, что в браке их было трое и никого, кроме нее, это никак не смущало. Чарльз, конечно, относился к ней с неизменной теплотой и лаской, одаривал вниманием и заботой, сильно полюбившимися ей за последние три года. Но временами в его поведении мелькало что-то совершенно инородное – то было нечто невесомое, не поддававшееся описанию и невидимое глазу, однако Эмили нутром ощущала, как оно с каждой секундой все больше пускало в нем корни. Особенно ярко это проявлялось в его общении с Адель – он словно и вовсе становился другим человеком. Язвил там, где никогда бы не посчитал это уместным, фамильярничал с ней, как с давно знакомым товарищем, но при этом говорил высокопарнее, будто бы подстраиваясь под странноватый говор самой Бланше. Эмили ненавидела эти изменения всей душой, как и все, так или иначе имевшее отношение к Адель.
Сама же француженка, впрочем, отнюдь не разделяла ее чувств и, будто бы и вовсе не замечая открытой неприязни к себе, относилась к ней как к давней подруге. Она была до крайности дружелюбна и никогда не позволяла себе ни единого проявления агрессии в ее сторону, даже ответного. Но Хантер знала, чувствовала, что это было неискренне, как и все остальное в этой женщине.
– Эмили, душка, – приязненно обратился к ней Чарльз, за последний месяц совсем переставший обращать внимание на ее дурное расположение духа, – как смотришь на конную прогулку?
В груди болезненно затянуло.
– Но я не езжу верхом, – ответила она ровным голосом, спрятав от него глаза до того, как он заметил испарившийся оттуда блеск.
Если бы вообще заметил, нежно нашептывало сознание назальным голоском с французским акцентом.
– Вот как? – в его голосе читалось неподдельное удивление, которое, впрочем, очень скоро превратилось в давно знакомое сбивчивое извинение, – Господи, Эми, ну конечно же! Как я мог про забыть случай в Ирландии… Прости, радость моя, в последние дни я будто не я!
– И правда, – со вздохом кивнула Эмили, внутренне расслабившись.
Ей и самой часто стало казаться, что с Чарльзом творилось что-то не то. И она была более чем уверена, что знала, кто был тому причиной. Будучи натурой набожной и совершенно, без памяти, влюбленной в своего мужа и собственную убежденность в его святой непорочности, Эмили с каждым днем все сильнее уверялась, что всему виной колдовство. Иной причины и быть не могло.
– Тогда я скажу Адель, что завтра никакой езды, – весело отмахнулся мужчина, – пускай довольствуется походом в оранжерею.
И снова Адель. Адель, Адель, Адель. Как же Эмили от нее устала. Она была в каждом слове, брошенном ей супругом, в каждом его жесте – теперь куда более сдержанном – в каждом углу их чертового дома – эта гадкая ведьма. Не было ничего мучительнее, чем видеть ненавистную женщину каждый божий день в присутствии собственного мужа, убежденного в том, что перед ним не более чем невинная овечка, по воле злого рока оставшаяся без покорного пастушка. Чарльз был слишком добр, чтобы увидеть истину самостоятельно, и слишком уперт, чтобы позволить жене помочь ему открыть на нее глаза. О, как она мечтала о том, чтобы однажды Бланше просто исчезла из их жизни. Быстро и тихо, так же, как и появилась в ней, оставив их наконец только вдвоем. Эмили не нуждалась в посторонних, чтобы жить счастливо – ей всего лишь хотелось снова стать той единственной, кто держал в руках жизнь своего мужчины. Разве же это было порочным желанием?
– Главное, не забыть сказать ей об этом сегодня за ужином, – все продолжал Чарльз, заставив Эмили впервые за все их длительное и весьма тесное знакомство мысленно взмолиться, чтобы тот замолчал, – а то бедняжка расстроится, если узнает лишь поутру.
Хантер бы очень хотелось, чтобы та расстроилась. Как сильно бы ей хотелось, чтобы Адель расстроилась, да так, чтобы развеселить ее могла лишь петля. Впрочем, ей плохо удавалось представить, чем можно опечалить женщину, сумевшую полностью оправиться от потери мужа в тот же день, что ей встретился иной мужчина – едва ли такую легко было всерьез опечалить. Едва ли та вообще знала, что такое настоящее отчаяние или истинная любовь.
