Шорты. Тринадцатый шорт-лист

– Ставлю сотню, профессор какой-то. Смотри сколько дипломов всяких. Спился что-ли? – Лучше побереги деньги, основной спор интересней. Мы с новичком Димой, моим помощником на сегодня, натянули посильнее шапки на голову, и разлили горячий кофе из термоса. Пожилой мужчина, заросший и грязный, с посиневшими от холода губами, закидывал в костер синие корки дипломов и свои многочисленные награды, тщетно пытаясь поддержать жизнь в крохотном огоньке. Столбик термометра показывал минус тридцать, а […]

По заснеженной тропинке идут двое. У нее в руках озябшие до хруста тюльпаны. Он ведет ее по руку. – Саш, мы уже год встречаемся. Может, пора определиться? -С чем? -Ты меня любишь? – Ну вот, начинается. Так хорошо посидели. Думал, к тебе пойдем. – Саш, женись на мне. Я беременна. – ? – Ну, не делай большие глаза. Знаешь же, от чего дети рождаются. – Что же ты так неосторожно…

– У-у-у-у-у! – скулила Джесси, королевский пудель, лежа на полу вольера в приюте для бездомных собак. Тосковала! Слезы прозрачными градинками падали на соломенную подстилку. Когда намокнет, отползет на сухую. Из четырех лап лишь одна здоровая, а три перебитые. Ни побегать, ни попрыгать, как раньше. Когда же это было, раньше? Воспоминания вновь и вновь возвращали в прошлое. Счастливое и беззаботное, где она – породистая и красивая – королева выставок, ухоженная, стильно

Юрка. Черноглазый подросток с улыбкой Буратино. Пластика его тигриная завораживала. Модные тогда боевики с Джеки Чаном использовал, как учебное пособие. На практике, однако, свои умения применял редко. Всегда на стороне тех, кто «по справедливости». Когда изчез в середине учебного года – не обратили внимания. Но прошла неделя, Юрка не появился, мы заволновались. Потом правду узнали – побежали. На окраину. К угрюмому зарешеченному зданию. Для неправильных пионеров. В спецшколе Юркину любовь

Сначала с Пухой спала Таня, потом ее дочка Алёнка, а позже малышка Лина. Пуха – много раз штопанная, на боках потертая, с разноцветными глазами-пуговицами – плюшевая собачка. Всё так и шло бы ладно, но малышка Лина тяжело заболела и умерла. И в доме стало непривычно тихо. Лишь мама Алёна изредка заглядывала в комнату дочери, мыла пол, плакала и уходила. Но однажды в детской поселился мальчик Жорик. Увидев на кровати Пуху,

Перед веселеньким крыльцом с еще не убранными гирляндой и рождественским венком сидел кот крайней степени потрепанности и не мигая гипнотизировал взглядом дверь. Не самый эффективный способ открывания дверей и не самое лучшее время для гипноза на свежем воздухе – с утра крещенские морозы устыдились своей мягкости и с лютым упорством восстанавливали пошатнувшуюся репутацию. Каждый вдох пронзал льдистыми иглами, каждый выдох уносил тепло. Не верилось, что ночью тепла было столько, что

Я умерла сегодня ночью. В одной из тысячи подворотен. В ваших окнах еще горел свет, когда мое тело содрогалось от страшной дрожи, похожей на судороги, но меня еще можно было спасти. Всего лишь открыть теплый подъезд, дать миску каши, позвать домой. Я бы не стала мешать, тихо легла возле двери на коврике, как когда-то с матерью. Я вспомнила мать и нас десять щенят и её теплый живот, а потом одиночество

Клюев был в лирическом настроении: Маша, нежная кареглазая Маша, ответила «да». Счастливый мир лучился и пел вокруг: солнце улыбалось своему отражению в бессчетных лужах, перетерпевшие зиму воробьи восторженно орали «аллилуйя!». У двери клиники в ладонь прохладным кожаным носом ткнулась собачья морда. Клюев присел на корточки, ласково потрепал псину за лохматое ухо: – Ух ты, какие у нас глазки! Как там у поэта: «покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег». А

Ты когда-нибудь видел собачку телесного цвета? Да-да, именно Ты, читатель! Видел или нет? Не видел? А жаль… Собачку звали Эмили – то есть «Э-ми-ли» – почти как «Ло-ли-та». Это имя ей дала одна дама – преподавательница красот французского языка. – Ну зачем? «Эмили» — это же Эмилия! Италия! Болонья и Пьяченца! – кричала дочь дамы. – Как хочу, так и называю! Найди себе суку – назовёшь по-своему! А лучше, найди

Включаются лампы, невыносимо яркий свет проникает даже сквозь закрытые веки, и она просыпается. Твари втыкают в неё иглы, выполняя свой ежедневный ритуал. Её жгут огнём, топят в воде, бьют током. Тварям нравится причинять боль. Но боль тела – это не самое худшее. Самое худшее – там, за стеклом. Её дети… Дети, которых она выносила только затем, чтобы отдать на растерзание. Каждый день она видит, как погибают её малыши. Она роняет