Деревня. ч.2 Лучик

Лучик

 

Простучал колёсами длинный состав и дал два гудка.

– Литерный, три часа сорок две минуты, точно по расписанию, – сказала Ольга, сосредоточенно крутя в руках кедровую шишку и рассеянно слушая мою болтовню о всяких внеземных полётах в межгалактическом пространстве. Мы сидели на лавочке недалеко от железнодорожных путей. Я уже чувствовал её горячее плечо, я уже занёс руку за её шею,я уже чувствовал, как бьётся жилка около ключицы и всё продолжал говорить ей на ухо о парсеках и астрономических единицах, о пульсарах и квазарах, приближаясь к её губам, как вдруг…

…Дядя Юра выбежал из-за угла сарая с топором в руке и направился прямо к нам. Увидев дядю Юру- дальнего родственника Ольги, который всегда вел себяревностно-неадекватно по отношению к ней (отца у неё не было) – я быстро положил обе руки на колени, сел прямо и перестал обнимать Ольгу. Он был одет только наполовину снизу: сверху его покрывали густые волосы от самого горла до пупка. Густая жесткая черная щетина покрывало лицо. Видимо, после бритья бритвой «Бердск» половины лица, ему приходилось её выкидывать из-за прихода в негодность – проволока, а не щетина. Чисто выбритым я никогда его не видел, и даже не представлял его лицо по-другому. И если я никогда не видел медведя, то представлял я его именно так, как выглядел дядя Юра – под два метра ростом, немного сутуловат, весь в шерсти, здоровенные ручищи и немного выпирающая вперёд нижняя квадратная челюсть с мелкими желтыми зубами. И огромные грудные мышцы – «банки». Говорят, он один отцепил и толкнул вагон, когда случилась ЧП на железной дороге, и прилично разогнал его вручную до стрелки, где он переехал на другой путь. При этом при всём, он работал счетоводом на деревообрабатывающем заводе.

Дядя Юра подошёл к нам, и внимательно посмотрел на меня и Ольгу, та всё ещё лущила шишку, пытаясь добраться до свежих орешков. На нас пахнуло жутким перегаром. Я переводил испуганный взгляд со злобного лица дяди Юры с красными похмельными глазами на здоровенный топор с широким полотном – таким обычно пользуются мясники. Глядя на рыжее ржавое лезвие топора мне почему-то вспомнилось: «…если вы поранитесь ржавым гвоздём – поставьте укол от столбняка…». И это не вязалось с моими медицинскими знаниями  – даже если бы у дяди Юры лезвие играло на солнце как восточный булат, укол от столбняка точно вряд ли бы помог организму, пусти дядя Юра топор в дело. Ольга совершенно не обращала на него никакого внимания. Дядя Юра наклонился ко мне вплотную и почти касаясь моего лица мясистым красным носом громко втянул воздух сквозь волосатые ноздри.

– Ты пьяный штоли?  – спросил он меня и выпрямился. – Духэвона какой стоит!

Я отпрянул от него.

– Да что вы! Я только школу закончил! Не пью! Ну… шампанское там… на Новый год один раз… ну, пиво там выпил… давно, зимой… – оправдывался я перед здоровенным дядькой с топором.

– Дядя Юр, это ты сам того, – Ольга щёлкала орехи. – Накилдырился.

– Да? – искренне удивился он. – То-то меня на поворотах заносит. Видать со вчерашнего.

Он потряс головой, чёрные прямые волосы залезли ему на глаза. И с какой стороны они родственники, если Ольга – кудрявая блондинка, а он жгучий брюнет? Он ещё раз внимательно посмотрел на меня, и переложил топор в другую руку.

– Оль, а это кто? – спросил он удивлённо, показывая на меня ржавым топором с рассохшейся рукоятью.

– Ты что, дядь Юр, это ж Славка! К деду Бегунову приехал! – ответила Ольга, ловко разгрызая молочные орешки.

– Ты штоли внук деда Бегунова?

Я кивнул, дядя Юра кинулся ко мне и прижался к моему лицу своим потным и волосатым телом. Онобнял меня так крепко, что было даже трудно дышать.

– Внучок! – сказал он, отпустив меня. – Прямо, счастье какое-то!

Порыв его нежности оставил на моём лице его солёный и грязный пот. Я вытерся, было противно.