– Как считаешь, стоит ли брать к ней карты? Ну, пожалуй, я возьму – ты их обожаешь, уж это я помню.
Впрочем, планы на вечер имели обыкновение рушиться. Из родительского дома Чарльзу пришла телеграмма со срочной просьбой приехать – самочувствие его отца вновь критически ухудшилось. От Эмили, которую его семья не больно жаловала, присутствия не требовалось. Согласно установившейся между ними традиции, супругу единственного наследника вежливо игнорировали, ровно также не требуя от нее ничего взамен – не вполне нормально, но весьма удобно. Предоставив ее самой себе и пообещав вернуться до полуночи, Чарльз унесся из дому уже через десять минут.
Не сильно мучимая переживаниями за свекра Эмили посчитала это знаком свыше. Быть может, бог все же сжалился над несчастной и предоставил ей шанс поговорить со своей соперницей наедине? Если так, то она воспользуется им во благо Чарльзу – во имя их общего с ним блага. Она заставит женщину оставить их в покое, чего бы ей это ни стоило. Немного подумав и все же взяв с собой карты, Эмили тоже направилась за каретой.
В поместье тетки Бланше, у которой та и остановилась на время своего длительного визита в Лондон, Хантер бывала куда больше раз, чем ей самой бы того хотелось. Дом, в сущности, был полностью предоставлен Адель, потому что его хозяйка, которую никто из гостей ни разу не видел, предпочитала столичной суете размеренную деревенскую жизнь, и женщина вовсю пользовалась свободой, повсеместно приглашая пару к себе. В малую библиотеку, куда Эмили и привел угрюмый дворецкий, Бланше влетела уже через минуту.
– Ах, добрый вечер, Эмили! – молвила она с потрясением, попутно разматывая неудачно завязанный в бант нашейный платок поверх чайного платья, – Признаться честно, совсем не ожидала увидеть вас вне общества вашего достойного супруга. Впрочем, не поймите превратно, это весьма приятная неожиданность…
Адель болтала вежливую чепуху, продолжая при этом возиться с платком, издевательски выскальзывавшим у нее из рук при каждом новом движении. Цокнув в раздражении, она, спустя долгую минуту, сдалась и пренебрежительно откинула его на стол. Даже столь маленькой неудачи было достаточно, чтобы заставить Эмили внутренне ликовать – то первая трещина в ее идеальном фасаде. Хантер мечтала увидеть еще.
– Не желаете сыграть со мной в карты? – только и спросила она, уже выложив колоду на стол.
– Как дерзко! – с улыбкой воскликнула Бланше, радостно хлопнув в ладоши и присев за столик прямо напротив своей гостьи, – однако, откажусь – я не рискую тем, что уже мое по праву. Но, чтобы карты не пролеживали впустую, почему бы мне вам не погадать? Я в этом весьма преуспела!
Эмили неприязненно сощурилась:
– И на что же вы хотите мне погадать?
– На любовь. Я все же верю, что ее никогда не поздно найти, – веселым шепотом выдохнула Адель, будто бы не заметив, как опасно охладел воздух в комнате.
Волна ярости охватила Эмили с ног до головы. Она болезненно задрожала всем телом, мечтая лишь о том, чтобы эта гадкая женщина не могла говорить. Как было бы замечательно, если бы она больше не говорила – Чарльзу быстро бы наскучила та, с кем нельзя вести беседу. Впрочем, Хантер все же хотелось узнать кое-что от нее лично. Ответ на один лишь интересовавший вопрос.
– Зачем тебе Чарльз? – со скрежетом выдавила она сквозь сжатые зубы.
– Чарльз? – глаза Адель, будто бы и впрямь удивленной, потешно округлились, – Хотела бы я знать, что вы имеете в виду, дорогая.
– Не играй со мной. Тебе интересен мой муж. Я спрашиваю почему.
