Послонявшись по зданию и не выведав никакой информации, которая могла бы стать полезной для побега, вернулся обратно. Звуков телевизора из комнаты соседки больше слышно не было. Я осторожно подошёл к стене и приложил ухо. Тишина. Ни голосов, ни каких-либо других признаков жизни. Решив, что межкомнатные стены имеют хорошую звукоизоляцию, а телевизор было слышно только потому, что Татьяна смотрела его, включив на высокую громкость, отошёл от стены и лёг на кровать.
Я ужасно соскучился по Юльке. Интересно, что с ней сейчас? Как она восприняла моё исчезновение? Что ей сказала Маша? Скучает ли она по мне так же, как я по ней? Вспомнил, как рассказывал ей сказки каждый вечер перед сном, и в груди заныло.
Приветливо запиликал динамик на стене. Женский голос сообщил: «Дорогие гости и коллеги! Приглашаем всех провести несколько приятных минут на свежем воздухе. Ждём вас на ресепшн в четырнадцать ноль-ноль. Советуем одеваться потеплее. Сегодня солнечно, но температура уже осенняя – всего плюс семнадцать градусов при умеренном ветре. Всем хорошего дня и спасибо за внимание». Динамик на прощание пиликнул ещё раз и затих.
Я отыскал в шкафу спортивную кофту и утеплился, как посоветовал голос из динамика. Из коридора послышался щелчок закрываемой двери. Решив, что это Татьяна, поспешил выйти наружу, но когда вышел, понял, что щёлкала не её дверь, а та, которая находилась с другой стороны. Рядом стоял крупный парень, а точнее, мужчина средних лет, одетый в точно такую же спортивную кофту, как и я. Он с интересом посмотрел на меня и спросил:
– Новенький?
– Угу, – кивнул я.
– Лёха, – протянул он мне руку.
– Николай, – ответил я, пожимая сухую, крепкую ладонь.
– Сегодня поступил?
– Да. Утром. Перевели из судебного корпуса.
– Понятно. Ждёшь кого?
– Да, мы с Татьяной договаривались вместе на прогулку выйти.
– С Танькой, что ли? Уже познакомиться успел?
– Да. Обедали вместе.
– Быстрый ты, однако, – одобрительно усмехнулся он. – Ну ладно, пошёл я. Да ты постучи к ней, не стесняйся. По-любому марафеты наводит перед зеркалом. Бабы такие. Если не подгонять, то всю прогулку под дверью прозеваешь. Давай, увидимся.
– Давай… – сказал я и постучал в дверь Татьяны, как посоветовал Лёха.
Она открыла сразу же. Я даже вздрогнул от неожиданности. На ней были тонкие чёрные штаны, туго обтягивающие привлекательные бёдра, белые кроссовки и спортивная кофта.
– Только не думай, что я стояла под дверью и подслушивала. – Она старалась шутить, сохраняя серьёзное выражение лица. Вот только получалось у неё это не очень хорошо. Улыбка всё равно проступала сквозь маску суровости.
– Неудачная отмазка, – не менее сурово сказал я. – Если ты знаешь, что я с кем-то говорил, значит, всё-таки что-то услышала.
– Не придирайся. Я всё-таки женщина. Должна же я быть в курсе того, что обо мне думает мой симпатичный сосед. Идём уже, а то я засмущалась. – Татьяна бесцеремонно ухватила меня под руку и потащила к выходу.
Я подчинился. От неё приятно пахло. Мы вышли на ресепшн, где уже собралось довольно много народу. Определить, кто из этих людей пациент, а кто сотрудник клиники было практически невозможно. И те и другие были одеты в похожую одежду, непринуждённо общались между собой и ничем не выказывали принадлежности к той или иной категории.
– А кто из них кто? – тихо спросил я Татьяну.
– Я, честно говоря, и сама не до конца разбираюсь. Здесь изначально принципы такие: и персонал, и гости – все на равном положении. Ну, кроме обслуги, конечно. Уборщицы, официанты как бы отдельно. А врачи… Про тех, кто живёт на втором этаже, могу рассказать. Я регулярно вижу, как они выходят или заходят к себе в комнаты. На первом этаже бываю редко, поэтому и не знаю о них практически ничего. Весь персонал живёт здесь же. Они очень редко куда-то выезжают. Клиника снабжается всем необходимым и надобности куда-то отлучаться почти никакой. Так, по крайней мере, мне Аглая говорила.