– Быстро беги к деду и скажи, что на третьем километре бычка поезд сбил, пусть возьмёт мешок и нож, да он знает! И тоже приходи, поможешь разделать, Ольга со мной пойдёшь, на стрёме постоишь, а то сейчас узнают да налетят на дармовщинку…Мессеры, – он презрительно сплюнул. – Там навернякацентнер будет вчистую. Ну, давай быстрей! Третий километр, не перепутай!

Несмотря на его похмелье, рассуждал он вполне здраво, и я быстро пошёл к деду с заданием от дяди Юры. Уходя, я слышал, как он начал терзать Ольгу разговорами и до меня долетели его фразы:«вроде нормальный…», «а чо худой такой?…», «смотри мне!..», «тебе сколько лет, Оль?..», «в подоле принесёшь…».

Деда я застал за чаем цвета пережжённого кирпича и горячего как плавленая сталь. И как только подстаканник не плавился? Он шумно хлебал и грыз свои любимые конфеты неимоверной твёрдости за восемьдесят копеек – «Дунькина радость».

– Кипяток ни куда не годится, – кряхтел он. – Льда сплошная, шуга, иттимать!

Говорил он, обжигая язык. Так дед просыпался от дневного сна – конфетами и крепким чаем.

– Слышь, дед, там на третьем километре, какого-то телёнка сбили поездом, дядя Юра за тобой прислал.

Щёлки глаз деда, в которых ещё бродило что-то сонное, тут же открылись и на меня смотрели большие глазищи в которых плавали какие-то белые плёночки и красные жилки.

– Юрка, значится? Третий, значится? – переспросил дед. – Напрямую минут пятнадцать будет. Если ты швыдко ходить сподобишься.

– Сподоблюсь…

Он резко, по-молодецки встал и подошёл к комоду, где хранились его награды: пять орденов и шестнадцать медалей – я лазил туда не один раз и все давно пересчитал. Он засунул руку глубоко в ящик, пошарил, как-то посмотрел внимательно на меня и медленно достал нож. Немецкий. Со свастикой и орлом. На лезвииорёл раскинул крылья в стороны и повернул голову набок. Я аж присел на стул с открытым ртом.

– Дееед… – только смог сказать я.

– Чаво, – равнодушно спросил он.

– А… чего ты мне раньше его не показывал…

– Шобы ты всем рассказал, что я фашистов руками душил?

Я молчал. И правда, после того, как первый раз нашёл медали деда, давно, ещё в шестом классе, я всем своим новым друзьям в деревне понасочинял историй про него. Про то, как дед скачет на коне, с шашкой наголо, один на фашистские танки, а те пугаются и разворачиваются, как он один пошёл в разведку и взял целую дивизию фашистов в плен. Что такою дивизия я представлял тогда с трудом, но звучало красиво. И ещё целое лето после моего отъезда, всякая деревенская малышня, и детишки постарше, встречая деда, тыкали на него пальцеми что-то шептала друг дружке. Дед только плевал им вслед, а мне грозился, что не пустит больше на порог – «вруна этогого».

Дед потрогал ногтём лезвие – острое.

– Ну, чё, пошли, бери мешок, научу тебя тушку разделывать. Надоть быстро, пока участковый не прознал, а то даром, что всё заберёт, так и штрафу накладёт на хозяев. А так мы и людям помогём и себя выручим.

Я обалдел от такой философии деда. Дед намотал портянки, надел хромовые сапоги, сунул нож за голенище, сунул мне мешок изпод муки и мы быстро пошли вдоль дороги.

– Мешок спрячь! – сказал дед.- Не выказывай наших планов!

Я не знал что делать и куда прятать мешок – с него густо сыпалась мука, и за мной по дороге оставалась небольшая белая полоска. Дед посмотрел на это и только сказал.

– Разведчик, иттимать!

Мы с дедом подошли к высокой железнодорожной насыпи, узкая тропинка вдоль дороги в один след была окружена болотом и кочками. Никого не было.

– А это точно третий километр? – спросил я, еле удерживая равновесия на узкой тропинке, чтобы не свалится в болотную жижу.

– А тож! Какой ещё-то? – дед щёлкнул цигаркой и ловко забрался по шестиметровой насыпи, я последовал за ним.

Камни были острые и сильно кололись, я уже весь измазался в муке от мешка и вдобавок вспотел, мука превращалась на мне в тесто. Мы с дедом пересекли ровную, как стрела железнодорожную линию и оказались на другой стороне. Там действительно лежала тушка телёнка, правда из болота торчала только шея и грязная голова, в больших ноздрях запеклась кровь. Дядя Юра сидел около него на пне курил, Ольга сидела далеко на насыпи.