С губ иностранки слетел предательский смешок, который она тут же поспешила прикрыть утонченной ладонью. Когда же это не помогло и сорвался второй, а затем и третий, она оставила попытки успокоиться и открыто рассмеялась. Такой чистый и звонкий хохот Хантер слышала от нее впервые – видимо, в первый раз та смеялась при ней без фальши. Это был красивый звук, и Эмили его ненавидела.
– Чем мне интересен Чарльз? – сквозь хохот воскликнула Бланше, – Чарльз Хантер! Мне! Ха-ха! Решительно ничем, ma chère, совершенно решительно ничем!
Эмили пришла в бешенство. Двигаясь так, словно разум окончательно ее покинул, она, действуя на голых рефлексах, схватилась за первое, что притянуло ее взгляд. Бирюзовый платок будто сам с готовностью лег ей в руки – до того податливо и удушающе он обвился вокруг белой шеи внезапно замолчавшей Адель. Перевернув стол вверх дном, Эмили, ни на миг не ослабляя захвата, двинулась женщине за спину. Стоя к ней вплотную и грудью ощущая, как жизнь стремительно уходила из чужих легких, Хантер с приязнью чувствовала, как ее собственная вновь наполнялась свежими красками. Не обращая внимания ни на хриплые выдохи, ни на болезненную хватку на своем запястье, которая слабела с каждой последующей секундой, Эмили наконец позволила себе насладиться долгожданной эйфорией. Картинки возможного будущего, где они с Чарльзом, только вдвоем, без омерзительного мельтешения бирюзовых юбок где-то поблизости, вновь наслаждались обществом друг друга, вселяли в нее уже было забытую уверенность в завтрашнем дне.
Последний вздох, сипло сорвавшийся с чужих побелевших губ, стал для Эмили обещанием того, что отныне и навсегда с ними все будет хорошо. Скривившись, Хантер с отвращением оттолкнула от себя бездыханное тело, с готовностью повалившееся на пол.
– И кто тот дурак, что сравнивал тебя с ангелом? Видел бы он тебя сейчас, спутал бы с мешком картошки, – не дождавшись реакции, женщина игриво подопнула труп самым носиком дорогой туфли, тут же брезгливо одернувшись, – Так-так, и что мне с тобой сделать?..
Карниз выглядел прочным, и идея пришла крайне быстро. Немного отойдя и поразглядывав получившееся действо со всех углов, Эмили осталась собой вполне довольна. Самоубийство через повешенье на шторе было весьма стандартно. Банально, возможно, но отнюдь не плохо. Подняв глаза и обнаружив на себе померкший осуждающий взгляд покойницы, Хантер лишь окончательно убедилась, что все сделала правильно.
Затем она увидела карты. Те, разметавшись по полу, когда был перевернут стол, упали рубахами вверх – все, кроме одной. Восьмерка червей. Эмили лишь язвительно хмыкнула:
– Разлука с возлюбленным? Больше не наблюдается.

***

Проснувшись наутро в редчайше замечательном расположении духа, Эмили, не обнаружив подле себя супруга, тут же вылетела прочь из спальни, движимая желанием увидеть Чарльза. Тот нашелся в столовой, где он лениво допивал кофе и с интересом пролистывал томик Вольтера. Женщина присела на стул рядом.
– Разве его идеи тебе не противны?
– Рано или поздно, все мы сталкиваемся с необходимостью пересмотреть свои взгляды на жизнь. С годами и пацифист склоняется к насилию, – он поднял на нее издевательски веселый взгляд, как если бы что-то в ней ужасно его рассмешило, однако не стал распаляться.
– Как отец? – Эмили неловко перевела тему, решив, что заводить речь о насилии сейчас было крайне сомнительной затеей.
– Явно видывал лучшие годы. Старика перевезли в фамильную деревню, чтобы протянул хоть немного дольше. Впрочем, как по мне, это совершенно бесполезно.
Чарльз безразлично пожал плечами, и это показалось ей странным. Списав все на шок, вполне свойственный ее впечатлительному без меры супругу, женщина также не стала говорить о нем дальше – претворяться переживающей за чужого ей человека было глупо и лицемерно. Если Чарльз не страдал, то и она не видела причин.
– Надеюсь, твой вечер прошел достойнее моего.
