-Ей уже четырнадцать, пора показать « иронию» – Мария произнесла это мимоходом, но спина, прямая и напружиненная, выдали ее с головой. Кроме того, она так и не научилась контролировать эмоциональный фон и потому, чтоб скрыть настоящие чувства, забивала голову помехами – в минуты ее волнения на окружающих накатывали пестрым разноголосым калейдоскопом радость, нетерпение, скука, грусть, удовольствие и еще много всего.
-Ну, перестань, Маша! У меня от твоей маскировки голова начинает кружиться и в мыслях все рябит – невозможно же сосредоточиться! – Маркел, как умел, отгородился от этого разномастного шквала эмоций жены, помолчал и ответил. – Я так-то уже обо всем с ней договорился. Как стемнеет, пойдем к экрану.
-Что? – Мария стремительно развернулась, забыв, что у нее в руках половник – на пол посыпались разные кухонные мелочи. – Когда договорился? Ты?
-Ээй , полегче, – отступая на шаг и косясь на увесистый черпак, Маркел старательно изобразил испуг. –Ну да. А что такого, Маш? Мы же обсуждали с тобой. Ты не против была. Что такого-то?
-Не против, да. Но это я должна была с ней поговорить, подготовить. Ты же знаешь, как это происходит!
-Так я же не против, я только сказал, что завтра пойдем смотреть, вдвоем, чтоб ничего не планировала, что ты подробнее расскажешь, а она улыбнулась и отвечает, мол, примерно понимает, о чем речь. Нахваталась обрывков у разных ротозеев, – Маркел осекся, виновато, – жена могла принять на свой счет.
Она и впрямь приняла, но отреагировала спокойно.
– Да, от Нади ничего не утаишь. Я и подавно! Вся в бабку – кому хочешь в голову залезет, – Мария задумалась, взгляд ее затуманился воспоминаниями, а слабенькая мыслезащита совсем исчезла.
Маркела тут же окутала ненавязчивая взвесь чувств и мыслей жены: печаль по матери, ушедшей много позже срока, отмеренного нормальным людям, радость от воспоминаний о ней, еще живой, деятельной, готовой поддержать, наставить, а, если надо, наказать. Он сам испытывал схожие чувства , как и каждый в их поселке, – мать его жены – Надежда Ждановна – основала их поселение.
Она первой разобралась в изменениях, произошедших с некоторыми из людей после войны, осознав, что ничего хорошего изменившихся в новом мире не ждет и увела за собой с десяток таких «мутантов» в снега, подальше от полуразрушенных городов и начинавших дичать людей. Подальше от огарков цивилизации, оставшихся после войны. В пустое снежное поле.
Все говорило, что без бабушки его дочери у них ничего бы не вышло! Она заставила пришедших с нею и присоединившихся позже раскрыть появившиеся способности, смогла вселить в веру и упорство. Надежда Ждановна – говорящее имя. Маркел так и не понял настоящее оно, или так ее стали звать за заслуги.
Именно она догадалась организовать первые киносеансы в сплошных окнах заброшенного довоенного здания. Оно стояло отрешенно, само по себе, на границе с землями тех, кто считал себя людьми, а их называл мутантами. Большой стеклянный куб, матово блестящий в ночи. Они редко приходили к нему днем. Какой в этом смысл?
И, естественно, Надежда Ждановна оставила им в наследство «Иронию судьбы». Как она смогла воспроизвести этот фильм в памяти совершенно цельно, без несостыковок и логических дыр, настоящим, искренним? Непонятно. Пока была жива основательница поселка, никто у нее поинтересоваться не догадался.
Позже просмотр сделали неким обрядом. Каждый Новый Год кто-то из сильнейших телепатов-ретрансляторов брал с собой детей, достигших возраста, и отводил к кубу, чтобы показать другую жизнь! Какими красками и чувствами когда-то дышал мир! И «Ирония» неизменно производила впечатление.
Конечно, дети видели и до этого отражение старых фильмов и мультиков на экранах мертвых телевизоров, всевозможными ухищрениями добытых их общиной. Но разве можно было их сравнивать с настоящим кино? Да, попадались среди изменившихся и творцы, создававшие новые картины, материализовавшие собственные фантазии, но все они были про жизнь нынешнюю, простую и замкнутую в снегах на краю света.