– Это вы вовремя! – сказал дядя Юра. – Участковый уже в курсе, правда, пошёл на пятый километр и за другой перегон.

– Это точно? – спросил дед.

– Ну да, сынишку его встретили, спросили.

– Нашли кого спросить! Это он вчерасьтудысь ходил! Там на лисапете Манька в овраг упала! – сказал дед и достал нож. – Живо надоть разделать!

– То-то я думаю… – начал дядя Юра.

– Не надо тебе думать, Юрка! Ты жащитавод! – дед подошёл к телёнку, взял его за ухо и приставил к горлу нож. – Иттимать! Живой!

Я и дядя Юра подошли ближе, действительно, телёнок открыл один большой глаз на своей грязной морде и посмотрел на нас.

– А ну! Взяли! Ольга! Между ног тебе ежа! Чё стоишь! Иди хватайзаего ухи! Тянуть будем! Вишь как в болото засосало-то! – дед начал командовать в своей обычной манере. – Ты бери здесь, ты здесь, ты держи за это. Ну! Иииииррррраааз!

Мы вчетвером схватили как смогли, и потянули телёнка из болотной жижи. Телёнок замычал и пустил пузыри.

– А может по частям, всё-таки? – неуверенно спросил дядя Юра.

– А ну,цыц! Частями… Тянуть лучше надо! – дед снял военную фуражку и вытер пот. – Ну ка, поменяемся местами!

Мы поменялись местами, дядя Юра зашел по колено в болото и схватил телёнка за передние ноги. Мы ещё раз потянули, телёнок жалобно застонал, но тушка зачавкала и сдвинулась с места. Из воды уже показались передние ноги, зато дядя Юра от напряжения ушёл по пояс. Через полчаса мы всё-таки выволокли его на более-менее неглубокое место. У деда от напряжения даже лопнул пиджак на спине по шву. А дядя Юра остался в воде почти по грудь. Держась за мешок, вылез и дядя Юра, потеряв обувь и носки.

Мы присели к насыпи отдохнуть.

– А чей всё-таки телёнок? – спросила Ольга, лицо у неё было грязное, руки в засохшей земляной корке по самые локти.

Телёнок уже сидел в луже с бешеным взглядом, неестественно вытянув заднюю ногу в сторону

– А пёс его знает! Кто вечером хватится того и будет, – сказал дед.

– А чего он ногу так держит?  – спросил я

– Дык сломатая поди, – заключил дед.  – С такой высоты сверзился!

Мы все посмотрели на верх – этажа два не меньше!

– Тут не токмо нога, тут поди и все лёбра не на месте! – продолжал свои медицинские заключения дед, покачивая пальцем в сторону несчастного телёнка, который дышал через открытый рот, высунув язык.

– ААА! – вдруг закричал молчавший до этого дядя Юра.

Мы испуганно повернулись в его сторону, он подскочил и босиком бросился к телёнку. Зачерпнув в свои здоровенные ладошки воды он начал смывать грязь с морды бедного телёнка. Когда вся грязь была смыта, томокрая морда телёнка стала жёлтой с белой полосой посредине, дядя Юра обнял его за шею и зарыдал.

– Иттимать! Это ж  Лучик! – сказал дед и смачно сплюнул

– Точно, Лучик! – обрадовалась Ольга и тоже побежала обнимать раненого теля.

– Ну, Лучик! Дрит его за ногу! Юркин любимый бычок! Вернее, не его, а его пятилетней дочки,  –  дед крепко выругался. – Греха с вами не оберёшься!

Он достал немецкий нож и подошёл к дяде Юре, который обнимал и целовал в белый лучик на лбусвоего неожиданного найдёныша.

– Не дам! – крикнул дядя Юра и так сжал шею здоровенными руками своему Лучику, что у того выкатились и без того лупоглазые глаза.

– Дурень, – просто сказал дед. – Костыль делать будем! Проще, конечно на мясо… Но… раз такое дело…

Он разрезал мешок на широкие полоски, принёс несколько палок и выбрал из них пару более-менее ровных, обстрогал и примерил к сломанной ноге телёнка.

– Ну-ка… ну-ка… – дед осторожно прощупывал грязную ногу Лучика. – Как бы в одном месте сломатая всего.

– А чего он так дышит? Открымши рот? – тревожно спросил дядя Юра, нежно гладя его между ушей.