– Не сказала бы, – легкомысленно отмахнулась Эмили, уже сочинив неплохую историю для следствия, – я не стала менять свои планы и направилась к маркизе Бланше, однако мы сильно повздорили, и меня выпроводили вон.
– Как неприятно, – сочувственно протянул мужчина, не выглядя при этом особенно расстроенным, – ну, сегодня и помиритесь.
Эмили нахмурилась:
– Но я не хочу ее видеть. Что именно ты не понял, когда я сказала, что в наших отношениях разлад?
– Не понял, почему для тебя это достаточная причина отказывать себе в удовольствиях.
– Откажи в удовольствиях ей – ничего проще и придумать нельзя.
– Не желаю так поступать, – весело, но с непоколебимой твердостью отрезал Чарльз, вновь не оставив Эмили выбора – на этот раз, впрочем, сделав это совершенно намеренно, – заедем за ней в четыре.
Что ж, думала она с облегчением, давай заедем, раз ты так о том грезишь, и посмотрим, в чьей компании мы оттуда уедем. Мысль о том, что дом чертовой Бланше ей предстояло увидеть, вероятно, в последний раз, наполняла ее радостным предвкушением, которое, впрочем, разумнее было бы скрыть.
Супруги подъехали к особняку ровно в четыре и были встречены по-прежнему невозмутимым дворецким в одну минуту пятого. Ста двадцатью секундами позднее из коридора эфемерно выплыла воздушная фигурка Адель.
– О, как я рада вас видеть! – привычно запела она, приветливо протянув ручку Чарльзу и вежливо улыбнувшись Эмили.
Хантер застыла на месте, не в силах вымолвить ни слова. Невозможно. Само то, что Бланше стояла перед ней в добром здравии, с открытым горлом без единого синяка и сломанной шеи и неприятно, отвратительно живая, было событием решительно невозможным. Неужели все, что произошло с ней вчера – все, что она сама сделала с ней вчера, – было сном? Но все ощущалось слишком реально, чтобы быть жалкой игрой воображения. Такие детали не могли просто присниться.
И, что важнее всего, что же делать теперь? Теперь, когда она уж было решила, что все кончено, как ей быть?
– Супруга сказала, что вы поссорились, – с игривым любопытством спросил Чарльз, шагая до экипажа с той, кто была, в глазах Эмили, не более чем живым трупом.
– Прошу вас, – со смехом отмахнулась от него Адель, – какой джентльмен стал бы совать нос в женские дела? Вы, мужчины, все поголовно воображаете, что мы – самые злопамятные существа на свете! Я, право, и думать об этом забыла. Эмили до того мила, что я не в силах держать на нее обиду.
– А на меня?
– На вас я могу злиться вечно! Вы страшный негодяй!
Их веселая перебранка продолжалась всю дорогу и действовала совершенно дезориентированной Эмили на нервы даже больше обычного. Ей было тошно видеть их вместе. Один только взгляд на улыбавшуюся вовсю Адель – и в ней поднималась волна кипящего гнева. Смотреть на них было невыносимо. Говорить с ними дружески – подобно смерти. Она не могла думать. Мысли разбегались в разные стороны, собираясь вместе лишь в одно предложение, которое она никак не могла выбросить из головы.
Что будет, если убить Бланше снова?
Ответ на свой вопрос Эмили получила через три дня, вновь решившись навестить радушно встретившую ее Адель в ночи. Раздобыть качественный яд оказалось не так уж и просто для человека, не имевшего в подпольном Лондоне связей, но и отнюдь не так трудно для того, кто располагал деньгами. Когда у той изо рта алой струей брызнула кровь, Хантер даже не сморщилась от того, как неприятно она застыла у нее на лице. Все неудобства сполна окупал вид безжизненно распластавшейся по полу Бланше, встретившей свою вторую смерть столь же жалко, сколь и первую.
Но каково же было ее удивление, когда та на следующий вечер радушно махнула ей в салоне.
– Я ведь убила тебя… – шепотом сказала она иностранке, дрожа всем телом от ужаса.
– Какая забавная шутка! – тихо отвечала Адель, перебиваясь на смех, – Вы только предупредите меня в следующий раз.