В этот Новый Год дорос до первого просмотра лишь один ребенок – дочь Маркела!
На следующий день они вышли засветло, с расчетом оказаться на месте уже в темноте. Погода изрядно вьюжила, Надя раскрыла перед ними «зонт» и мелкий колкий снег, разогнавшийся на холодном стремительном ветру, послушно обтекал их, наткнувшись на ментальный барьер. Маркелу только оставалось удивляться, как легко и долго могла держать этот заслон его дочь.
Все- таки, третье поколение изменившихся было сильнее двух предыдущих. Они не только наследовали умения, но и были обучены их контролировать и развивать.
Отец и дочь миновали дома в поселке, из снега, льда, шкур и добытого невесть откуда дерева. Прошли в мощный створ ворот в ледяной стене толщиной в несколько метров и высотой метров семь, созданную после первой стычки с людьми, которые почему-то не желали терпеть присутствия изменившихся на земле.
Дальше путь лежал снежной равниной – без тропинок, без вешек, без ориентиров. Почти все в поселке могли держать нужный курс, ориентируясь лишь на внутренний компас.
Ветер задул упорней и противней. Злые острые крупинки снега огибали их по выпуклости щита, шипя, уносясь за спину, не задерживаясь на крепком похрустывающем насте. Маркел был сильным телекинетиком. Лыжи самую малость касались земли, чтоб не мешало трение, а направление можно было держать.
-Пап, – Надя слегка обозначила губами слова, – ничего, что нас двое?
-Ничего, -Маркел плохо умел передавать мысли и говорил в полный голос, – нам не помешают. По крайней мере, на Новый Год такого не бывало на моей памяти.
Дальше они катили молча, занятые своими мыслями, окруженные снежным коконом и белой пустотой. До куба оставалось пара километров, когда Надя слегка склонила голову, как бы прислушиваясь.
-Пап, я чувствую людей, – она осеклась, бросив взгляд на Маркела. Тот предпочитал называть их чужаками или горожанами. Вот и сейчас отец, недовольно скривившись, произнес:
-Мы тоже люди – не забывай. Не такие как они, но все же, – он замедлился и покрутил головой. –Далеко?
-Километра два с небольшим. Впереди и правее. Наблюдают. Старший спокоен.
-Спокоен, значит. А младший? Хотя, не важно. Покатили, – и они снова набрали скорость.
Потрепанная гусеничная бронемашина еле слышно урчала водородным двигателем. Таких осталось всего две штуки в поселении людей.
Капитану Алексею Лукашину броневик нравился. Комфортный, быстрый, простой в управлении – к началу войны эти машины считались самыми современными в войсках. А сейчас казались чем-то совершенно нереальным на фоне жизни в их городе.
Некоторые из возрастных офицеров еще застали кое какую работающую электронику и бытовые приборы. Сейчас исправными на их территории остались только множество раз чиненые дизельные бронемашины, несколько генераторов, разное оружие, два водородных броневика и установка по выработке топлива к ним. Дизель привозили караваном раз в месяц.
Ходили слухи, что у руководства города еще сохранились исправные довоенные приборы – компьютеры, телевизоры, телефоны. Лукашин толком не представлял, все эти вещи, и не обращал внимания на подобные разговоры. У него были свои интересы, почему он и держался за дальнюю промороженную заставу на границе с мутантами.
Сегодня как раз был один из тех вечеров, ради которых он и торчал здесь. На дежурство в паре с ним заступил совсем еще зеленый лейтенантик – Ипполит. Его отец-подполковник, когда-то тоже оттарабанил на этой заставе несколько лет. Он и просил пограничников за сына.
Лукашин не возражал. Парень ему нравился – открытый, любопытный, незлобливый, хорошо образованный. Ипполит должен правильно разобраться в вопросе. А пока они сидели и ждали. Стандартное дежурство.
Наконец, датчики оповещения распознали движение, сфокусировали камеры и выдали изображение на мониторы в кабине. В застывшую картинку пуржащего белого полотна легко скользнули две фигуры – ладно скроенные и гармоничные. Камеры ухватились за них и не отпускали, поворачиваясь следом.
Лейтенант вцепился в подлокотники, переводя полный злого нетерпения взгляд с монитора на лицо капитана и обратно. Наконец, он не выдержал:
– Мутанты, товарищ капитан. Все по инструкции?
