Рассказ №6. Еще один последний выбор

Я знаю, что никого не осталось… уже 4 дня и 21 час, потому что будильник все еще звонит каждое утро в девять. Я лежу с открытыми глазами, понимая, что будь все это неделю назад, душу бы продал за такую возможность – никуда не идти. А теперь я просыпаюсь в шесть и не встаю до девяти, чтобы не переделать все дела до вечера и чтобы не пришлось маяться от безделья потом – это куда хуже. А сейчас я будто даю себе роскошь спать столько, сколько хотел раньше. Да и радость от долгожданного подъема куда больше, чем от обычного. Встаю и с полуприкрытыми глазами иду в ванну – это прекрасный обряд, который повторяли миллиарды людей, наделив его невероятной силой. Обязательно только из постели, сонные, плелись затемно или засветло, в разных местах и временах. Но вот я здесь. Вон та щетка может быть использована как микрофон. Наверняка великие певцы и певицы тренировались даже в ванной, и конечно же с щеткой – ну а с чем же еще? Я никогда не мог петь в душе – только перед зеркалом в ванной, и они наверное тоже, чтобы видеть себя и чтобы вода не заливалась в рот, нос, глаза и уши.

На выходе из ванной я услышал кошек под окнами – они быстро поняли, кто теперь будет их кормить вместо прежних хозяев и стали требовать свое сразу после первой кормежки. В такие моменты я ощущаю себя истинным кошачьим королем, когда выглядывая из окна мансарды вижу многоцветный, многоголосый и очень хвостатый ковер. Но сначала надо позавтракать самому. Чинно, с гордостью всей человеческой расы, я постелил на колени салфеточку и, уже орудуя ножом так, как это принято в высшем свете, принялся за пакетированное мясо и выращенную уже вареной чечевицу. Когда с чечевицей было покончено, коты изнывали от нетерпения, мяукали и терлись о дверь так яростно, что мне стало страшно за нее. Выходить туда точно небезопасно. Но и оставить живность без еды никак нельзя. Я прошелся по магазину в поисках музы. Музы не было, но была веревка. С десятой попытки обвязав ее вокруг тазика из пластика нового поколения так, чтобы та не соскальзывала, я насыпал корма и осторожно спустил посудину из окна. Поднялся страшный шум, но через несколько секунд было слышно только как когти царапают дно. Еще несколько раз повторив процедуру я почувствовал скуку и решил, что до вечера коты доживут, а так и мне будет чем заняться.

Хочется, чтобы случилось что-то особенное. Может, пора? Давно хотел куда-то поехать, уже года три как, да то денег нет, то времени, то границы закрыты. Далеко я конечно уже теперь не уйду – на автопилоте ехать или лететь одному скучно, но вот угнать велосипед и доехать до долины будет вновинку.
Кинул в чехол от скрипки нож, хлеб и сыр и, собравшись с духом, скатился на первый этаж по перилам. Разогнав кошек брошенной на сто метров от крыльца куриной тушкой я беспрепятственно вышел из дома. Можно было взять велосипед в магазинчике со старым хламом, но до него идти минут сорок. Как тихо. Я никогда не занимался угоном, и думаю, это мой последний шанс, данный свыше. Оглядываясь по сторонам без всякой на то нужды и насвистывая придуманную только что мелодию подошел к единственной в городе велопарковке. Велосипед с широкой сидушкой и розовой корзинкой выглядел куда более удобно, чем спортивный: с узким седлом, огромным рулем, кучей рычажков, мониторами и собственным разумом. Да и молочница, в отличие от мясника скорей всего не стала бы мне мстить за взятый на полдня велосипед, да еще и для такого важного дела. Не сомневаясь больше я вытащил велосипед и неуклюже перекинул одну ногу и… упал не проехав и сотню метров. Если бы не больно впивавшаяся в ногу подножка, лежал бы так и лежал – чего еще надо? Тень Лимонного Дерева и мягкая трава. Милая, дорогая Серпентина! Нехотя поднявшись я снова сел на велосипед, может, мне повезет, и одного падения хватит? Вот уж город будущего – ни многополосных дорог над головой, ни стекла и камня повсюду. Только переместившиеся под воду заводы, экологичное производство и чистые города и культ Дерева.