Дед поднял голову и провел взглядом от верха железнодорожного полотна до места, где мы вытаскивали телёнка.

– Саженей десять пролетел, с гаком. Да поди ещё вертолётом крутило. Тут однозначно коровье мозготрясение, отбитиелёхких и прочего всего организма. Тебя эдак поездом швырни и ты задышишь.

Дед поставил окончательный диагноз телёнку.

– Так он выживет или нет? – у дяди Юры в глазах стояли слёзы.

– Выживет – не выживет!  – зло сказал дед. – Гадалкины дети! Держите его крепче, сейчас больно будет!

Мы схватили Лучика как могли, я, держа его за уши, оказался рядом с перемазанным грязью лицом  Ольги, и как бы нечаянно прижался свой щекой к её щеке. Она повернулась в ответ, подставляя свои губы. Дядя Юра был к нам спиной и ничегошеньки не видел.

– Нашли время! Иттимать! – крикнул на нас дед и дернул Лучику ногу, чтобы кость встала на место.

Лучик издал утробный звук и сильно дернулся всем телом.

– Готово! Хилурги, иттимать!  – дед приспособил две палки и ловко обмотал их кусками из мешковины, сделав несколько узлов.

– Куколка! – сказал дед и хлопнул по забинтованной ноге Лучика, повязка и вправду была очень аккуратная и тугая. – Как вытаскивать-то его будем?

Дядя Юра встал вовесь свой двухметровый рост, грязь на нём засохла по самое горло и он походил на рыцаря в доспехах.

– Я! – сказал он. – Я сам его вытащу!

– Да ты знаешь, сколько он весит? – спросил дед. – Центнер!

– Дочка очень любит Лучика, а я его чуть не сожрал, – сказал и глубоко вздохнул.

Дед усмехнулся и подошел ко мне с Ольгой, прищурив свои и без того щёлки глаз, и грозя нам пальцем, шёпотом сказал.

– Смотрите мне! Не отвлекайтесь от курса!

– От какого курса? – спросил я.

– Сейчас свинарник будете у меня чистить вместо прогулок,иттимать! Вот от какого курса!

Свинарник чистить я точно не хотел, и, глядя на Ольгу, которая стояла, понуро опустив голову, отковыривая от щеки кусочки глины, сказал.

– Ладно, дед, не будем отвлекаться.

Но дед уже меня не слушал, он пошёлпомогать дяде Юре взгромоздить Лучика себе на плечи, чтобы перенести его через высокую насыпь.

– Чё стоишь, иди подсоблять! – крикнул мне дед. – Ольга! Между ног тебе ежа! Держи ему хвост!

– Кому? – растерялась Ольга.

Дед загнул такую тираду абсценной лексики, что даже Лучик в конце громко замычал и замотал головой.

Дед и я толкали дядю Юру с телёнком на плечах, в спину, а  Ольга сбоку держала его за грязный хвост, который регулярно выскальзывал и бил по глазам то деда, то дядю Юру, вызываю у обоих крайнюю степень недовольства, выраженную в однокоренных матерных словах. Наконец, мы вылезли на железнодорожные пути, спустится на другую сторону возможности с телёнком не было – так же было круто и внизу было болото. С обеих сторон путей было тихо и мы решили идти до второго поворота, где насыпь была низкая, а главное – не было  топи. И вот мы вчетвером – дядя Юра с грязным телёнком на плечах, дед – в рваном пиджаке на спине, из которого торчит белая подкладка, Ольга – в грязном платье и с грязным лицом и шеей, и я – с засохшими кусками травы и грязи на джинсах и порванной футболке, пошли между путей. И всем квартетом мы держали Лучика, Ольга за хвост, я за ногу, а дед просто шёл сзади, пыхтел промокшей цигаркой и шёпотом на всех нас ругался. Вдруг он остановился и глянул на наручные часы.

– Грузовой! Через минуту! А ну шире шаг!

Конечно, мы не успели до второго поворота, грузовой поезд нёсся на нас со скоростью километров сто в час. Ну, или мне так показалось. Локомотив дал несколько гудков и я заметил, как два машиниста высунулись в окно с разинутыми ртами, глядя на нас. Мы молча стояли между путями, телёнок бился в истерике на плечах у дяди Юры. Дед снял фуражку и закрыл ему глаза, полагая, что шум и вид поезда делает телёнку «нервную почву», как выразился. Из летящего, как ракета в двух метрах от нас локомотива, из кабины до нас донеслось.