Удивление весьма скоро переросло в нешуточное раздражение. Дело было не в ней, Хантер знала это. Ее рассудок был в полном порядке, и все, что она переживала, было абсолютно реально – значит, то было колдовство! Но это не имело большого значения. Пусть даже она имела дело с ведьмой, пусть хоть с самим дьяволом, Эмили считала своим долгом закончить начатое. Ради Чарльза.
Открывшийся накануне сезон охоты предоставил ей эту возможность – Хантер сделала все, что было в ее силах, чтобы остаться с маркизой в лесу наедине. Та даже не успела испугаться. На прозвучавший в округе выстрел никто не обратил внимания. Краткий болезненный выкрик вслед за ним едва ли был кем-то услышан. Засмотревшись на ошметки мозгов, иронически красиво оставшихся на коре ближайшего дерева, Эмили перед уходом едва не забыла положить Адель в руку ружье – она вновь прибегла к попытке выдать все за самоубийство. Впрочем, та по обыкновению провалилась. Когда Бланше присоединилась к ним за ужином парой часов позднее, Хантер даже не нашла в себе сил удивиться – в ней лишь сильнее росло отчаянье.
Не помогало и то, как стремительно к ней хладел Чарльз. Эмили все меньше узнавала его – ей чаще стало казаться, что она говорила вовсе не с ним. Иногда, в хорошие дни, это был все тот же дорогой ее сердцу мужчина, который обожал играть с ней в карты и безнадежно проигрывать каждую из партий. Впрочем, теперь ее почти всегда встречал кто-то, кто смеялся над ней, когда она пыталась напевать их любимые романсы, и в раздражении закатывал глаза при упоминании бога. Кто-то, кого она хотела ненавидеть с той же силой, что и Адель, но не могла, потому что он по-прежнему был ее Чарльзом – иногда все еще был.
В тот вечер она застала его в гардеробной – мужчина небрежно швырял в одну большую кучу все свои черные вещи.
– Что ты делаешь? – хмуро спросила Эмили, прислонившись к дверному проходу.
– Хочу отдать на благотворительность. Я не надену этот гадкий цвет.
– Похороны твоего отца не позднее, чем через месяц, – безжизненно напомнила она, печально наблюдая за тем, как тот на миг замер, обернувшись на нее в недоумении, – неужели ты забыл?
– Вероятно, – просто ответил он, пожав плечами, – видимо, все же придется оставить один комплект…
– Оставь два, – вырвалось у женщины до того, как та успела себя остановить.
Чарльз смерил ее любопытным взглядом и, будто что-то для себя решив, вновь отвернулся, с легкостью с ней согласившись.

***

Эмили, обессиленная и совершенно потерявшая себя в тоске, вновь пришла к Бланше. Страшная кровавая рутина, от которой не было никакой пользы, кроме, пожалуй, приятного выпуска гнева, начинала действовать Хантер на нервы. За ее спиной уже был десяток попыток, каждая из которых, на первый взгляд, оканчивалась обнадеживающим успехом, и каждая из которых, в ретроспективе, безнадежно проваливалась. Эмили ужасно устала пытаться убрать из своей жизни женщину, всякий раз находившую самые невероятные способы в нее возвратиться, видимо, из простого желания довести ее до предела. У нее больше не было сил претворяться, что она способна одержать верх над самим воплощением зла.
– Ах, Эмили! – счастливо воскликнула Бланше, изящным ветерком влетев в малую библиотеку. Хантер ощутила гадливое чувство дежавю. Пора было заканчивать.
– Адель, – холодно уставилась на нее женщина, – исчезни из моей жизни, я прошу тебя. Прекрати издеваться надо мной. Я устала причинять тебе боль, заведомо зная, что она и близко не сравнима с той, которую способна причинить мне ты. Мы играем в две совершенно разных игры, но ты продолжаешь выигрывать. Я устала. Просто оставь нас с Чарльзом в покое и уходи. Пожалуйста.
Бланше молчала, глядя на нее с омерзительной жалостью в глазах. Эта богопротивная жалость и есть самая суть этой женщины, думалось Эмили, лишь она могла строить печальное личико каждый раз, когда намеренно становилась эпицентром чужой трагедии.