Дорога, в центре города старательно вытертая поколениями прохожих, ближе к окраине была вся щербатая, и от того еще более милая для меня. Колеса попадали в трещины, и я подскакивал на каждой, стараясь собрать побольше. Приятно плюхаться на мягкое сиденье, не то что на жесткую косточку. Но и мостовая скоро кончилась, началась песчаная дорога и пришлось налечь на руль, чтобы ненароком не упасть. Высокие Деревья устремились в самые небеса и не давали увидеть поля, но можно было смотреть на облака и думать, что это равнины в снегу. Попав на очередной ухаб, я задел звонок и сам вздрогнул от его пронзительности. Оранжево-голубая птица недовольно на меня посмотрела, но говорить ничего, наверное из жалости, не стала. Хотя могла бы и поговорить – сейчас-то не с кем, так что мне и поругаться с ней было бы в радость.
Деревья расступились, и я выехал в огромное со всех сторон море, местами золотое или зеленое. Вот, это нечто особенное здесь, на этих холмах, я точно знаю. Мягкие небольшие подъемы и спуски были похожи на волны, а злаки колыхались на ветру как водная гладь. Я скатился по склону и уселся прямо на поле, скрывшись с головой среди растений. Ничего не видно дальше вытянутой руки. Бутерброд с толстым куском сыра и крошащимся хлебом получился очень вкусным, но быстро кончился. Когда ничего не видно кроме небольшого клочка неба, кажется, что даже если за тонкой золотой стеной пропасть, это ничего не меняет, потому что в таком месте бояться как-то не получается. Будь у меня с собой скрипка, я бы точно что-то сыграл. Но скрипки не было, и я улегся на согретую днем землю. Глаза закрывались, сердце билось как-то медленно. Сморило приятное тепло и шелест, открыть глаза теперь казалось сложнее, чем написать шедевр, и я медленно отходил в свой собственный мир.
Кто-то постучал о ствол дерева на вершине холма, да так отчетливо, что я услышал это находясь у подножия. Мгновенно вынырнув из дремы, я высунулся из золотого моря, но никого не увидел. Снова уплыть в себя уже не получалось, волшебное предвкушение того, что ждало меня на этих холмах исчезло, и я побрел назад вверх, ведя велосипед за руль. Забравшись на вершину к песчаной дороге я оглянулся, а море уже покраснело под закатным солнцем и зашумело под налетевшим сильным порывом ветра. Никого, конечно, не было.

Я возвращался в город, когда солнца уже не было видно, а фонари осветили город мягким светом. Непривычно идти по обычно полным народа улицам. Можно представить, что я сбежал с последней пары, и теперь вот так краду по праву принадлежащую тем, кто закончил пораньше, их вечернюю прогулку. Ожидание какого-то дорожного чуда только усилилось. На другой стороне улицы замигала неоновая красно-фиолетовая вывеска ресторанчика вьетнамской лапши. Может, здесь меня ждет то, что я не нашел на холмах? Захотелось есть, все же шутка ли проехать пятнадцать километров в одну сторону и еще столько же в другую, и перекусить только бутербродом с сыром. Я перешел дорогу и, оставив велосипед у магазина, зашел в полумрак заведения.
Выключатель оказался слева, но нужды в нем не было, – лампы по всему помещению замигали и вскоре осветили небольшую комнату с четырьмя столами. Справа высилась стойка продавца и ряд жестяных контейнеров под стеклом. Хорошо, что контейнеры самоохлаждаются – не то проще было бы удавиться, чем терпеть запах тухлятины повсюду. Я занял место покупателя и окинул взглядом ассортимент забегаловки. Очевидно, что ничего сложнее, чем разогреть готовое блюдо, я сделать не смогу, поэтому и ничего кроме лапши мне здесь не съесть. Перейдя на другую половину зала, зайдя за стойку, я стал сам себе услужливым продавцом.