-По ху….ии. Угомонись, лейтенант. Устав забыл? – обычно пограничники общались довольно неформально, делая различия в обращении только по возрасту, без званий. Но сейчас молодой отреагировал слишком казенно. В теории полагалось включить настройку автонаведения турели на крыше и легких ракет земля-земля. Когда система доложит о готовности, принимать решение в зависимости от обстановки. Если противник не превосходил – атаковать. При малейшей вероятности потери броневика – отходить.
Сейчас поблизости находились лишь два мутанта, и даже будь среди них сильный телепат – гипнотизер, навредить они, вряд ли, могли. По уставу полагалось открыть огонь. Хорошо что в уставе был еще один замечательный пункт, гласивший, что в условиях боевой обстановки на границе все решения принимает старший по званию член экипажа, а младший без необходимости не должен даже рта раскрывать – многие мутанты прекрасно читали мысли и не стоило им в этом помогать.
Лукашин наблюдал за движением на мониторах и краем глаза следил за своим подчиненным. Тот был напряжен, лицо скривила гримаса неприязни, руки сжаты в кулак, в глазах азартный, почти охотничий блеск. Он полностью преобразился. Могли возникнуть проблемы. Вдруг лейтенант не выдержит и откроет огонь? Инструктора и учителя в городе не даром ели свой хлеб – это поколение натаскивали на войну с мутантами.
А фигуры подкатывали все ближе – уже можно было различить детали. Приближались мужчина и девочка, или девушка. Он высокий, скорее худой, но удивительно гармоничный внешне, она стройная, отменно вылепленная для своих лет, на голову ниже мужчины. Они катили очень споро и, притом, без видимых усилий.
-Один из них телекинетик и сильный, видишь, как летят? – капитан заговорил, чтоб немного рассеять напряжение Ипполита – А еще кто-то из них воздушник. Видишь, как снег разметает?
-Воздушник? – лейтенант отвлекся от изображения. – Контролирует ветер? Или воздух? Нам говорили, это сказки .
-Сказки, – Лукашин усмехнулся. – Я за эти годы таких тут сказок насмотрелся. И огневики, и телекинетики, и раздваивающиеся, и невидимки, про телепатов, вообще, молчу.
И чтобы прекратить расспросы, останавливающе поднял ладонь – остальное позже. Младший немного расслабился и обмяк в кресле, притушив блеск глаз, видимо, осознал, что ничего из ряда вон не происходит. Капитана это полностью устроило. Он сюда не воевать приехал.
А камеры, поворачивающиеся вслед мутантам, неожиданно сменили фокус, выхватив новый объект в белой пустоте, – темный, матово поблескивающий куб, ранее почему-то незамеченный младшим.
-Кинотеатр, – произнес он, видя, что лейтенант вновь сделал стойку.
-Что, – тот не понял, хоть и знал смысл слова. У них в городе, бывало, крутили диафильмы на большом белом полотне. Но это штука явно из другой оперы.
– Не напрягайся, – Лукашин постарался успокоить молодого, но это не помогло. Тогда он выпрямился в кресле и произнес изменившимся, командирским, отчетливо пафосным и, вместе с тем отеческим голосом, – Товарищ лейтенант, вольно. Сегодня боевых действий не будет. Наблюдайте и запоминайте, это очень важно для вас. Все вопросы после. Просто смотрите.
На Ипполита это подействовало – команда, наверное, придала всему происходящему окрас какой-то разведывательной операции, неизвестной младшим на заставе. Он тут же успокоился, устроился поудобнее и продолжил следить за происходящим, все еще напряженно, но уже и с обычным человеческим интересом. Только правая рука слегка вздрагивала, будто в нетерпеливом старте, готовая ухватить невидимую рукоять.
Отец с дочерью не слышали этого разговора, хоть Надя и улавливала эмоции, находившихся в броневике. Если бы она захотела, то смогла бы понять мысли – младшего уж точно, но смысла в этом не видела – отец спокойно отреагировал на новость о следящих за ними людях, а значит, все происходило, так как и должно. К тому же куб все отчетливее проступал сквозь снежную круговерть, и она поневоле начала волноваться.