– Милая девочка, – только и сказала Адель спустя долгое время дрожащим голоском, – до чего вы несчастны.
– И впрямь, – впервые за долгое время, Хантер была с ней согласна, – но это все еще можно исправить. Верни мне моего Чарльза.
Бланше лишь вздохнула, опустив глаза в пол. Это простое действие отчего-то подняло в Эмили волну тревоги, как если бы сейчас ей предстояло узнать что-то, чего она никогда не желала бы. Внезапно, женщина поймала себя на мысли, что ей отнюдь не хотелось слышать от нее ничего, но слова уже соскользнули с чужих губ:
– Как же вы не поймете… – едва различимым шепотом произнесла Адель, – что просите у меня невозможного – Чарльз мертв.
Дышать стало крайне трудно. В глазах потемнело, и в груди возросло это ужасное давящее чувство. Краем сознания Эмили слышала, как Бланше торопливо вызванивала слуг, однако женщину мало заботило ее самочувствие. У нее не было времени на панику – слишком многое все еще было ей неясно.
– Адель, – просипела она, насильно вырывая себя из предобморочного состояния, – зачем ты мне лжешь? Я говорила с ним вчера…
Пускай лишь частично, но это было правдой. С человеком, крайне с ним схожим, она и впрямь вчера говорила. Эмили имела несчастье беседовать с ним ежедневно. Но когда она по-настоящему говорила со своим Чарльзом женщина уже не могла вспомнить, сколько бы ни напрягала память. Голова разболелась с новой силой.
Бланше, отвлекшись на пришедшую в себя Хантер, вновь присела к ней. В ее взгляде не читалось заботы, но Эмили в ней и не нуждалась – от нее ей нужны были лишь ответы.
– Вы и впрямь ничего не понимаете… – с легкой досадой запричитала Адель.
Иностранка отстраненно наблюдала за тем, как горничная протягивала женщине стакан воды, который та, не совладав с дрожавшими руками, со звоном бьющегося стекла уронила на стол. Горничная уж было потянулась прибрать беспорядок, однако Бланше жестом остановила ее, попросив занять место у стены, где уже находилось несколько безмолвных слуг во главе с дворецким.
– Чего я не понимаю? – со злостью выплюнула Эмили, подняв на нее совершенно безумный взгляд.
– Того, что вы волоком волочитесь за моим мужем, навоображав себе невесть что! – Адель вспылила впервые за все время их знакомства. Впрочем, она крайне быстро взяла себя в руки, и на место раздражению пришла усталость, – Видит бог, я старалась терпеть вас и ваши ужасные выходки. Я не поправляла вас, когда вы называли Чарльзом того, кому это имя не принадлежит. Я даже уговорила моего благоверного потворствовать вашим маленьким ненормальным порывам в угоду поддержания вашего хрупкого рассудка – то, видимо, было зря. Больше я так не могу – вы выжили из ума, и я вас боюсь. Вы опасны для других и для него.
– Я никогда не причинила бы ему вреда, – честно ответила Эмили, не поверившая ни единому ее слову. Она знала, что не являлась сумасшедшей. Единственной из них двоих, кто не в ладах с собой, явно была не она. – Бойтесь лучше за себя. Я могу убить вас снова.
– Да, – просто согласилась Бланше, впрочем, никак не комментируя неаккуратно проскользнувшее в диалоге «снова», – и лучше уж я, чем кто-то другой, не думаете? Можете попробовать, если вам станет легче, но держите в уме, что это ничем вам не поможет.
Эмили в ответ лишь хмыкнула.
– В любом случае, – спокойно продолжала Адель, – я вынуждена сообщить вам, что мы с супругом вас покинем. Ваша компания становится невыносимой, и он начинает злиться. И я, признаться честно, тоже – третье лицо в виде вдовы в браке и впрямь излишне.
У Хантер закипала кровь, а осколки стакана на столе сверкали с ослепительной красотой:
– Хочешь сказать, что собираешься так просто забрать у меня то, что принадлежит мне? – дрожащим от ярости голосом прорычала она.