-… совсем…. уели… ашу…ать…ать…

Закон Доплера, подумал я, никогда не верилось, что проверю его на практике таким необычным способом. Ураган от вагонов с углём и шум приводил меня в состояние шока. Я ещё никогда так не был близко к быстроидущему поезду, казалось, протяни руку, и можно задеть состав. Страшно и интересно одновременно. Лучик не унимался и продолжал выделывать кульбиты на плечах дяди Юры, но тот крепко держал его за копытца. Конца составу видно не было, я заметил, как Ольга считала вагоны, я кивнул ей.

– Шестьдесят пять! – крикнула она, хвоста состава не наблюдалось.

– Ещё один! – вдруг сквозь шум донёсся её голос.

Мы как по команде повернулись в другую сторону. На нас летел ещё один состав, с цистернами. Прильнув к лобовому стеклу машинист крутил пальцем у виска, зелёный локомотив дал один пронзительный гудок и пролетел мимо. Ольга пыталась справиться с платьем, которое ветер  поднимал до пояса, оголяя бёдра,бычок уже не дрыгался, а просто мелко дрожал, дед пытался удержать между пальцами улетающую цигарку, а я прищурившись подглядывал за Ольгиными голыми ногами и думал: какая огромная у нас страна! туда, где много угля, везут цистерны с нефтью, а где залежи нефти, везут уголь. И всё это мимо нас, в прямом смысле этого слова!

Составы кончились одновременно и последние вагоны уходили, унося с собой стук колёс. Голова от всего этого кружилась – и от Ольгиных голых ног, и от не проходящего шума в ушах.

– Стосемнадцать, – сказала Ольга.

– В рот те мыло! Считать не умеешь? Сто двадцать два! – сказал дед.

– Нет, сто семнадцать! – заспорила Ольга.

– У тебя по математике два без минуса было? – не унимался дед.

– Дед, а ты какие считал? Цистерны или вагоны с углём, – спросил я.

Дед посмотрел на меня, потом на Ольгу и махнул рукой.

– А ну пошли быстрее! А то сейчас ещё налетим! У Лучика вон опять нервная почва начнётся!

Мы дошли до поворота путей и увидели, что болото заканчивается, хотя насыпь была ещё метра три. Сзади послышался далёкий гудок состава.

– Около второго перегона, – прислушавшись сказал дед. – Три минуты у нас!

Дядя Юра, из-за, постоянно сползающего назад из-за потной спины Лучика, шёл уже не так быстро и иногда его качало в сторону. Наконец, мы увидели начало деревни и быстро спустились с насыпи. Дядя Юра просто сел и поехал по щебёнке, как с горки, держа Лучика на своей бычьей шее. Когда он встал, штаны были протёрты насквозь и отчётливо виднелись его волосатые ягодицы.

– Ничо, Катька мне заЛучика простит и зашьёт, – с этими словами он сгрузил с себя бычка в траву и сам завалился рядом.

Дед подошёл и посмотрел на дядю Юру.

– Нда… И уродит же земля…вот у нас, помню, в полку один был…артиллерист, иттимать… сорокопятку и ящики снарядов двадцать верст один пёр…ага… и отстреливался по дороге… ага… из окружения выходил, значится…орден, значится получил за сохранность боевого имущества. Так-то!

– А двадцать верст это сколько? – спросил я

– Это как отседовааж до Чернореченской заимки!

Я вспомнил, что как-то ездили на эту заимку, и добирались на машине по проселочной дороге километров двадцать пять.

– Ого! – воскликнул я. – Это ж далеко!

– Далеко! Сорокопятка, брат, она полтыщикэгэ весит! Вот в чем вопрос! А он её в руки – и покатил! Ладно! – дед начал крутить из мокрой газеты самокрутку. –  Хорош тут мне «верста»-«не верста»! Я сейчас за телегой схожу, не переть же теля через всю деревню на себе!

Когда дед был уже далеко, дядя Юра лежал рядом с телёнком, который, как мне казалось, вряд ли уже что-то соображал даже по коровьи, мы с Ольгой отошли на значительное расстояние. Я взял её за руку, она положила другую руку сверху моей.

– Ты знаешь, я подглядывал за тобой…за твоими голыми ногами, когда…

– Э! Ну-ка подошли ко мне! Оба! Вернее, обе! Лижутся они там!– крикнул нам дядя Юра, Ольга убрала руки и мы нехотя поплелись.