Ей и прежде приходилось тут бывать и смотреть мультики и фильмы, созданные уже изменившимися, но сегодня она увидит нечто совершенно новое. Из мыслей взрослых ей удалось надергать кусочков того, что предстанет на экране – какое-то кино о прежней жизни, о людях, живущих в довоенном мире, не знающих ни о каких телепатах, не знающих о вечной зиме, людях, могущих в любой момент сесть на самолет или поезд, – Надя лишь смутно себе представляла, что это, – сесть и умчаться на другой конец мира, к новым пейзажам, солнцу, океану. Эти мысли завораживали, притягивали, рождали образы и картины, которых ей никогда не доводилось и, верно, не доведется видеть.
Она не заметила, как оказалась перед кубом в одиночестве – отец отстал шагов на сто, воюя с секущим, не сдерживаемым ее щитом, бураном. Замечтавшись она укатила вперед.
Маркел не стал останавливать дочь – ее чувства буквально пропитали все вокруг: нетерпение, стремление к новому, тоска по несбыточному. Он мысленно маякнул:
– Стой там, я быстро, – после чего и впрямь ускорился и мигом оказался рядом. Надя не стала извиняться – в этом не было смысла. Все было понятно и так.
Постояли, глядя на куб, думая каждый о своем. Краешком чувств Надя уловила напряженное, пугливое и опасливое любопытство младшего из бронемашины. Старший – более опытный, закрывался по мере возможностей, но и его ощущения не стали секретом – жадное, перебродившее нетерпение, ожидание радостной встречи. И что-то было еще – змея, готовая к броску, палец, скрючившийся в отчаянной судороге? Странные образы, непонятные. Другое дело чувства первого:
– Как странно, старший уже видел «Иронию»? – шепча, подумала Надя.
– Пограничники чужаков тоже люди, – Маркел с удовольствием скаламбурил, приобняв дочь. –Я начинаю?
-Давай!
И ночь озарилась ярким светом, мир вокруг будто замедлился, острые крупинки снега, раскрылись пушистыми ласковыми снежинками. Надя удивленно озиралась, посылая немые вопросы.
– Я и сам не знаю. Это сила фильма. Она с каждым годом растет. Еще при бабушке твоей на… – он не стал договаривать. Дочь уже не слушала.
Надя почти сразу погрузилась в происходящее на экране. Странные, тревожащие ломаные человечки и рисунки слегка испугали ее, но потом картинка сменилась – перед ней поплыли образы города, но не нынешнего, какого-то совсем другого, невозможного.
Обычные бетонные коробки, которые и сейчас стояли в поселениях людей, прямые, неброские улицы, присыпанные странным, дружелюбным, но все же очень привычным снегом – ничего особенного по отдельности. Но картина в целом, приятная, грустная мелодия, голос, несильный и проникновенный, странные слова о чем-то совсем далеком, нездешнем – все это, бестревожное, умиротворенное, будило отчаянную грусть по неведомой жизни и оглушающую надежду на ее повторение.
А следом накатывали новые образы – людей, беспечных и отчего-то тревожных в своей беззаботности, радостно грустных, непонимающих своего счастья. Какие-то мирные дела, неопасный, совершенно бесцельный транспорт – совсем не броневики и не бензовозы, разговоры о чем-то, казалось бы ненужном, но и необычайно важном, вместе с тем. На экране струилась неспешная, безопасная, легкая и до крайности настоящая жизнь.
Надя отрешилась от всего, потеряла связь с окружающим миром и впитывала. Впитывала картины, погружалась в незамысловатые сцены жизни людей, непонятных, совершенно не похожих ни на нынешних, вроде тех, которые сидели в броневике, ни на изменившихся из их поселка.
В броневике тоже наблюдали за происходящим. Капитан – неотрывно с какой-то счастливой грустью, а его подопечный – неверяще, неприязненно, временами косясь на старшего. На обучении Ипполиту рассказывали совсем другое про тот, прежний, мир. Жестокий, коварный, воинственный – он был обречен на гибель в глобальной войне. В нем не было места происходящему на экране.
Когда он впервые услышал свое имя, – каким образом им удавалось с такого расстояния разбирать сказанное в фильме было неясно, – то невольно вздрогнул. Это еще больше вывело его из равновесия. Он уже совсем ничего не понимал. Мысли сбились в бесформенный колтун, потеряв значение и форму.
Одна лишь, вбитая с детства, аксиома выплывала на мутную поверхность его размышлений – мутанты враги! А рука продолжала что-то нашаривать в воздухе.