– Нельзя присвоить себе жизнь человека, – назидательно нахмурилась Адель.
Схватившаяся за самый крупный осколок Эмили с готовностью поспешила оспорить. Не обращая внимания на крики женщины, Хантер безостановочно вонзала кусок стекла всюду, куда только могла дотянуться – грудь, живот, горло, лицо. Никогда еще чужая кровь на руках не ощущалась так приятно. Никогда еще чужие постепенно затихавшие вздохи не возбуждали в ней таких восторгов. Когда же они и вовсе прекратились, Эмили залилась искристым счастливым смехом.
Эйфория окончилась в тот же миг, когда она вспомнила, что была в комнате не одна. Резко оборвав истерику и застыв на месте, Хантер медленно перевела мрачный взгляд на неподвижно стоявших у стены слуг.
– Что за черт? – шепотом спросила она, тяжело сглотнув.
Эти люди привели ее в ужас. Эти люди, равнодушные и безмолвные, безучастно наблюдавшие за смертью собственной госпожи с неадекватно отсутствовавшим видом – были ли они вообще людьми? Ощущая, как к горлу неотступным комом подкатывала паника, Эмили, не найдя ей иного выхода, кинулась прочь из библиотеки, впервые с начала ее персонального кошмара всем сердцем желая, чтобы все это оказалось сном.
Но не успела она и шагу ступить за дверь, как на ходу врезалась в высокую фигуру, в тот момент, напротив, направлявшуюся в помещение. До этого всем телом дрожавшая Хантер вмиг успокоилась, выкрикнув спасительное:
– Чарльз!
Однако один взгляд на его лицо – на то безразличное выражение, которое ее муж никогда бы к ней не обратил – дал понять, что она ошиблась. В этом незнакомце, что некогда был ей супругом, от Чарльза не осталось ничего, кроме лица.
– Нет, – она в страхе отшатнулась от него, вновь возвращаясь в ненавистную ей библиотеку, – ты не Чарльз.
Мужчина с его лицом равнодушно обвел глазами помещение, на секунду заострив внимание на трупе. Лишь после этого он скучающе обратился к Эмили:
– С моей стороны было крайне невежливо находиться от вас в непосредственной близости в течение долгого времени и даже не представиться, – с едкой иронией, он улыбнулся ей той улыбкой, что не держала в себе ни капли дружелюбия, – что же, давайте знакомиться, леди Эмили. Меня зовут Рин Бланше. Та достойная женщина, что вы имели честь убить столь безобразным образом, – моя дражайшая супруга.
Адель привстала на локтях и, с благодарностью приняв заботливо протянутый ей мужем платок, принялась оттирать с безупречного, без единой царапинки лица кровь:
– Я не нуждаюсь в представлении, дорогой.
– Мне только в радость вновь иметь право говорить о тебе так, – значительно теплее ответил ей Чарльз.
Рин, мысленно поправила себя Эмили, теперь уже решительно ничего не понимая.
– Боюсь, мы совсем смутили сознание нашей пташки, – весело воскликнул Бланше, в отличие от жены совсем не пытавшийся скрыть своей крайне низкой озабоченности по этому поводу, – Видимо, придется немного ее просветить. Прошу, леди, присаживайтесь.
Вне себя от страха, Хантер, за неимением лучшего варианта действий, покорно уселась в кресло. На полу она заметила уже знакомый ей осколок стакана, чей блеск едва ли был заметен в луже крови, и поспешила поднять его, крепко сжав в тут же занывшей от боли ладони. Две пары глаз, внимательно за ней наблюдавших, проследили за ее движениями, однако их обладатели оставили эту вольность без комментариев.
– Что стало с моим мужем? – тут же задала главный вопрос Эмили, не намеренная ожидать пояснений от эксцентричного нерасторопного мужчины.
Тот зевнул, в ответ кинув равнодушное:
– Мертв.
Задушив в себе рыдания, Эмили продолжила напирать с вопросами:
– Почему?
– Две души не могут сосуществовать в одном теле, – вежливо вмешалась Адель, поднявшись наконец с пола и присев подле мужа, – они борются до тех пор, пока одна из них не уничтожит другую.