– В смысле? Врачи тоже здесь живут? В корпусе?
– Ну да. У них такие же комнаты, как и у нас с тобой. Ну, чуть более обеспеченные, наверное. Компьютеры там всякие, телефоны, личные вещи какие-то. Но в целом всё также. Аглая говорит, что каждый сотрудник – фанат своего дела. Посвящают всю жизнь работе. Лично мне кажется, что это несколько преувеличено, но в целом такое самопожертвование заслуживает уважения. Согласен?
– Наверное, – неуверенно сказал я. – Я так не смог бы. Прямо секта какая-то, закрытое общество.
– Ух ты! – шёпотом воскликнула Татьяна. – Меня тоже такая мысль посещала! Они постоянно такие рожи счастливые корчат, что иногда кажется, что всё это фарс. Прямо, как пасторы в сектах.
На ресепшн вышла Аглая. Присутствующие оживились.
– Рада всех видеть в хорошем расположении духа, дорогие мои, – театрально громко обратилась она ко всем. – Я сегодня уже выходила на улицу и скажу вам не без сожаления: лето заканчивается. Но зато листья на деревьях – это просто нечто! Наш парк преобразился. Красотища! Ну что? Все собрались? Выходим?
Отовсюду посыпались возгласы одобрения. Татьяна снова схватила меня под руку и потащила к выходу.
Мы обошли здание и оказались на небольшой лужайке, покрытой стриженой газонной травой и обильно насыщенной лавочками. Мужчины закурили, женщины стали собирать опавшие листья и выискивать на деревьях белок. Некоторые принесли с собой бадминтон и принялись играть. Я почувствовал себя пятилетним ребёнком, которого в детском саду воспитатели вывели на прогулку. Затем обратил внимание, что иду под руку с девушкой, и мне почему-то показалось, что это мероприятие больше походит на выгул пенсионеров в доме престарелых. Так или иначе прогулка вызывала чувство уныния и безысходности.
– Чудовищно, правда? – спросила меня Татьяна, когда мы присели на одну из скамеек. – Такое ощущение, что нас пасут, как каких-нибудь баранов или коров.
Я засмеялся.
– А мне показалось, что это прогулка в доме престарелых.
Теперь засмеялась и она.
– Это пройдёт. Просто ты ещё не привык. Я первое время вообще с ума сходила. Странно звучит из уст сумасшедшей, но чувство было именно такое. Ни с кем не общалась, сидела целыми днями в комнате. Разговаривала только с Аглаей. Ещё немного – и точно руки на себя наложила бы. Но она, конечно, молодец. Настоящий профессионал. Знал бы ты, с какими психиатрами приходилось сталкиваться до этого, то понял бы. Регеций вообще не такая!
– Хотел спросить у тебя насчёт самоубийств. Мне тут один конвоир говорил, что в отделении высокая смертность. Причём люди именно накладывают на себя руки.
– Да? – удивилась Татьяна. – Честно говоря, ни разу не замечала. Выздоравливали – это да. Их выписывали. Но чтобы кончали с собой… Может, он обманывал?
– Не знаю. Вряд ли. Незачем ему это.
– Просто этого быть не может. Ну, скажи, кому взбредёт в голову себя убивать, когда тебя с утра до ночи носят на руках? Причём совершенно бесплатно. Будь моя воля, я, наверное, вообще согласилась бы здесь всю жизнь провести. Ни забот, ни хлопот, ни потрясений. Кормят, одевают… – Она хитро улыбнулась и посмотрела на меня: – Подселяют приятных соседей. Но самое главное – тебя здесь понимают. Тебя здесь поддерживают. Такого отношения я ещё не получала никогда и ни от кого. Не представляю, как буду жить, когда выйду отсюда. Очень надеюсь, что у Аглаи получится меня вылечить, и боль от расставания будет не такой сильной, как кажется сейчас.
– Что-то долго она тебя лечит, тебе не кажется? Она мне говорила, что первого пациента выписала уже через месяц после открытия клиники.
– Да, моё лечение немного затянулось. Но все люди разные, и степень заболевания тоже у всех разная. Мой случай не самый лёгкий. Может, поэтому так долго? Во всяком случае, я не против длительного пребывания здесь, я же говорила уже. Надеюсь, тебе тоже понравится.
