Рассказ №19 Батюшка

Глоток. По телу разливается приятное тепло. Хруст. Малосольный огурчик прекрасно справляется с ролью закуски.
– Смотри, Степан, опять батюшка мирским трудом балуется! – обратился к своему товарищу мужик, тыча пальцем в сторону покосившейся избы за забором. В другой руке он сжимал луковицу, и уже через мгновение впился в нее остатками своих зубов, после чего вытер усы и бороду об рукав рубахи.
– Михайло, а хрен ли ему еще делать? Храм мы всей деревней ставили, бабы его наши прикармливают, чтоб с голоду не помер… – секундное молчание, чтоб прожевать кусок хрустящего ржаного хлеба. – А ведь еще пару лет назад в дурачках ходил, косу от метлы отличить не мог.
– Ой, вам лишь бы кого-нибудь оговорить! – вставила женщина, выглянув из окна над головами мужчин.
– Эй, цыц, баба! Лезешь не в свое дело. Лучше хлеба да соли подай! – мужчина, что жевал луковицу, махнул рукой в сторону своей жены, и наполнил стаканы пшеничным самогоном. – Будем, Степан.
И снова тело наполнилось теплом. Захрустели огурчики и лук, соль осыпалась с хлеба на рубашку и бороду. Чиркнула спичка и через мгновение в окно над их головами потянул табачный дым.
– Я так скажу, Степан, что поп, что баба – все нужны! – продолжил Михайло, но чуть тише, чтобы жена не услышала. – Бывает так неспокойно на душе, смотришь за горизонт, а он весь кроваво-красный. Думать сразу что-то дурное начинаешь. Бабе не расскажешь, засмеет. Куда пойти выговориться?
Глянул Михайло в сторону храма, перекрестился.
– Вот и идешь к батюшке. Разницы нет, был у нас Алексий, а теперь Димитрий, что изменилось? Ну не от миру сего, а как выслушать, так меняется сразу. То на тебя, то в небо глядит, губами шевелит. И вроде в пустоту обращается, а душе легче. И горизонт уже не страшит, и ночь уж не такая темная.
Так в тишине и докурили папироски.