– Ничего мы не лижемся! – недовольно сказала Ольга.

– Топор мой где?  – с тревогой спросил он. – Это ведь не мой топор, а Васьки-соседа. Сказал кило вырезки отдам. А теперь ни вырезки, ни топора.

Нас с Ольгой разобрал смех, мы хохотали до слёз, держась за животы. Дядя Юра, видимо, обиделся на нас, и неудачно повернувшись,задел бычка, заставил того вскочить. Лучик стоял покачиваясь и поджимал сломанную ногу. Дядя Юра подскочил и уже не обращая на нас внимания, прыгал вокруг него со словами.

– Молодец! Ходит! Настоящий Нельсон!

– Почему Нельсон? – удивилась Ольга, не переставая хохотать.

– Ну… у того тоже ноги не было…

– У Нельсона глаза не было, – сказал я, сдерживая смех

Дядя Юра внимательно посмотрел на меня.

– Вот ты вроде городской житель, школу закончил, а дурак-дураком! Ржёшь!Нежто мне ему обязательно глаз выкалывать, чтоб Нельсоном звать?

– Да как хотите, так и зовите, – я осторожно отошёл от дяди Юры подальше.

– Нет, погоди! Как это…  – он нахмурил потный лоб под грязными волосами. – Реализм! Во как! Если на лбу белая полоса – значит Лучик! А если…

Наше спор прервал дед, подъехавший на телеге, запряжённый белым конём.

– Ну, хорош спорить! Загружайся!

Дядя Юра ловко поднял Лучика и положил на телегу, тот даже и сопротивляться перестал – делайте, мол, что хотите!

Солнце клонилось к горизонту, когда мы подъехали к дому дяди Юры. Сверкая белым задом сквозь разодранные штаны, он нёс в охапке Лучика в стойло к остальным трём своим коровам. Навстречу нам выбежала его пятилетняя дочка, она была большеглазая и черноволосая.

– Папка! – закричала она. – А я Лучику клеверу сама нарвала! Он так смешно ест и нос у него мокрый! А это у тебя кто? Ещё один телёнок! А чего он такой грязный? А почему у него лапка забинтована? А зачем там ветки привязаны? А теперь у меня два Лучика будет? Ура!

Она тараторила, прыгала на месте и хлопала в ладоши одновременно. Мы враз остановились.

– Как…  два…Лучика…какой… клевер… – спросил дядя Юра растерянно.

– Побегу мамке скажу! – и она убежала в дом.

– Да поставь ты уже теля!  – толкнул его дед, но тот ещё крепче прижал телёнка к себе и быстро пошёл по узкому двору в коровник.

Впятером (вместе с Лучиком на руках дяди Юры) ввалившись сквозь узкую дверь, мы увидели трёх коров и бычка с белой полосой на морде, которые мирно жевали траву из корыт.

– А это тада кто? – удивлённо дрожащим голосом спросил дядя Юра у нас, кивая на телёнка, которого держал на руках.

– Да брось ты его! – гаркнул на него дед, коровы враз перестали есть и подняли головы на деда.

Дядя Юра расслабил руки и телёнок сполз на деревянный пол. Коровы потянулись к нему своими здоровенными носами.

– Какой телёнок? Ты где полдня был? Точно телёнок! Купил? Украл? Тебя посадят! Что со штанами? А почему вас здесь столько? Вы банда? – тараторила тётя Катя, жена дяди Юры.

Мы с Ольгой тихо вышли, а дед,  дядя Юра и тётя Катя долго ещё спорили как быть и что делать с этим бычком. Тётя Катя сразу предлагала сделать из него котлет на всю зиму, на что услышала от дяди Юры, что он запрёт её в сарае с коровами и будет кормит одним сеном. Дед предположил, что это телёнок из соседней деревни, а если найдут через год, то отдавать будет «шибка жальче, скока мяса за год нагуляет». Дядя Юра предложил его перекрасить, дочка предлагала спрятать его на крыше, а мы ушли купаться на Чёрную речку, пока нам никто не мешал.

– Ну, ты передавай ему привет, – сказал я. – Всё-таки столько пережили вместе.

– Лучику? – спросила Ольга.

– Лучику.

– Буду следить, чтоб гуляш из него не сделали. Раньше времени.

Солнце вставало, вода в реке уже была холодной.Надо было идти домой. Сейчас влетит от деда.