– Спасибо, – сказал я и увидел, что в нашу сторону идёт Аглая.
За ней медленно плёлся мой сосед Лёха. Складывалось впечатление, что идёт он против воли, освещая своей кислой миной всех, кто встречался на пути.
– Николай! – как всегда жизнерадостно воскликнула Регеций. – Мне Алексей сказал, что вы уже успели познакомиться, но я хотела бы представить вас друг другу поближе. Вы не против?
– Конечно, Аглая, – пожал я плечами.
– Замечательно! Дело в том, что Алексей – один из… м-м-м… самых бывалых наших постояльцев. Сколько ты уже с нами, Лёш?
– Одиннадцать месяцев, – вздыхая и демонстративно переводя взгляд с одной верхушки дерева на другую, ответил тот.
– Одиннадцать полезных, прекрасных месяцев! – подытожила Аглая и потрепала Лёху по волосам так, будто он был не человеком, а каким-нибудь домашним питомцем.
Вот только хвоста у Лёхи не было. Но если бы хвост и был, то он всё равно не завилял бы им от удовольствия.
Прогулка длилась не дольше часа. За это время я успел пройтись с Татьяной под руку по парку и рассказать о каких-то незначительных деталях своей прежней жизни. Слова приходилось подбирать очень аккуратно, чтобы не выдать ничего такого, о чём ей нельзя было знать. Татьяна расспрашивала о моей прежней работе, жене, родителях. Интересовалась, откуда я родом и чем увлекаюсь. Очень заинтересовалась поиском монет. Просила, чтобы я обязательно показал ей свою коллекцию находок после того, как окажемся на свободе.
Я говорил, а сам непрестанно рыскал глазами вокруг, изучая местность и просчитывая все возможные варианты побега. И вариантов, на удивление, хватало. Двор корпуса отделения экспериментальной психиатрии не охранялся и не огораживался даже самым обычным забором. Всё было открыто! По крайней мере, в рамках больничного комплекса, который был, повторяю, просто огромным. Мы гуляли с Татьяной вдвоём, отойдя от основной группы на приличное расстояние. Я оглянулся в ту сторону, откуда мы шли, пребывая в полной уверенности, что за нами вьются как минимум два конвоира, но обнаружил, что мы остались в полном одиночестве. Остальных даже не было видно за плотными ветвями кустов.
– А ты никогда не думала о том, чтобы сбежать отсюда? – спросил я, когда убедился, что рядом никого нет.
– Думала, конечно, – хмыкнула Татьяна и сильнее вцепилась в мою руку, будто ёжась от холода. – Будь уверен, в первые дни только об этом и думала. Тем более, это не так уж и сложно сделать. Но зачем? В чём смысл? Сбежать, чтобы до конца дней скрываться? Я наконец нашла реальную возможность победить то, что мне с рождения мешало нормально жить. Да ещё и так безболезненно. Я же говорила уже, как меня лечили. Так от чего бежать-то? От спасения? Всё равно поймают. Только в это отделение путь уже будет заказан. А на электрошок и нейролептики я больше ни за что не соглашусь. Лучше уж тогда… – Она запнулась и смолкла.
Мне вдруг стало по-настоящему жаль её. Эта женщина имела то, что может быть единственно ценным в любом человеке. Но общество, в котором она живёт, вынуждает её считать этот бесценный дар дефектом, от которого непременно нужно избавляться. Мучительно избавляться!
– А ты уверена, что твоё нынешнее состояние – это заболевание?
– Что ты имеешь в виду?
– То, что любовь и сострадание – это дар, а не недостаток. Представь себе мир, в котором каждый человек наделён способностью чувствовать то, что можешь чувствовать ты. Родители безмерно любят своих детей. Мужья боготворят своих жён, а жёны посвящают себя всецело своим семьям. Старики не отправляются на убой повзрослевшими детьми в хосписы, а нянчат внуков, которых любят даже больше, чем собственных детей. Там, прощаясь, люди желают друг другу не денег, а удачи, здоровья и счастья. Не всегда искренне, конечно, но чаще – это правда. Представь мир, где для лечения больных детей абсолютно чужие люди отдают последние деньги, а умерших друзей и родных провожают в последний путь со слезами на глазах. Что, если больны не мы, а весь остальной мир? Что, если это его нужно лечить?