– Значит, победил Рин? – вздрогнув, выдавила Хантер.
– Рин – лишь одно из моих многочисленных имен, – пространно хмыкнул мужчина, – под этим знали прошлое тело, в котором я обитал.
– Боюсь, нашей гостье это не очень интересно, – с любящей улыбкой вставила маркиза.
– Но почему Чарльз?! – сквозь слезы спросила Эмили у той, кто был виноват во всех их с мужем бедах, – Что в нем особенного?
Адель кинула на нее тот жалеющий взгляд, каким окидывали деревенских дураков:
– Я ведь уже говорила. Чарльз Хантер – человек, что решительно ничем не выделялся, в нем не было ничего особенного. Ему всего лишь не повезло иметь лицо крайне схожее с тем, что носил мой муж еще в своей первой жизни. Каждый раз, когда его тело приходит в негодность, мне приходится подыскивать ему новое, и это всегда один типаж мужчин. Вы никогда не задумывались, насколько они везучие? Эти пустые, ни на что не годные пародии на людей умирали во имя красоты любви! Чем не живой пример величия таксидермии?
– Да кто ты вообще такая, чтобы решать, кому умереть во имя твоей жалкой любви?! Как ты смеешь? – с яростью выплюнула Хантер.
– Вы ведь уже сами ответили на свой вопрос, и не раз! – Адель со смехом хлопнула в ладоши, – Я есть ведьма, есть дьявол и есть само воплощение зла! Я не властна над чужими судьбами, но мне и не нужно разрешение, чтобы отнять жизнь и отдать ее на блюде другому. Впрочем, за себя не беспокойтесь. Если вы сейчас утрудите себя подняться с этого дивана и покинуть мой дом, чтобы жить дальше, то я обещаю вам, что вы получите покойное тело своего мужа назад. Лет через двадцать.
– Как мило с твоей стороны, – лениво протянул Рин, с удовольствием поймав на себе ее мягкий, но осуждающий взгляд.
– Я не терплю лишних жертв. Если можно ограничиться одной, то это очень приветствуется. А труп Чарльза Хантера пусть станет маленькой компенсацией с нашей стороны.
В Эмили вновь поднялась бессильная ярость. Это было хорошо знакомое ей чувство, призывавшее ее к насилию, которое, в итоге, всегда неизбежно заводило ее в тупик. Но на этот раз, Хантер знала, что нужно делать. Черта с два она стала бы покорно ждать того, что можно было получить уже сейчас. Поудобнее перехватив осколок, она поспешила направить его в сторону совершенно не ожидавшего этого Рина. Но ее фигурка так и застыла прямо над ним с оружием в руке, и это секундное промедление стоило ей всего. В следующий момент в библиотеке раздался громкий хлопок, разнеся по комнате кровавые ошметки. Место, где только что была голова, пустовало. Безжизненное тело Эмили повалилось на пол.
– Ну вот, о чем я и говорила тебе, – цокнула Адель, в раздражении стирая с глаз кровавую кашу, – эта женщина совершенно не в себе. Куклы, приберитесь здесь.
До этого все также стоявшие без движения существа в обличии людей покорно принялись за дело, за ноги потащив труп к выходу, за которым по ковру некрасиво тянулась алая полоса.
– Ну и зачем тогда было ее убивать? – со вздохом спросил Рин, притянув супругу к себе и уткнувшись носом ей в волосы, даже не поморщившись от гадкого запаха, которым они пропитались, – Кинули бы ее в больницу для душевнобольных, и дело с концом.
С готовностью прильнувшая к нему женщина весело рассмеялась:
– Вы, люди, такие жестокие! Любой, кто потерял смысл жить, молил бы о смерти! Она – есть милосердие, достойное зависти. Тебе не понять, ведь из нас двоих, именно тебе везет умирать каждый раз, пока я оказываюсь той, кто льет горькие слезы одиночества в мире живых.
– Не ставь мне в укор мою собственную человечность, – с иронией отвечал он, – В конце концов, лишь она отличает меня от набитой пухом птичьей тушки.
Красивая цветастая колибри из животной коллекции, давно забытой на дальних полках библиотеки, хитро блеснула мертвыми глазками.