На окне виднелась наклейка, запрещающая ставить вещи на подоконник, и поэтому я туда сел. Лапша была хорошая, сочная, было почти не заметно, что она не сегодняшняя. Оставить грязную посуду в раковине или уж тем более на столе я никак не мог, да и вода была мягкая и приятная рукам.
Когда я вышел из ресторанчика и взялся за руль, свет почему-то не погас сам. Уже отставив велосипед я хотел было пойти и выключить свет, но тот уже погас. Вывеска осталась гореть, на улицах уже мерцали и другие. Где-то дымились блюда, ждущие, когда их подадут; призывно сияли витрины на любой вкус: и шляпки, и краски, и безделушки. Часы на ратуше пробили восемь, я поднял голову. Улица напрямую вела к главной площади города, и с этой точки прекрасно было видно представление на часах, которое устраивалось каждую неделю. Овечка обратилась прекрасной феей, а из-под горы вылез принц гномов. Через несколько секунд все закончилось и я снова был на пустой, но совсем не казавшейся таковой улице. Как будто все жители отошли на минутку и вот-вот вернутся. В лавке часовщика застучали разноголосые механизмы, опаздывающие, но старающиеся добить начало девятого часа. Теплый воздух приятно омывал лицо, я поспешил к черному входу под мерный стрекот колес. Рядом затрусила Фредди, несмотря на пропущенный завтрак довольная до ужаса. Другие кошки уже толпились перед парадным входом, но я, не обремененный муками совести и уже не разделяющий их страстного желания поесть, высыпал мешок корма на площадь перед домом прямо из окна. Оголодавшие звери накинулись на еду. Фредди цивилизованно терлась о ноги, хоть ей и перепала только порция из того же мешка,что и другим ее собратьям. Однако кошка ела из собственной миски и кажется, это эфемерное превосходство ее вполне устраивало.
Я поднялся под потолок, в свою комнатку. Включать свет не хотелось, я немного постоял в темноте, глядя на город и почти ничего не чувствуя. Потом зажег ароматическую свечу, чтобы был хоть какой-то свет.
На этот раз стук раздался из ванной. Я помнил, как стук вытащил меня из моря, такой же мерный. Как объяснить.. вроде бы в стуке нет ничего особенного, но слыша его второй раз, я понимал – что-то тут не так. Стук о дверь это мелочь, условность, придуманная человеком для сохранности его личного пространства – это правда ничтожно по сравнению с глобальными катастрофами, мировыми войнами и вообще всем. Но сейчас… я готов был заплакать, слыша его, потому что плевать кто именно стучит – это настолько человечно, что я верю в существование кого-то близкого ко мне по разуму за этой дверью в ванной. Это точно оно. То, что было на холмах и почудилось в забегаловке, я уверен.
Но если сейчас я открою дверь, насколько я буду разочарован, обнаружив там ветку денежного дерева, что мерно постукивала под порывами ветра?
Я заключил такую маленькую сделку с судьбой, которую все совершают в тайне от остальных, по наитию, ни у кого этому не учась. Если мне понадобится четное число шагов, чтобы дойти до двери, я открою дверь. Если же нет – я не буду хоронить надежду.
Отмеряя каждый шаг, я медленно шел к двери, пока до нее не осталось расстояние, равное длине стопы. Я могу сказать, что уже дошел до двери, но могу сделать еще один, маленький, но самый настоящий шаг – не подкопаешься. Я закрыл глаза. Хоронить мечту я не хотел и не буду, но что-то надо вместо нее. Если честно, мне не то, чтобы нравится мысль, что там кто-то есть… нет.. на самом деле, я боюсь даже на сотую долю секунды представить, что там никого нет. Эх, кого я всем этим обманываю? Сделка с судьбой провалилась. Все еще с закрытыми глазами я отбежал к лестнице. Надо запустить робота, который будет кормить Фредди и остальных, и можно хоронить.