– Если бы я не видела, какое волшебство творит с постояльцами Аглая, я подумала бы, что ты безнадёжен, Николай, – тихо сказала Татьяна. – Ты никогда не думал над тем, чтобы книгу написать? Фантазия у тебя потрясающая.
– Это не фантазия, – сказал я и тут же прикусил язык.
Причём прикусил по-настоящему. Так, что стало больно. И пока я мысленно ругал себя за излишнюю болтливость, Татьяна сказала:
– Ну, мечта. Не всё ли равно? Думаю, шизофреники тоже считают, что весь мир вокруг сошёл с ума, и мечтают, чтобы он волшебным образом излечился, чтобы все вокруг стали воспринимать его так же, как воспринимают они. Но я не знаю ни одного здравого человека, который захотел бы стать шизофреником. Твоя мечта – это утопия, Николай. Возможно, красивая, но утопия. К тому же ты не учёл противоположной стороны такого мироустройства. Он был бы иррациональным, а главное – переполненным болью. Представь, что было бы с родителями, у которых погибают дети? А с детьми, родители которых принимали бы решение развестись? Или ты считаешь, что в таком мире даже разводов не было бы?
Я перестал слышать Татьяну после того, как она сказала о гибели детей. В груди разлилась тупая боль, а в глазах всё поплыло. Воздуха не хватало. Я остановился и изо всех сил старался не упасть.
– Николай? – Татьяна нахмурилась и схватила меня обеими руками за плечи. – С тобой всё нормально?
– Да. Порядок. Сейчас, только отдышусь.
Руки и ноги стали ватными. Пришлось присесть. Татьяна засуетилась.
– Да что ж это… Эй! Позовите врача! Человеку плохо!
– Не надо, мне уже лучше.
Она присела рядом, приложила ладонь к моей щеке и посмотрела в глаза.
– Ты уверен?
– Да. Порядок. Идём назад.
– Ты расстроился из-за каких-то моих слов, да?
– Не бери в голову. Ты всё правильно сказала.
– Насчёт боли? Ты из-за детей расстроился?
– Говорю же, не бери в голову. Всё, мне уже намного лучше. Пошли.
– Что это было? Сердце?
– Не знаю. Такого раньше со мной никогда не было.
– Ты побледнел. Похоже на сердечный приступ. Тебе нужно срочно у кардиолога провериться. Я скажу Аглае…
– Нет! Никому ничего не говори, пожалуйста.
– Но почему? Николай, это сердце! С такими вещами не шутят! А если инфаркт? Ты же умереть можешь! В таком эмоциональном состоянии, как у тебя, сердечные приступы вообще не редкость!
– Мне умирать пока нельзя, – усмехнулся я, – но говорить мы пока ничего никому не будем. Хорошо? Может, это просто невралгия какая-нибудь. Или эскалоп был не свежий. А я, в первый же день, начну привлекать лишнее внимание. Не стоит.
– Ну да, – хмыкнула Татьяна, – только успела обрадоваться, что появился хоть кто-то, с кем можно интересно провести время, и он тут же собрался склеить ласты. Везунчик я, ничего не скажешь. И это тот человек, который пять минут назад переживал о каких-то мнимых массовых самоубийствах в отделении.
– Хватит уже. Не дуйся. Никакие ласты я склеивать не собираюсь. Какие у нас планы на вечер? Только не говори, что вы тут по вечерам в шахматы играете. А то я инфаркта даже дожидаться не буду. От скуки помру.
– Нет, – капризным тоном ответила Татьяна, – Шахматы для нас – слишком сложная игра. Мы чемпионаты по лото устраиваем. Кто проигрывает, тот кончает жизнь самоубийством.
– О! Это уже куда интереснее! Прямо-таки «русская рулетка»!
– А ты как думал? Мы же в элитном дурдоме как-никак. И развлечения должны быть соответствующими. Изысканными!
Омут
Омут. Глава 1. Гроза
Омут. Глава 2. Нога
Омут. Глава 3. Гена
Омут. Глава 4. Эликсир
Омут. Глава 5. Утро
Омут. Глава 6. Час от часу не легче
Автор публикации