Надя смеялась и плакала вместе с героями, жалела и радовалась. Она не могла уяснить, откуда ей понятен смысл происходящего на экране – как будто кто-то незримый щедро одаривал ее неведомыми знаниями. Все было великолепно, лишь на заднем плане ее размышлений иногда мелькала тревожная мысль – змея затаилась и ждет. Слишком быстро мелькала.
Сцены сменялись одна за другой. Радость за героев, обретших друг друга, перешла в тоску из-за их разъединенности. И когда Женя Лукашин на экране летел обратно к себе домой, на Надю обрушилось понимание – этот сеанс не просто череда кадров! Это была работа бабки, она не сомневалась – фильм буквально пропитался чувствами всех раньше смотревших его изменившихся. И не только, не только – картину переполняли еще и эмоции людей того времени.
А что это были за чувства? Простые и легкие, горькие и счастливые, но все нездешние, не из этого мира. Из мира, который люди потеряли, и который ей нестерпимо захотелось узнать наяву. «Ирония» оказалась указателем, компасом, созданным ее бабушкой. Это озарение мечтой полностью отрезало ее от реальности, и она пропустила бросок.
Младший в броневике устал ждать. Впереди были враги, мутанты. Они пытались влезть в его голову, обмануть его. Доказать, что надо жить иначе, что в жизни есть какие-то непонятные ему истины.
Его рука сорвалась с крючка гневного ожидания и сжала рукоять турели. Палец вдавил кнопку. Над головой зашелестел со звоном пулемет.
Капитан очнулся от счастливого забвения, не понимая, что происходит. И первой почему-то пришла в голову мысль об отце Ипполита – вот гад, уговорил взять своего недоумка с собой. Он, не медля, нажал на газ. Двигатель взвыл и бросил броневик вперед, сбивая автоприцел. Но было поздно.
Огненная черта протянулась от броневика в сторону отца, дочери и героев на экране – Женя обнимал прилетевшую Надю. Девочка Надя, завороженная моментом пропустила начало стрельбы, но Маркел успел – он выставил преграду, отклоняющую пули. Себя и дочь оградить не составило труда, но еще оставался куб. Его способности были не очень сильны, но напоенный волей к жизни, льющейся из фильма, он смог почерпнуть из глубин организма больше, чем тот способен был дать – огненные точки веером рассыпались отведенные щитом в стороны.
Надя вернулась в реальность, когда отец упал на колени, у него носом пошла кровь, но пули все так же не достигали цели. Гнев захлестнул ее, сил после просмотра скопилось с избытком, и она ударила по людям в боевой машине, не собираясь щадить никого. В последний момент до нее донеслись слова –
-Мама, моя Надя приехала! – и девочка-мутант изменила свой удар, обрушив его на сознание бедного Иппполита.
Тот все еще давил на кнопку электроспуска. Но когда в его голове взорвались образы и чувства Нади, он разжал руку. Слишком сильны и чисты были эти мысли, они не обманывали. Мутанты и впрямь не хотели зла, а люди когда-то жили, любили, горевали и радовались, не желая войн. Другая жизнь действительно возможна. Эти чувства вымыли из Ипполита злость, гнев, ненависть, оставив лишь недоумение и глухую тоску, по не понятому им. Он с пустым взглядом обмяк в кресле, забыв обо всем, уйдя в незнакомый мир.
А девочка Надя, остановив стрельбу, не могла остановить бьющую через край энергию, людей было жалко, и она ударила по машине, механизмам. Многотонный броневик подбросило, добавив ускорения, а все вооружение неожиданно разрядилось в ночную пустоту. Трассеры, ракеты, мины, осветительные снаряды, рванулись ввысь, разрывая темноту.
Капитан старался удержать направление, Ипполит сидел, бродя в неведомой реальности, девочка-мутант Надя подняла обмякшего Маркела и рванула к поселку – сила так и не растратилась и надежда спасти отца оставалась.
В это же время ее мать, выйдя на улицу, смотрела в сторону, куда ушли муж и дочь – небо там вспыхивало и рассыпалось огненными вспышками. Воздух доносил до нее звуки взрывов и далекий треск пулеметов.
Но она не волновалась – просто новогодний салют!
Другие публикации автора:
Автор публикации
